Баллада о спасенной тюрьме

Я это видел в шестьдесят втором —

Горела деревянная Игарка.

Пакеты досок вспыхивали жарко —

Сухой июль не кончился добром.

Дымились порт, и склады, и больница, —

Валюта погибала на корню,

И было никому не подступиться

К ревущему и рыжему огню.

И, отданы милиции на откуп,

У Интерклуба, около реки,

Давили трактора коньяк и водку,

И смахивали слезы мужики.

В огне кипело что-то и взрывалось,

Как карточные – рушились дома,

И лишь одна пожару не сдавалась

Большая пересыльная тюрьма.

Горели рядом таможня и почта,

И только зэки, медленно, с трудом,

Передавая ведра по цепочке,

Казенный свой отстаивали дом.

Как ни старалась золотая рота,

На две минуты пошатнулась власть:

Обугленные рухнули ворота,

Сторожевая вышка занялась,

И с вышки вниз спустившийся охранник,

Распространяя перегар и мат,

Рукав пожарный поправлял на кране,

Беспечно отложивши автомат.

За рухнувшей стеною – лес и поле,

Шагни туда и растворись в дыму.

Но в этот миг решительный на волю

Бежать не захотелось никому.

Куда бежать? И этот лес зеленый,

И Енисей, мерцавший вдалеке,

Им виделись одной огромной зоной,

Граница у которой – на замке.

Ревел огонь, перемещаясь ближе,

Пылали балки, яростно треща,

Дотла сгорели горсовет и биржа, —

Тюрьму же отстояли сообща.

Когда я с оппонентами моими

Спор завожу о будущих веках,

Я вижу небо в сумеречном дыме

И заключенных с ведрами в руках.

1988