Старый патефон

Ю. Хаютину

Для чего храню на антресолях

Патефон с затупленной иглою

И пластинок довоенных пачку?

Все равно я слушать их не буду.

Все они, согласно этикеткам,

Сделаны Апрелевским заводом.

Тот завод давно уже закрылся,

Но своим мне памятен названьем,

Так же, как и Баковский, наверно.

Я пытался как-то на досуге

Оживить его стальную душу

И крутил весьма усердно ручку,

Чтобы завести его. Когда-то

Заводили так автомобили.

Но пружина, видимо, ослабла,

А чинить никто и не берется.

Впрочем, мне достаточно названий

Песенок на выцветших конвертах, —

Перечту – и снова зазвучали.

Сорок пятый. Лето. Чернолучье —

Пионерский лагерь возле Омска

И песчаный пляж на диком бреге

Иртыша. Не первая любовь,

А, скорее, первая влюбленность.

Мне двенадцать, ей – едва за десять,

И зовут, конечно же, Татьяной.

Поцелуи? Боже упаси! —

Только разговоры или вздохи.

Лето сорок пятого, а значит

В Ленинград мне скоро возвращаться,

Ей же – в Белоруссию. И письма

Шли шесть лет из Бреста в Ленинград

И обратно. Каждый адресат

Уверял другого в вечной дружбе,

Что с годами перейдет, быть может…

Помню, классе, кажется, в девятом,

Получил в письме я фотоснимок:

На крыльце сидит она. Коса

За плечо закинута, и грудь

Проступает явственно под блузкой.

Бешено заколотилось сердце,

И во рту внезапно пересохло.

Через пару лет она и вправду

Прикатила в Питер и учиться

Поступила в Университет

На истфак. Вот тут бы и расцвесть

Вновь эпистолярному роману!

Но ее тогда я познакомил

Со своим приятелем случайно.

Был я – первокурсник желторотый,

Он уже заканчивал второй

И носил горняцкую фуражку

С узким козырьком а ля Нахимов

И высокой бархатной тульею,

Черного же бархата погоны

С золоченым вензелем литым

И изящной синей окантовкой.

Надевал он темные очки

И, общественной согласно мерке,

Приобрел мужской изрядный опыт,

Так как регулярно посещал

«Мраморный» – весьма известный зал

Танцевальный в Кировском ДК,

Где происходили то и дело

Громкие разборки из-за женщин

Между горняками (общежитье

Наше было рядом – Малый, сорок)

И курсантами морских училищ,

Чаще с преимуществом последних,

В те поры ходивших с палашами,

Мой же опыт равен был нулю.

В этом месте можно ставить точку,

Потому что старая пластинка,

С хрипотцой утесовской лукавой,

Мне некстати вдруг напоминает, —

У меня есть сердце, а у сердца —

Песня, а у этой песни – тайна.

Тайна же – достойна умолчанья,

Да и патефон ведь неисправен.

1997