Воробей

Было трудно мне первое время

Пережить свой позор и испуг,

Став евреем среди неевреев,

Не таким, как другие вокруг,

Отлученным капризом природы

От мальчишеской шумной среды.

Помню, в Омске в военные годы

Воробьев называли «жиды».

Позабыты великие битвы,

Неприкаянных беженцев быт, —

Ничего до сих пор не забыто

Из мальчишеских первых обид.

И когда вспоминаю со страхом

Невеселое это житье,

С бесприютною рыжею птахой

Я родство ощущаю свое,

Под чужую забившейся кровлю,

В ожидании новых угроз.

Не орел, что питается кровью,

Не владыка морей альбатрос,

Не павлин, что устал от ужимок

И не филин, полуночный тать,

Не гусак, заплывающий жиром,

Потерявший способность летать.

Только он мне по прежнему дорог,

Представитель пернатых жидов,

Что, чирикая, пляшет «семь сорок»

На асфальте чужих городов.

1996