«Каждый из них Аполлон и Моцарт, русского рока прекрасный солдат» (I фестиваль)
Слово «рок-фестиваль» было для музыкантов Свердловска сказочным, манящим и туманным. Фестиваль на приз САИ за прошедшие пять лет подернулся дымкой преданий. Рассказы о масштабных мероприятиях в Ленинграде и Прибалтике казались вестями с других планет. Коллективные мечты уральцев о грандиозном фестивале последние два года подпитывали идею создания рок-клуба. Большинство рокеров не связывали с этой структурой далеко идущих планов. Главное — получить возможность выступить на сцене, причем легально. Собственный материал накопился у всех, хотелось показать его зрителям, сравнить свои силы с потенциалом коллег, одним словом, хотелось фестиваля.
Подготовка к смотру стала главным делом новорожденного рок-клуба. Первые три месяца его существования были посвящены исключительно организационным вопросам будущего фестиваля. По поводу площадки вариантов не было — только Дом культуры имени Свердлова, уже ставший для рок-клуба родным. Остро стоял аппаратурный вопрос, но его решение откладывали на потом: все-таки опыт озвучивания не очень больших залов в городе имелся. Главная проблема была бюрократической. Все потенциальные участники фестиваля не были аттестованы и не имели ни одной залитованной песни, то есть выступать перед публикой им запрещали советские порядки. От процедуры предварительного прослушивания и утверждения программ уполномоченными на то комиссиями рокеры отказывались наотрез. Многие из них уже имели печальный опыт общения с различными «культурными» органами, и снова проходить эту унизительную процедуру желания не было. Тем более что все эти согласования и утверждения резко дисгармонировали с ароматом перемен, которым уже веяло со страниц центральной прессы.
После долгих препирательств было найдено соломоново решение. Трехдневный марафон с участием двух десятков групп объявлялся не фестивалем, а закрытым мероприятием только для членов рок-клуба. На официальном уровне все это проходило под вывеской «Творческая мастерская Свердловского рок-клуба». Такое кустарное название принижало статус и превращало все в маленький уютный междусобойчик (на шесть с половиной сотен человек). Рокерам было все равно, как называется их фестиваль. А вот контролирующие органы могли успокоиться: для закрытых внутриклубных концертов аттестации были не обязательны.
Наоборот, творческая мастерская сама стала местом аттестации рок-команд. Жюри вместе со зрителями сидело в зале, оценивало исполнительский уровень коллективов и решало, достойны они или нет для выступлений перед широкими народными массами.
Состав жюри был очередной головной болью Грахова и Калужского. В него надо было пригласить людей авторитетных и уважаемых во властных структурах, но в то же время благожелательно относящихся к рок-музыке или хотя бы не испытывающих к ней резкой антипатии. После долгого обсуждения кандидатур наконец утвердили окончательный состав жюри. Он мог успокоить любые власти и не сильно пугал музыкантов.
Председателем стал 45-летний член Союза композиторов СССР Сергей Сиротин, знакомый с некоторыми свердловскими рокерами лично и с их музыкой в записи. В состав жюри также вошли заведующий эстрадным отделением музучилища Владимир Полуэктов (на фестивальной сцене ему предстояло увидеть полтора десятка своих бывших и нынешних студентов), зав. музыкальным сектором ОНМЦ управления культуры Владимир Петровец (сам рок-музыкант с многолетним стажем), телережиссер Ирина Снежинская, заведующий отделом критики журнала «Урал» Евгений Зашихин и еще пара чиновниц от культуры. Эту официальную компанию разбавили кадрами, имевшими к рок-клубу самое непосредственное отношение: Николаем Граховым, Андреем Матвеевым, Александром Пантыкиным и Маратом Файрушиным.
При таком раскладе заседания жюри проходили без особых эмоций и по-деловому. По крайней мере, Владимир Петровец не помнит острых дискуссий: «Первым делом все смотрели в рот Коле Грахову. Если он продвигал какую-нибудь группу, все начинали повторять его мнение. Некоторые, как, например, Снежинская, сидели, хлопая глазами, и поддакивали тем, чье мнение звучало авторитетней. Они явно не очень много понимали в происходящем. Изредка бывали разногласия, но чисто эстетического плана — я обращал больше внимания на музыку, а у части худсовета был крен в тексты».
На фестиваль подали заявки 35 групп. Это было слишком много для концертного уик-энда, и претендентов разбили на две части. 20–22 июня намечалось выступление первых 20, а концерты остальных планировали устроить через неделю-две. Но планы чуть изменились, и второй фестивальный тур состоялся 2 августа.
На июньскую мастерскую группы отбирались не по знакомству, а, скорее, по известности. Почти всех знали по концертам или записям. Названия новых проектов особого значения не имели — организаторы смотрели на состав музыкантов. Например, группу «Коктейль» никто не знал, но персона Виктора Резникова служила достаточной рекомендацией для попадания на мастерскую. Некоторые из претендентов показывали свой материал — Юрий Хазин сыграл пару песен просто на фортепиано, и этого оказалось достаточно, чтобы Грахов допустил до участия его «Трио», накануне выступления переименованное во «Встречное движение». Чем меньше времени оставалось до 20 июня, тем больше нервничали участники и правление рок-клуба. Отдельные махры, чувствовавшие сырость собственной программы, даже предлагали перенести фестиваль на осень, но их коллективно стыдили и урезонивали.
Слухи о предстоящем мероприятии ползли по городу, попасть на него хотели многие. Наплыв желающих сдерживали не только статус закрытого мероприятия, но и простая арифметика. В зрительном зале ДК имени Свердлова было 630 мест. Около двухсот из них занимали участники фестиваля с женами или подругами. Это было свято: лишить музыкантов возможности продемонстрировать дражайшим половинам, что они не только портвейн с мужиками пьянствуют, но и на самом деле рок играют, было никак нельзя. Билеты выдавались другим членам рок-клуба, по внушительной пачке получили организации-учредители, немножко было отложено для гостей из других городов. Оставшиеся приглашения служили твердой валютой. Ими расплачивались с теми, кто предоставлял аппаратуру для фестиваля, кто оформлял сцену. Лишних билетов при таком раскладе просто не могло остаться.
Наконец наступил вечер 19 июня. В зрительном зале закипела работа. Человек тридцать звукотехников под руководством Алексея Хоменко пытались заставить все, что свозилось со всех концов города, издавать звуки. Началось то, что в памяти ветеранов уральского звукоинженеринга осталось как «безумная ночь клепания аппарата». Люди, которые, по словам Хоменко, «понимали, чем усилитель отличается от предусилителя», что-то подключали, подпаивали, подкручивали, вязали жгуты из проводов. Наутро все удивленно выдохнули: за ночь из всего этого склепалось что-то, умудрявшееся звучать?!
Однако аудиопроблемы не исчезли с первыми лучами солнца, и решать их надо было постоянно. Наравне с другими героями невидимого, но слышимого фронта почти восемьдесят часов не выпускал из рук паяльника и отвертки Алексей Густов: «Эти три дня были страшными для техперсонала. Если мы не у пульта, значит, мы за сценой чиним аппарат. Если мы не у пульта и не за сценой, значит, мы где-то в углу отсыпаемся. Это рокеры могли наслаждаться и пьянствовать, а мы пахали».
Помимо технарей на сцене возились два десятка оформителей. Основную их часть составляли молодые дизайнеры из института технической эстетики (ВНИИТЭ). Примерно за полгода до фестиваля институтская молодежь, наслушавшись лекций Грахова о современном роке, слезла с итальянцев, диско, дремучего металла и приобщилась к более прогрессивной музыке. Теперь новообращенные трудились над изготовлением декораций. Для оформления сцены понадобились выставочные конструкции. Павел Ковалев, тогдашний комсомольский лидер ВНИИТЭ, убедил руководство и партком института, что «этот реквизит необходим для полезного дела, для продвижения отечественного, социалистического рок-н-ролла, и они со вздохом разрешили использовать институтское имущество. Все, что можно было взять на халяву, использовалось в оформлении. Конструкции были позорненькие и могли в любой момент развалиться. Их пришлось укреплять чёрти чем. Планшеты уже были использованные, и их заново покрасили в рок-н-ролльном стиле. Еще была расписана огромная тряпка-задник».
Наутро сцена смотрелась очень стильно, особенно по сравнению с другими советскими рок-фестивалями, организаторы которых вообще не заморачивались декорациями и оформлением. Уральская школа архитектуры и дизайна опять подтвердила свой высокий уровень, на сей раз в ограниченном рок-пространстве.
На сцене начали репетировать команды, выступавшие в первый фестивальный вечер…
Первый концерт
В пятницу 20 июня в 19 часов ДК имени Свердлова был набит до отказа. У входа осталась толпа несчастных, не имевших на руках заветных билетов. Путь им преграждала опергруппа, на которую не действовали ни мольбы, ни угрозы, ни признания типа «я близкий родственник Грахова» или «я лучший друг Бутусова». Те, кто попал вовнутрь, осматривали стенды с информацией о выступающих группах, сделанные музыкантами и их друзьями. Высокохудожественным исполнением выделялись планшеты коллективов, имевших отношение к архитектурному институту, но и другие группы не подкачали. Внимание зрителей привлекали огромный след львиной лапы на стенде «Сфинкса», буйство красок на планшете «Коктейля» и нововолновые очкастые фотографии «апрельских маршей».
Концерт начался с небольшим опозданием. Александр Калужский в элегантном костюме объявил творческую мастерскую открытой и представил членов жюри. После двухминутной торжественной части свет погас. В темноте лишь одиноко мерцала лампа на столе жюри, в лучах которой Евгений Зашихин был готов сверять напечатанный текст с тем, что он услышит со сцены. Начался рок-н-ролл.
В луче прожектора появился вокалист «Р-клуба» Сергей «Агап» Долгополов — весь в черной коже, с выбеленной физиономией и огромными звездами на щеках. Он начал крутить микрофонную стойку и вопить фальцетом что-то боевое. Большинство зрителей зажмурились от восторга и от грохота, который лился из динамиков. Момент был исторический — в трехстах метрах от областного комитета КПСС происходило нечто глубоко чуждое настоящим строителям коммунизма. Пессимист Полковник до последнего момента был уверен — что-нибудь обязательно сорвется: «Когда на сцену выскочил Агап в боевой раскраске, я охнул — теперь-то точно кто-то из начальства повиснет на рубильнике. Но, как ни удивительно, все обошлось».
Очарование момента прошло быстро — звук был ужасный. За пультом сидели Порохня с Тариком, но уже через пару минут к ручкам потянулись несколько опытных рук, желавших помочь. Коллективными усилиями ко второй песне звучание удалось хоть немного, но поправить. Текст был по-прежнему неразборчив, зато стало слышно, что гитара, одолженная Злоцким у Бутусова, совсем не строит. Ситуацию спасал Моисеев, который на басу умудрялся запиливать длинные соло. На «Прокаженном» появились Белкин, добавивший гитарного звучания и разнообразия в шоу, и Могилевский, чей саксофон верещал в унисон с Агапом. Аудитория знала песни с последнего альбома «Р-клуба», но удивительное дело: живьем они звучали не так энергично, как в записи. К концу получасового выступления Агап заметно охрип, а зал так же заметно подустал.
Жюри к подобному старту было явно неготово. Если бы Агап во всей своей красе появился на второй или на третий день, «Р-клуб», возможно, и был бы аттестован — к тому времени жюри уже насмотрелось всякого. Но путь первопроходцев часто оказывается тернистым…
Экс-барабанщику «Метро» Игорю Злобину не хотелось петь, но, так как музыканты группы «Тайм-Аут» голосистостью не отличались, функции вокалиста ему пришлось взять на себя. Партию ударных он уступил драм-машине. Перед самым выступлением Игорю стало так страшно, что он ушел из ДК Свердлова куда глаза глядят. Дойдя почти до набережной Исети, он осознал, что ребят подвести не может, вернулся, влил в себя почти литр вермута и вышел на сцену. Выступление получилось так себе. Братья Павел и Вячеслав Устюговы (гитара и бас) позиционировали свой коллектив как рок-н-ролльный, но в песнях, написанных Славой, слишком остро чувствовалось влияние его любимого композитора Юрия Антонова. Публика быстро просекла, что к чему, и из зала донеслись крики: «Рок давай!»
Хотя музыка «Тайм-Аута» была гораздо привычнее слуху большинства членов жюри, чем хард-рок их предшественников, злобинскую команду тоже не аттестовали. Мнения жюри и публики совпали.
Об аудитории стоит сказать особо. Ее поведение было максимально раскрепощенным. Это не удивительно. Большинство мест было занято самими музыкантами, которые в свободное от собственных выступлений время превращались в зрителей. Естественно, они знали почти всех артистов как облупленных и уже слышали их песни. Слышали, но не видели — большинство групп никогда не выходили на сцену. Оценивала друг друга эта аудитория по гамбургскому счету. От нее трудно было скрыть любые огрехи, зато и достоинства она тонко подмечала. Ни о какой сдержанности не было и речи — выражение восторга доходило до танцев на стульях, а то, что не нравилось, засвистывали и заулюлюкивали. В перерывах эта публика сама себя развлекала. Бегунов громогласно требовал «Калужского — на сцену!», Долгополов с Шахриным затягивали «Степь да степь кругом», остальные подпевали. Сам Агап объяснял свое солирование в этих импровизированных хорах просто: «Мне хотелось помочь людям. Я считал, что они поют плохо, а я пел лучше. Особенно после портвейна. Было чувство полного внутреннего раскрепощения». На Михаила Симакова, который был тогда простым зрителем, поведение публики произвело сильное впечатление: «Традиция вопить из зала какие-то ритуальные фразы зародилась именно на первом фестивале. Я до сих пор, когда бываю на концертах наших групп, стараюсь выкрикнуть из зала что-нибудь вечное, типа «Калужского — на сцену!», только чтобы поддержать традицию».
Акустическая гитара, клавиши и вокал — таким не «рокерским» составом выступило трио «Встречное движение». Свердловская рок-публика доказала, что ей могут нравиться песни, в которых даже барабанов нет. Златовласый вокалист Володя Махаев стоял в луче света в простой белой рубахе и без всякого шоу держал в напряжении весь зал. Секрет аплодисментов, раздававшихся после каждого номера, прост: радостный голос, умелые руки гитариста Юры Мишкова и красивые мелодии Юрия Хазина. Многие в перерыве спорили: рок это или не рок, но с тем, что выступление «Встречного движения» является высокопрофессиональным искусством, соглашались все.
Не возражало против этого и жюри, подтвердив свое мнение аттестацией группы.
Про группу «Икс» никто ничего не знал, что при таком названии не удивительно. Было известно только их местожительство — село Верхнее Дуброво. «Рекомендация, согласитесь, еще та», — иронизировало по этому поводу «Свердловское рок-обозрение». Рокеры от сохи в майках-тельняшках и с синими наколками на руках играли хэви-металл. Звучали неплохо, хотя гитары были расстроены, а текст не различим. Виктора Холяна селяне-металлисты подкупили своей простотой: «Всем своим видом они словно говорили: «Да, мы в майках-алкоголичках, но вот смотрите, у нас же и гитары есть. И мы на них на самом деле играем. И сами этому радуемся». То, что они из Верхнего Дуброво, тоже вызывало симпатию».
На заседании жюри Грахов отметил хороший класс игры, но посетовал на неактуальность материала. В итоге коллектив все-таки был аттестован (не благодаря ли своему рабоче-крестьянскому происхождению?).
После январского провала от «Чайфа» никто ничего особенного не ждал. Но Шахрин сотоварищи сумели удивить всех. Володя в начале выступления объявил, что петь они будут «подзаборные песни», тем самым превратив фестивальный концерт в дружескую дворовую посиделку. Программа началась с «Будильника», и произошло чудо: мощная энергетическая волна со сцены ударила в зал, напиталась там дружеской поддержкой, вернулась обратно и продолжала гулять между музыкантами и зрителями все сорок минут, взаимозаводя и тех, и других. Сидевший за пультом Алексей Густов, почувствовав эту энергию, удивился и обрадовался ей: «Начали раскачиваться, и вдруг неожиданно поперло, попало в зал. Для всех и для меня это было неожиданно. Потом пошел раскат, который уже невозможно было обломать, что ни делай. Началось рок-н-ролльное безумие, когда все, что ни делается, все в кассу».

«Чайф», 20 июня 1986. Фото Олега Раковича
Каждая деталь работала на общий ажиотаж. Задник с корявыми надписями «Зема», «Пифа», «Могила» и т. п., изготовленный для выступления совсем другой группы, подошел к чайфовской программе на все 100 %. Бэк-вокал Алины удачно подчеркивал мужской задор шахринских песен. То, как она и Антон пели в один микрофон, придавало сценической картинке некую интимность. Когда Нифантьев в одной из песен вдруг встал к залу спиной, в этом тоже вдруг прочитался какой-то подтекст.
Боевики следовали один за другим, доводя публику до исступления: «Он сам», «Твои слова красивы», «Рок-н-ролл этой ночи», «Я правильный мальчик». На последней вышел «Киса» Владимиров и протромбонил что-то бравурное. Треть зала уже танцевала на стульях, еще треть — просто в проходах, каждой песне в голос подпевали даже те, кто слышал ее впервые. Перед «Италией» Шахрин объявил Володю Назимова, что вызвало очередной взрыв восторга. С приходом Земы звук еще более уплотнился, казалось, что даже стены покачиваются в такт. На «Ты сказала» появился «супервокалист» Умецкий, который с нестройными вариациями пропел свою бессмертную партию про «скотину».
«Квадратный вальс» посвятили недавно приезжавшему в Свердловск дуэту Курёхина и Летова. Устроили шизоидную пародию на авангард. На сцене появился каратист в кимоно, принимающий боевые позы. Антон передал бас Алине, которая стала играть на одной струне, а сам рванул через всю сцену к роялю. По дороге он ногой оборвал провод бегуновской гитары, тут же превратившейся в исключительно ударный инструмент. Антон плюхнулся за рояль и начал брать скрябинско-рахманиновские аккорды. В зал хлынул водопад звуков на пределе мощности колонок. Народ просто взревел! Как оказалось, внутри рояля был закреплен микрофон для усиления звука ксилофона, по которому еще в начале выступления тюкал Олег Решетников. Густов вывернул громкость до предела, чтобы ксилофон было слышно, а потом просто забыл убавить. Получилась оглушительная какофония, но в такой обстановке даже явная лажа шла в плюс.
В финале впервые было исполнено «Оранжевое настроение», под которое выскочил Леня Баксанов в цилиндре с кефиром и батоном в руках. Шоу было явно неотрепетированным, Леня не очень понимал, что ему надо делать, и приставал к музыкантам, предлагая отведать кисломолочного продукта. Он мог бы облиться кефиром с головой или не выходить вообще — атмосферу восторженного сумасшествия изменить было невозможно ничем.
Десять песен, исполненные «Чайфом» вечером 20 июня, вознесли группу в первый ряд безусловных звезд свердловской рок-сцены. Когда спустя полчаса еще не остывший Шахрин вышел на крыльцо ДК, толпа курильщиков встретила его аплодисментами. Улица Володарского не видела ничего подобного ни до, ни после.
Жюри тоже поддалось обаянию «Чайфа». Говоря о нем, Сергей Сиротин отметил, что «средства традиционные, но иного и не надо… Ничего не убавишь, не прибавишь. Точность — это признак профессионализма». «Чайф» не только получил аттестацию, но и стал одним из четырех лауреатов.
Второй концерт
Фестивальную субботу открыло «Отражение». Те, кто был на их февральском концерте в ДК «Урал», не ждали от этого выступления ничего, кроме отраженных звуков советской эстрады. Но они здорово обманулись. Группа из Верх-Нейвинска развернула свое творчество если и не на 180 градусов, то минимум на 160. Основу программы составляли песни из еще не записанного альбома «Другая игра». Звучала жесткая гитарная музыка. «Отраженцы» пока не освоились в новом стиле и материале, порой звучало тяжеловато. Отдельные зрители даже находили сходство с «Deep Purple». Аранжировки были еще сырые, но от Блэкмора музыка была далека почти так же, как от Кобзона. Фестивальное выступление стало первым шагом к новому музыкальному и визуальному имиджу «Отражения», окончательно сформировавшемуся только через три года.
На заседании жюри Грахов подчеркнул, что коллектив здорово подтянулся за последнее время, и предложил его аттестовать. Возражений не последовало.
Название группы «Кунсткамера» удачно отражало отношение тусовки к Юрию Богатикову, который после своего ухода из «Урфина Джюса» пять лет назад воспринимался исключительно как музейный экспонат. Выступление получилось тоже каким-то пыльно-архивным. Играли хэви-металл, но вместо положенных этому стилю выразительных поз флегматичный Юра скромно стоял в левом углу сцены и нудно пилил какие-то утробные соляги. По словам вокалиста Алексея Пахнутова, «Кунсткамера» перед фестивалем репетировала всего несколько раз. Не удивительно, что на сцене группа разваливалась на куски. Звук был ужасный, текстов, написанных бывшим соратником Богатикова по «УД» Ильей Кормильцевым, никто не разобрал. Короткая программа из трех песен отклика в зале не вызвала. Заснуть публике помешало только то, что все было ну очень громко.
Некоторые члены жюри эвакуировались из зала еще до ухода «Кунсткамеры» со сцены. Держась за разболевшиеся головы, они настаивали на том, что аттестовать такое невозможно. На том и порешили.
Лидер «Коктейля» тоже «из бывших». Экс-клавишник «Р-клуба» и бывший звукорежиссер «Урфина Джюса» Виктор «Пиня» Резников вернулся в родные пенаты после талды-курганских филармонических скитаний. Отряхнув прах былых заслуг со своих ног, он начал новый проект, и старт получился бодрый. «Коктейль» играл мелодичную новую волну, которая стала бальзамом для забитых металлом ушей зрителей. Пиня уверенно держался на сцене, порой бросая клавиши и выходя к центральному микрофону. «Бывает и так» в стиле рэгги заставила публику пританцовывать. Выход Земы с перкуссией вызвал взрыв не только восторга, но и патриотизма — из зала закричали: «Пышма — центр мира!» Четыре песни «Коктейля» вернули позитивное настроение залу.
Краткость этой программы стала лишним доводом в пользу аттестации группы из Пышмы. «Выбрали только самое лучшее. И это правильно, ибо никто не устал… Долго играть нельзя», — подытожил Грахов.
Появления на фестивальной сцене Насти Полевой все ждали с особым нетерпением. Ее пения не было слышно уже почти три года. Ходили слухи, что будет показано какое-то сногсшибательное шоу. Выход Насти ожиданий не обманул — ее наряд можно смело назвать лучшим на этом фестивале. Белое кимоно, расписанное большими красно-фиолетовыми цветами, две длинные спицы, воткнутые в прическу, — этот японистый облик был совсем не похож на образ женщины-вамп, запомнившийся многим еще со времен «Трека». Настин эскорт состоял из лучших сил рок-клуба: Егор на гитаре, Умецкий с басом, Пифа за клавишами, Назимов за барабанами и Могилевский с саксофоном. От такого личного состава зал встал на уши. Правда, начавшийся сумбур вместо музыки сильно ударил по этим самым ушам. Голос Насти тонул в каком-то грохоте, причем непонятно было, что именно грохочет, ведь исполнялась лирическая песня «Ариадна». Слов не было слышно совсем, об их содержании можно было догадываться только по поведению Бутусова, отвечавшего за шоу. Он мотался по сцене с клубком бельевой веревки, разматывал эту «нить Ариадны» и бросал в зал. Не все зрители были настолько знакомы с греческой мифологией, чтобы понять эти образы, но ажиотаж не спадал. «Это был ренессанс Насти после «Трека». И она рванула. Нерв был будь здоров» (Олег Ракович).

«Настя», 21 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова
Сценическую подачу «Тацу» Настя планировала заранее: «Мы решили придать этой песне не только музыкальное, но и визуальное воплощение — чем больше людей будут колотить ритм, тем легче будет придать сложному рисунку некую танцевальность».
В соответствии с этим планом, на сцене толклись «Урфин Джюс» и «Наутилус» в полном составе. Пифа вел клавишную партию, Умецкий с мегафоном изображал «голос врага», а остальные стучали и гремели чем ни попадя. Настя в этой толчее и грохоте просто затерялась. Шоу явно не складывалось, и дело было не только в неотрепетированности. Участник этого столпотворения Алексей Могилевский свидетельствует: «Перед выступлением Насти все радостно нарезались. На сцене тогда были три трезвых человека: Настя, Пифа и Зема, остальные — просто в кочергу. Зато мы делали шоу. Бутусов нашел за кулисами какую-то железную трубу и стучал по ней, а затем неудачно ею махнул и попал мне по голове. Да так, что даже краска посыпалась…» Лехе пришлось несколько минут посидеть на полу в обнимку с саксофоном. Возможно, из-за этой травмы, играя вступление к «Вниз по течению неба», он пару раз промахнулся мимо клавиш.
На подобные мелочи публике было наплевать. Высокая концентрация звезд на каждый квадратный сантиметр сцены искупала многие огрехи. Все Настины песни сопровождали овации. И хотя после этого выступления некоторые говорили, что «махры задавили маленькую Настю», пять ее песен попали в число самых запомнившихся моментов фестиваля.
Хотя председатель жюри Сиротин и отметил «Тацу» «как песню, выделяющуюся из общего ряда», большинством голосов было решено отправить группу А. Полевой на двухмесячный репетиционный период. Пантыкин пытался протестовать, апеллируя к мастерству участников выступления, но к его голосу не прислушались. Грахов закрыл дискуссию: «Настя — цветок, который завял в окружении монстров. Они подавили то, что она хотела сказать».
С группой «Флаг» связан главный скандал фестиваля. Не имея преступных намерений, Сергей Курзанов просто решил украсить сцену и проиллюстрировать название своей команды: «Затея с флагом заранее не планировалась. Утром в день выступления мы с Трапой решили: «Давай флаг поднимем!» — «Давай!» Пошли в ЦУМ, купили красной ткани. Надо бы серп и молот сделать. Из чего? А на мне были желтые махровые носки… Из них вырезали символы и пришили. Хорошо, что о таких тонкостях никто тогда не узнал, а то совсем повесили бы… Решили, что флаг должен быть боевой, как в нашей песне «Флаг на баррикадах». Проделали дырки, как от пулеметной очереди, оборвали край, опалили зажигалкой. И подняли… Все обалдели!» Зал действительно онемел. Никто не понимал, что висит над барабанной установкой — элемент декорации или вещдок преступления. Даже худсовет пока никак не реагировал. В полной тишине «Флаг» сыграл «Десять лет после школьного бала», кстати, сыграл хорошо и слаженно.
На второй песне из зала раздались крики. Кричал Шахрин: «Уберите флаг!» Не получив ответа, Володя направился к пульту. Рядом с флаговским звукорежиссером Сашей Тропыниным сидел поэт группы Александр Пьянков: «Вовка подбежал к Трапе и потребовал, чтобы он вырубил звук. Трапа его послал в эротическое путешествие». Тогда Шахрин ринулся за сцену. Тут уж сориентировались члены худсовета — встали и демонстративно покинули зал.

«Флаг», 21 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова
На третьей песне на сцену вышел Калужский и что-то сказал гитаристу Коровину. Группа продолжала играть. Подождав минуту, Александр отвернул микрофон от вокалиста, объявил, что «правление и худсовет рок-клуба снимают группу «Флаг» с фестиваля», и опустил микрофон в пол. Обескураженный Курзанов ушел со сцены: «За кулисами ко мне подбежал Шахрин: «Что вы делаете! После вас никому выступать не дадут! Все закроют!» Мне аж плохо стало…»
А в кабинете директора ДК уже шло экстренное заседание жюри и худсовета. Вел его Николай Грахов: «Все могло бы сойти просто за иллюстрацию к названию группы. Но Шахрин поднял скандал, заставил прервать выступление. После этого делать вид, что ничего не произошло, стало невозможно — надо было как-то реагировать». Большинством голосов было решено вынести на общее собрание рок-клуба вопрос о членстве в нем музыкантов «Флага».
Третий концерт
«Сфинкс» с первых секунд удивил аудиторию хорошим звуком. Оказалось, что от этого аппарата, который все посчитали уже неизбежным злом, можно добиться сносного результата. Всем быстро стало понятно, что любимая группа «Сфинкса» — «Led Zeppelin». Хороший вокалист Сергей Подгорбунских, отличный гитарист Николай Овчинников, все сыграно, все гладко, но как-то скучно. Точная и длинная цитата из «LZ» навела многих слушателей на философские мысли о сравнительной ценности копий и оригиналов. В любом случае это было самое профессиональное исполнение тяжелой музыки на фестивале, и зал наградил «Сфинкс» заслуженными аплодисментами.
На заседании жюри за «Сфинкс» горой встал Петровец, особо упиравший на сыгранность команды. Впрочем, и остальные худсоветники претензий не имели — вторичность материала была не по их части.
Для «Каталога» на сцене расставили стулья. Кое-кто захихикал: «Старичкам уже стоять не под силу…» Скептики примолкли на первой же песне. Ветераны свердловского рока середины 1970-х Александр Сычёв, Вячеслав Андронов, Владимир Макаров, Владимир Кухтарь и Сергей Наумов дали молодежи прикурить. Для этого им не понадобились ни грохот барабанов, ни рев гитар. Тихий андроновский аккордеон радовал публику гораздо больше, чем дюжина супергитаристов.
В зале сразу установилась теплая дружеская атмосфера. Аудитория слушала «Каталог» затаив дыхание, благо что каждое слово было хорошо слышно. Сычёв с юмором представлял песни, вызывая взрывы смеха. На любой одобрительный вопль Андронов реагировал громким «Спасибо!». Сатирическая «Песня про начальников» повергла зал просто в экстаз. Зрители готовы были слушать «Каталог» бесконечно и долго не отпускали их со сцены.
Обстановка благолепия захватила и жюри, которое единогласно открыло группе Сычёва путь к широкой аудитории.
Следующую команду публика ждала с особым трепетом. Самая известная за пределами Свердловска. Самая титулованная на различных фестивалях. Самая поносимая официальной прессой. Лучшие в городе гитарист, барабанщик и клавишник. Короче — «Урфин Джюс».
Пока зрители трепетали, «урфины» пытались выяснить, способен ли Могилевский физически участвовать в концерте. Программа была отрепетирована на четверых, но после утреннего шоу Насти Леха изрядно накатил и уснул на берегу Исети. Там его нашел Белкин, принес в ДК и более-менее привел в чувство. Могила рапортовал, что готов к трудовым подвигам, но голос его звучал не очень уверенно. Решили рискнуть.
Под золотистым задником с логотипом «Урфина Джюса» появились четверо закованных в черную кожу музыкантов. Зал встретил своих героев овацией, но восторги быстро сошли на нет. Начали с двух новых композиций — «Открытое пространство» и «Карающий ангел», — и это было очень тяжелое во всех смыслах начало. Звучало неплохо, но слушать было особо нечего. Привычный УДшный мелодизм куда-то подевался, а от просто тяжести публика уже подустала. Музыканты ощущали, что все идет не по плану. Запахло провалом. Четыре композиции с последнего альбома подраскачали зал. Публика их знала и принимала лучше, но в любом случае планируемого триумфа явно не получилось. После шестой песни «УД» покинул сцену, не пробыв на ней даже выделенных ему сорока минут.
Зрители расходились обескураженные. То, что ревущий и громыхающий автомобиль «Урфин Джюс» свернул куда-то не туда, почувствовали многие. Но не до всех сразу дошло, что они наблюдали проезд катафалка. Молодой Макс Ильин от выступления даже получил удовольствие: «Все ругались и плевались, а мне понравилось. Визуально это было очень круто». Более опытные зрители осознавали, что только что присутствовали при безвременной кончине великой группы. «Крах «Урфина Джюса» был окончателен и бесповоротен. И Могилевский ни в чем не виноват — он дудел, как мог» (Олег Ракович).
Впрочем, за кулисами именно Леху обвинили в грехе джюсоубийства. «Саша торжественно заявил, что я уволен из группы «Урфин Джюс»! — вспоминает Могилевский. — В тот вечер «УД» умер, но на мне лежит не более 50 % вины за его убийство — программа провалилась в целом». То, что проблема была не только в Могилевском, чувствовал и сам Пантыкин. Все утешали Сашу, подбадривали, говорили, что по звуку это был лучший концерт «УД» в Свердловске, что все дело в старом репертуаре. Но безутешный Пантыкин быстро уехал домой. Раздавленный Могилевский остался за кулисами: «Я горько плакал, уволенный отовсюду, но Бутусов приобнял меня и сказал: «Леха, хватит рыдать. Завтра реабилитируешься»».
Жюри «Урфин Джюс», конечно же, аттестовало, хотя члены судейской коллегии не могли отказать себе в удовольствии потоптаться на ближнем. Пантыкину были предъявлены и шероховатости в текстах, и устаревший репертуар. Заседание жюри посетил Виктор Олюнин, который не мог пропустить обсуждение своей «любимой» группы. Он опять, как и два года назад, поднял вопрос о названии. Стали судить и рядить, как следует называться группе, имя которой знали во всех концах СССР. Именно во время этой дискуссии прозвучала сакраментальная фраза о том, что «Свердловск — это особое региональное место, где идеологические акценты стоят по-другому, нежели в Москве и в Ленинграде»… До чиновников от культуры еще не дошло, что идеологические акценты к лету 1986 года уже изрядно пообвисли.
Четвертый концерт
Третий фестивальный день открывал «Егор Белкин и друзья». Друзьями Егора были «Урфин Джюс» в полном составе + Бутусов (гитара) и Умецкий (бас). Вчерашний провал «УД» не мог не сказаться на настроении двух третей Егоровского коллектива, но даже клавишник Пантыкин, пребывавший в похоронном настроении, этого не показывал. Оставшаяся треть старалась всеми доступными способами поднять коллегам настроение. Учитывая вчерашний урок, все были трезвы как стеклышко.
Зал завелся уже на первой песне. Звук наконец-то стал отменным, и слова были отчетливо различимы. Егоровский сольник «Около радио» знали все, и публика радостно подпевала каждой знакомой строчке. Музыканты почувствовали настроение зала и приободрились. Каждая следующая песня программы звучала энергичней предыдущей. На четвертом номере Егор подохрип, но это никого не смутило. Атмосфера была такая, что Белкин мог бы просто играть на гитаре, обаятельно улыбаться и покачивать головой — публика радостно приветствовала бы и это. На «Банановой республике» Слава с Димой свои подпевки дополнили такими зажигательными подтанцовками, что зрители чуть не сошли с ума. В ажиотаже они даже не заметили, что крамольную строчку «брат в Афганистане» Егор или заменил чем-то удобоваримым, или просто проглотил. Народу было не до деталей. Народ кайфовал. После семи песен зал вытащил «белкинцев» на бис, в полной эйфории выслушал «Братство по ветру» и, восторженно побушевав еще немного, успокоился. Пока зрители тянулись к выходу, а Егор сматывал провода, к нему подошел явно незнакомый мужик, крепко пожал руку и отечески сказал: «Егор, береги себя!» Белкин осипшим голосом пообещал беречься.
Успех был полный. Все сравнивали триумф Егора с конфузом «Урфина Джюса». Делали это и члены жюри, посыпая солью и без того истерзанную душу своего коллеги. «Очень живо и непосредственно… Здесь явно Пантыкин на месте, и смотрится гораздо выгоднее, чем в «УД». Именно в таком составе хорош дуэт Белкин—Пантыкин…» (Владимир Петровец). «Группа Егора Белкина» была аттестована единогласно.
К моменту фестиваля группы «Метро» фактически не существовало уже года полтора. Взбодренный открытием рок-клуба Аркадий Богданович лишь в начале лета начал думать о предстоящем выступлении: «Случайная мозаика не сложилась и не могла сложиться: была всего неделя репетиций — и вперед!» Половина старого «Метро» на фестивале уже выступила в других коллективах: Алина — в «Чайфе», Злобин — в «Тайм-Ауте». Ветеран Огоньков на сцене явно скучал. Юному новобранцу Максу Ильину было интересно, но что и когда играть на своей гитаре, он представлял слабо. Это был сценический дебют «Метро», но дебют с похоронным оттенком. Новые песни сильно отдавали замшелыми ВИА, а в старых хитах «Метро» вокал Богдановича стал почему-то похож на голос Михаила Боярского, что мало кому понравилось. Даже появление на сцене трубача и персонажа с духовым рожком оживления в музыку не внесло. Зал свистел, топал и кричал: «Долой!» Можно согласиться с констатацией Богдановича: «Мы не готовы были выступать, а нас не готовы были слушать».
Правда, жюри почему-то уперлось не в музыкальную слабость «Метро», а в идеологическую направленность текстов Николая Краснова. «Злобность у группы в текстах просто непомерная. Ругань, ядовитая слюна… Что с ними? Таким группам с таким подходом не место в наших рядах…» (Сергей Сиротин). Богдановича подобные обвинения просто удивляют: «Ничего особо злобного в наших текстах не было. Помню какую-то строчку про дацзыбао, к которой постоянно цеплялись. Присутствовала некоторая двусмысленность, возможно, сквозило раздражение, о котором я даже не думал». А жюри подумало… и не аттестовало «Метро».
В отличие от «Метро», для которого 22 июня 1986 года стал днем агонии, «Апрельский марш» считает эту дату официальным днем своего рождения. Роды, правда, проходили в муках. Звук опять испортился, голоса Гришенкова было не разобрать. Из-за врожденной скромности штатный на тот момент барабанщик «АМ» Илья Скуратовский решил не выходить на сцену. Его подменил «флаговец» Альберт Потапкин. На второй песне появилась Настя в темных очках и модном прикиде. Сегодня, глядя на фестивальные фотографии, некоторые восхищаются ее продуманным имиджем! На самом деле все решалось спонтанно. За десять минут до выхода на сцену за кулисами «марши» отловили Игоря «Терри» Перина, сняли с него огромные штаны, надели на Настю, добавили чью-то куртку. «Имидж» был готов.
Голос солистки был слышен плохо, но публика обожала ее гораздо больше, чем незнакомых очкариков. Из зала доносились крики: «Настя, я люблю тебя!» и «Мужики, уйдите, пусть она одна поет!» Покрасовавшись минут десять (из-за гула аппаратуры что именно она пела было трудно понять), Настя ушла за кулисы. Гришенков объявил «самую старую песню на свете» — композицию «Впечатления иного времени», созданную по мотивам мелодий, расшифрованных с древних шумерских табличек трехтысячелетней давности. Публике она не понравилась, видимо, древних шумеров в зале было немного. В воздухе запахло помидорами. Большинство свистело, меньшинство, сумевшее разобрать отзвуки «Sparks» и «King Crimson», аплодировало. Среди последних был будущий вокалист «Марша» Михаил Симаков: «Почему-то я решил, что «Апрельский марш» — группа из УПИ, где учился я сам, и это сразу вызвало мою симпатию. Они играли нудную амбиентную вещь, навеянную Брайаном Ино, и это было очень непохоже на других, у которых гремели барабаны и ревели гитары. Мне понравилась именно их странность, но народ, пришедший как раз на гром и рев, начал свистеть. Это меня возмутило — ну не так, как все, чего свистеть-то?»
Грахов, увидевший потенциал «АМ», растолковал жюри, что они — «ищущие ребята, их оценивать рано, они еще не смогли показать то, на что способны…» «Апрельскому маршу» присудили двухмесячный репетиционный период.
Во время объявленного Калужским большого перерыва публика замерла в ожидании «Наутилуса». За занавесом слышалось какое-то движение.
Архитекторы — специалисты по визуальным эффектам — и «НП» очень серьезно подошли к оформлению своего выступления. Продумано было все — от костюмов до кордебалета. Огромный задник с заборными надписями был заказан специально для их шоу, и «наутилусы» очень расстроились, когда его опустили в пятницу на выступлении «Чайфа». Кордебалет составляли ударные силы студенческого театра миниатюр САИ Игорь «Терри» Перин, Андрей «Напа» Наплаков, Сергей «Корни» Корнет, балерина Галя Бочкарева и бритый налысо Олег Озеров с приклеенным осельцом. Найденным за кулисами сварным конструкциям тоже предстояло сыграть важную роль в концерте. Их обтянули калькой и установили на сцене.
Костюмы готовить стали задолго. В начале лета Грахов, Бутусов и Умецкий посетили руководство Свердловского дома моделей одежды и попросили помочь. Но это была чистая дипломатия. На самом деле с молодыми сотрудницами СДМО конструктором Таней Безматерных и модельером Лидой Орловой все было обговорено заранее, и они уже вовсю думали, как будут выглядеть будущие рок-звезды. Купили белую бязь и стали варить ее в огромном баке с добавлением красителя. Высушивали и варили снова уже в другом колоре. Получилось яркое полотно в цветастых разводах. Из него скроили и сшили четыре широченных костюма. Весь процесс, включая примерки, занял больше недели.
Когда перед выступлением «наутилусы» надели яркие пиджаки со штанами, Лида ахнула: после трех бессонных ночей лица у музыкантов были зеленоватого оттенка, что особенно бросалось в глаза на фоне цветастых костюмов. «Я всегда носила с собой коробочку театрального грима, которую в ту пору дефицита использовала в качестве косметики. Пришлось срочно его применить. Я не особо увлекалась музыкой, и рок для меня был довольно абстрактным понятием. Поэтому на выбеленные лица «наутилусов» я нанесла абстрактные геометрические фигуры в стиле Кандинского». Имидж дополнили узкие темные очки-полоски, привезенные Бутусовым из турпоездки в Польшу. В мешковатых костюмах, с густо наштукатуренными физиономиями, с треугольниками и квадратиками на щеках «наутилусы» приобрели вид четырех грустных Пьеро, непонятно как попавших вместо кукольного театра в Дом культуры имени Свердлова.

«Наутилус Помпилиус», 22 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова
В уставшем от ожидания зале кто-то запел «Светит месяц, светит ясный». Как только остальные зрители радостно подхватили знакомый мотив, перед занавесом появился «Терри», который через охрипший мегафон стал вопрошать, все ли готовы к встрече с прекрасным. Публике уже надоело рапортовать о самоготовности, когда свет наконец погас и занавес открылся. В темноте были видны только подсвеченные изнутри белые кубы. Из них, эффектно прорвав кальку, появились «наутилусы». Зал взвыл от восторга. Зазвучала «Радиола».
«Разлука» еще не была записана, но тусовка уже знала все новые песни наизусть. Зал подпевал Бутусову, не обращая внимания на мелкие накладки вроде сбоя ритма на «Раньше было совсем другое время» или лопнувшей гитарной струны на «Рислинге». Под «Взгляд с экрана» появился кордебалет и на заднем фоне начал иллюстрировать историю о соблазнении юной девушки и о висящем на стене киноактере. «Алчи, Алчи» исполнили под два баяна. Разворачивавшиеся черно-белые меха и мерцающий свет превратили выбеленные лица Пифы и Могилевского в какое-то подобие средневековых гравюр. В концовку этой песни неожиданно вплелся припев «Хоп, хэй-хоп!» из маккартниевской «Mrs. Vanderbilt». Публика в очередной раз охнула от радости. Она не замечала, что Слава старается не форсировать голос. Лишь немногие посвященные были в курсе, что ночью на репетиции димовского металлического «Степа» он доорался до того, что горлом пошла кровь. Под финальное «Последнее письмо» на подиуме позади группы собрался десяток заранее предупрежденных рокеров. Шахрин, Кормильцев, Пантыкин и другие дружно тянули «Гудбай, Америка, о-о-о». Забравшиеся на колосники Терри и Корнет пускали в зал самолетики и сыпали на артистов мелко нарезанную цветную бумагу. Под впервые исполненную саксофонную коду сцена опустела.
Потом были долгие бурные аплодисменты, переходящие в овации, выход на бис и широкие улыбки музыкантов. «Тогда я последний раз видел, как Бутусов улыбается на сцене», — на всю жизнь запомнил Макс Ильин. Больше других радовался Могилевский: «Я понял: это победа! В том числе и моя личная! А это значит, что я остаюсь в обойме».
Заседание жюри было недолгим. Все выступления сводились к одному — аттестовать. Что и было сделано.
Последний, пятый концерт
Вечерний концерт начался с получасовым опозданием. Курильщики на крыльце понимающе переглядывались: «Полковник настраивает звук». Когда публика расселась, Калужский объявил, что следующая группа не имеет названия, и предложил придумать коллективу подходящее имя.
«Безымянные» ветераны были одеты строго. Скрипкарь и Рютин — в черных рубашках с белыми галстуками, а Пантыкин с Котовым — наоборот, в белых рубашках с черными галстуками. Правда, Пантыкин сидел за роялем спиной к залу, и, ради соблюдения приличий, галстук-«селедка» болтался у него на спине. Программу открыл старый трековский боевик «Кто ты есть». Полковник не подкачал, звук был на высоте. Аудитория радостно приветствовала и хорошо знакомые «Гонки». Экс-гитарист «Трека» Михаил Перов впервые слушал родные мелодии из зала: «Для меня лучше, чем группа Скрипкаря, вообще ничего на фестивале не было. Наконец-то появился звук, и стала слышна сложная и умная музыка».

«Группа без названия», 22 июня 1986
Вышла Настя. На этот раз в длинном черном плаще. Она спела «Новый день», для которого был сочинен специальный «фестивальный» куплет:
««Флаг», «Наутилус»,
«Степ», «Урфин Джюс»,
«Апрельский марш» —
Новый день, это новый день…»
В последний момент оскандалившийся «Флаг» был заменен на «Сфинкса». Завершился фестивальный гимн великолепным саксофонным соло Михаила Архипова.
Все звучало здорово, профессионально и как-то очень по-уральски сурово. Публика сидела притихшая, но бурно аплодировала после каждой песни. Последним номером программы была «Встреча», записанная еще на «Шагреневой коже». Овации, крики «бис».
Впечатления членов жюри были в основном благожелательные. Только Зашихин посчитал «Новый день» — «перчаткой, брошенной в лицо жюри». И призвал коллег хоть как-то на это отреагировать. Оказывается, «фестивальные» изменения текста не были предварительно согласованы. Но его успокоили, что это куплет-однодневка, сочиненный специально для сегодняшнего концерта. Группу Скрипкаря аттестовали.
Лидер «С-34» Сергей Пучков накануне с пеной у рта доказывал знакомым, что именно они покажут всем, как надо делать шоу. Показали. Шоу заключалось в присутствии на сцене человека с неподключенной гитарой, который принимал эффектные позы, мешая зрителям и музыкантам. Еще одним визуальным эффектом было одеяние самого Сергея, который перед выходом намотал на себя полкилометра магнитофонной ленты. Все бы ничего, если бы не музыка. «Это было продуманно, это было всерьез, но это не было рок-н-роллом», — признает сидевший за пультом Густов. По контрасту с группой Скрипкаря попс «С-34» звучал особенно убого. Публика быстро поняла, что это не рок, и отреагировала соответственно. В воздухе завертелись зонтики (денек был дождливый), кто-то снял ботинки и отбивал ими такт в воздухе. Кормильцев в шапке-ушанке устроил у сцены экзотические танцы. В такт последней песне балкон хором затянул эстрадный шлягер «Позади крутой поворот». Народ повалил из зала, не дожидаясь конца выступления.
То, что это провал, Пучков понял еще в середине программы: «Хотели сделать балаган — балаган и получился. Переживали охрененно». Он без сил выполз со сцены и сел на полу, обхватив голову.
Разногласий среди членов жюри не было — аттестации не подлежит. Лишь Зайцев заметил, что песня «Лагуна» была единственным настоящим блюзом на всем фестивале.
Когда занавес открылся для выступления группы «Степ», зрители увидели, что сцена преобразилась. За выдвинутой вперед ударной установкой восседал Евгений Димов в алом кимоно. За его спиной возвышался двухметровый помост, на котором базировался одетый в цепи и черную кожу Бутусов. По бокам от барабанов стояли два гитариста и клавишник, а слева, на авансцене, — Умецкий с басом. Димов взмахнул палочками, и зал вздрогнул от хэви-металла. Огнедышащее вступление чуть смазало то, что бутусовский микрофон включился с небольшим опозданием, но это мало что меняло — слова все равно были плохо слышны. Публика ошарашенно молчала, опаленная этой лавой. Музыка «Степа» вдавила в спинку кресла и Михаила Симакова: «К моменту их выхода на сцену мозг уже смирился с наутилусовским имиджем Бутусова. А тут он, как паук, ползает по подиуму и что-то орет в микрофон. Как потом выяснилось, он собирал рассыпавшиеся листочки с текстом. Ни одного слова, ни одной ноты я не помню, но это был настоящий хеви-металл!»
На второй песне вдруг сломался гитарный аппарат, что резко сбило общий настрой. Умецкий попытался заполнить неловкую паузу басовыми наигрышами, вызвав саркастическую реплику из зала: «Дима, дак ты че, джазмен?» Через пять минут аппарат починили, но очарование от великого и ужасного металла куда-то улетучилось. Всем стало заметно, что мелодии состоят из двух нот, что текст неразличим, да и поет его Слава по бумажке. Зритель поскучнел, даже особо яростные вопли Бутусова не вызывали отклика. Только Умецкий сорвал аплодисменты, когда, не переставая играть, умудрился опустить разгоряченную голову в ведро с водой и, взмахнув чубом, выплеснул пару литров в зал. Программа была построена плохо, публике явно не хватало какой-нибудь лирической песни для передышки. Закончилось выступление «Степа» совсем кисло.
Оглушенное жюри поначалу решило «Степ» не аттестовывать. Только после настойчивых увещеваний Пантыкина через два дня жюри пересмотрело свое решение.
Официальная программа фестиваля завершилась. В качестве импровизированного бонуса выступил акустический дуэт Шахрин—Перов, исполнивший семь песен из альбома «Волна простоты». Решение завершить фестиваль именно так Володя принял чуть ли не в последний момент: «Тогда в свердловском роке была всего пара легенд — «Урфин Джюс» да «Трек». Но «УД» за день до этого, условно говоря, очень жидко обхезался, а «Трек» не выступал вообще. Миша Перов был в зале, и просто надо было предъявить публике живую действующую легенду, такого знакового человека, как Михаил Перов».
Охмуревший после димовского металла народ с явным наслаждением внимал каждому шахринскому слову и каждому звуку виртуозной перовской гитары. Контакт с залом был полный. Аплодисментами встретили зрители напоминание о годовщине начала Великой Отечественной войны, прозвучавшее перед антивоенной песней «Телефонный разговор». Впрочем, публика бурно приветствовала каждую песню этой короткой, но великолепной программы.
Зрительный зал опустел уже за полночь, а звуковики и оформители еще долго разбирали аппарат и декорации…
Подведение итогов
В каждом перерыве зрителей и музыкантов донимали две студентки философского факультета — блондинка и брюнетка. Они просили всех и каждого заполнить подробную анкету. Вопросы были стандартные: возраст, пол, род занятий, образование, партийность. Были места для ответов и по фестивалю: как респонденты относятся к открытию рок-клуба, какую музыку они слушают, кто, по их мнению, лучший вокалист, гитарист и т. д.
Социологическим опросом руководила сотрудница отделения конкретных социсследований кафедры научного коммунизма философского факультета УрГУ Галина Вохминцева. По результатам этого опроса составили зрительский хит-парад фестиваля. Но это был только побочный продукт опроса. Заказчиком исследования выступил обком ВЛКСМ. А его главные читатели сидели в обкоме КПСС. Комсомольцы хотели убедить старших товарищей, что рок-клуб — это совсем не страшно. Получившийся социальный портрет среднего члена рок-клуба мог успокоить любого партработника. Он совсем не напоминал упоротого подростка, который, наслушавшись безумной музыки, может начать громить стекла и творить всякие безобразия. Рок-клубовец был молодым человеком примерно 25 лет с высшим или незаконченным высшим образованием, студентом или учащимся техникума (а иногда и молодым специалистом), членом ВЛКСМ, который любил читать книги, ходить в кино и, естественно, слушать музыку. Открытие рок-клуба он приветствовал и надеялся, что это «объединение по интересам» положительно повлияет на культурную жизнь Свердловска. И социологи, и комсомольцы, и областные власти прекрасно понимали, что такое исследование не более чем формальность, но от папочки с графиками, таблицами и множеством цифр веяло наукой. А слова «научный коммунизм» на титульной странице действовали успокаивающе.
Результатами работы социологов на фестивале все остались довольны. Комсомольцы успокоили партийное начальство, рок-клуб получил репрезентативный фестивальный рейтинг и ценную сотрудницу Лену Вакулину (ту самую брюнетку), а Николай Грахов всерьез увлекся социсследованиями, которые до сих пор активно использует в своих бизнес-проектах.
Хит-парад, оглашенный на заседании рок-клуба 25 июня, получился следующим:
1. Лучшая группа: «Наутилус Помпилиус» (50 голосов), «Чайф» (41), «Группа Скрипкаря» (20).
2. Лучшая программа: «Наутилус Помпилиус» (63), «Чайф» (36), «Группа Скрипкаря» (10).
3. Лучшая песня: «Последнее письмо» («НП») (47), «Рок-н-ролл этой ночи» («Чайф») (6), «Полный круг» («УД») (4).
4. Лучший вокалист: Бутусов (51), Долгополов («Р-клуб») (29), Полева (25).
5. Лучший гитарист: Белкин (75), Овчинников («Сфинкс») (17), Рютин («Группа Скрипкаря») (8).
6. Лучший клавишник: Пантыкин (74), Комаров (18), Хазин («Встречное движение») (11).
7. Лучший бас-гитарист: Умецкий (55), Скрипкарь (36), Пантыкин (16).
8. Лучший ударник: Назимов (81), Димов (12), Котов («Группа Скрипкаря») (12).
9. Лучший музыкант: Пантыкин (36), Бутусов (22), Шахрин (20).
10. Самый слабый ансамбль: «С-34» (52), «Метро» (40), «Апрельский марш» (19).
11. Самая слабая программа: «С-34» (62), «Метро» (24), «Апрельский марш» (22).
Социологини, зачитывающие результаты опроса, смущались и краснели — рокеры неформально реагировали на каждую позицию рейтинга. Общий смех вызвал вопрос невтемных девушек: «А кто такие Агап и Зема?» Видимо, респонденты не очень заботились, чтобы их ответы на вопросы анкеты были понятны для посторонних.
Собрание, посвященное итогам фестиваля, вообще получилось бурным. Общие итоги фестиваля были встречены вполне благожелательно. Жюри признало лауреатами фестиваля «Чайф», «Группу Егора Белкина», «Наутилус Помпилиус» и «Группу Скрипкаря». Двенадцать групп были аттестованы, две («Группа Анастасии Полевой» и «Апрельский марш») отправились на репетиционный период, еще пять («Р-клуб», «Тайм-Аут», «Кунсткамера», «С-34» и «Метро») аттестации не получили. Таким образом, «Наутилус» и «Чайф», у которых уже были несколько залитованных песен, теперь имели официальную возможность выступать перед широкой публикой. «Флаг» во время «раздачи слонов» даже не упоминали — вопрос о нем значился отдельным пунктом повестки.
Выступление Грахова выслушали внимательно. Он был свой и говорил по делу, даже когда его оценки некоторых «звездных» выступлений были излишне критичны. С интересом встретили и доклад Пантыкина, который познакомил собравшихся с собственными оценками трех фестивальных дней. Им была разработана огромная таблица, где каждое выступление оценивалось по множеству критериев. Больше всего баллов у Пантыкина получили те же четыре лауреата, но вплотную к ним приблизился «Урфин Джюс». Эта небольшая субъективность была встречена добрым смехом.
Затем стали выступать другие члены жюри, привыкшие подводить итоги смотров-конкурсов художественной самодеятельности. Но они не ожидали встретить столь ершистую аудиторию, настроение которой заметно поменялось. На нравоучения зал реагировал колкими репликами. Пространные рассуждения телережиссера Снежинской об общеэстетических критериях, которым не соответствовали выступления групп, были прерваны вопросом Бутусова: «А почему у нас такие плохие TV-передачи, и когда у нас научатся их делать?» Снежинская стушевалась и признала критику в адрес телевидения справедливой.
Председатель жюри Сергей Сиротин попенял Пантыкину, что в его таблице сравнивались гитаристы и барабанщики, но не было главного — оценки идейной направленности текстов. Рокеры встретили эту претензию издевательским хохотом, к чему член Союза композиторов был явно неготов. Он попытался объяснить, что рок-музыка «пока не вписывается в наши традиционные институты», и был срезан репликой Белкина: «Только не в наши, а в ваши». Музыканты не собирались терпеть менторство тех, кого они не считали авторитетами.
Спор разгорелся вокруг программ «Р-клуба» и «Степа». Марат Файрушин объявил, что они, дескать, играют в стиле «панк». Бутусов возразил, что ни в музыке, ни в текстах, ни в облике этих групп нет ничего, характерного для панков. Сиротин, желая поддержать Марата, рассказал, как он на Елисейских полях в Париже видел антисоветский фильм «Рэмбо», что Агап чем-то напомнил ему героя этой низкопробной киноподелки, и что все это чуждо нашей стране. Видимо, панки и Рэмбо каким-то образом смешались в голове Сергея Ивановича. Бутусов из зала возразил, что «летчики советские тоже в кожаных куртках ходили». Файрушин поспешил заверить Славу, что лично его он панком ни в коем случае не считает, и на этом дискуссия была завершена.
Наступило время разборок с «Флагом». Члены жюри декларировали, что группа перешла черту, переступать которую нельзя. Их поддержали и некоторые рок-клубовцы. Не все из них трепетно относились к красному знамени, многие просто опасались, что поступок «Флага» может накрыть весь рок-клуб медным тазом. Алексей Густов заявил: «Зачем же всех подставлять?» Назимов резко возразил, что не пристало некоторым, которые без году неделя ручки крутят, обсуждать матерых рокеров! Только спустя несколько месяцев, лучше узнав Алексея и его рок-н-ролльное прошлое, Зема перед ним извинился.
Курзанов и другие «флаговцы» сидели в зале и тяжело переживали это «судилище»: «Неприятно было очень, особенно то, что некоторые повели себя не по-рокерски, не по-братски». В их защиту выступил Умецкий: ««Флаг» — это крутая группа, а вы им мозги бараните! Все зашибись было!» Бутусов настойчиво предлагал решить судьбу «Флага» голосованием. Протокол собрания зафиксировал его результат: «Оставить кандидатами — 22; исключить — (никого); отклонить заявление на 6 месяцев — 46; воздержались — 1 (Бутусов)».
Итогам фестиваля был посвящен почти весь номер «Свердловского рок-обозрения». Официальная пресса отреагировала на творческую мастерскую куда как сдержаннее. Молодежная газета «На смену!» рассказала не столько о музыке, сколько об итоговом собрании, упомянув лауреатов — «рок-группы «Наутилус», И. Скрипкаря, Е. Белкина и группу Шахрина». «Вечернему Свердловску» слово «Чайф» тоже казалось непонятным, да и в «Наутилусе» слышалось что-то подозрительное, поэтому в тамошнем интервью с Сергеем Сиротиным список лучших коллективов выглядел чуть иначе: «группы под управлением В. Бутусова, Е. Белкина, И. Скрипкаря и коллектив под названием «Чай» (руководитель В. Шахрин)». Больше всего печатного пространства посвятил итогам фестиваля «Уральский рабочий», но эта серия материалов заслуживает отдельной главы. Небольшие заметки о свердловском фестивале вышли в газетах Перми и Хабаровска.
Николай Грахов придерживал остродефицитные билеты не только для журналистов, но и для представителей рок-общественности из других городов. Гости впервые смогли оценить масштаб рок-сцены столицы Урала. Он оказался вполне соразмерен с рок-н-ролльным потенциалом обеих столиц. Президент Ижевского рок-клуба Рудольф Стерхов приехал в Свердловск сразу после фестиваля в Ленинграде: «Меня поразил широкий спектр музыкальных стилей, представленных на фестивале. Кроме того, порадовала раскрепощенная атмосфера в зале. Народ в нашем «деревенском» Ижевске, по сравнению со свердловчанами, страшно зажат и скован. За две недели до этого я побывал на фестивале Ленинградского рок-клуба и смог сравнить музыку двух городов. Я с полной ответственностью заявляю — свердловский фестиваль по музыкальному спектру, по профессионализму был ничем не хуже питерского. НИЧЕМ!»
Экс-директор «ДДТ» Урал «Джимми» Хазиев констатировал: «Фестиваль доказал, что Свердловск по праву влился в ряды рок-городов Союза… И точно занял 3-е место. Даже, может быть, где-то обошел Москву». При этом «Джимми» обращал внимание и на недостатки — на то, что свердловчане играют «очень старую музыку» и что им не хватает юмора и иронии в текстах.
Гости возвращались домой, рассказывали там об увиденном и услышанном. Слух о Свердловском рок-клубе пошел гулять по всей стране…
Выводы
Первый фестиваль рок-клуба стал главным событием музыкальной жизни Свердловска 1986 года. Город признал существование огромного пласта скрытой до тех пор культуры, пригляделся и удивился. Оказалось, что уральский рок — это не несколько маргиналов, терзающих струны в темных подвалах, а целое течение, широкое и разнообразное. Выяснилось, что рок-музыка — не удел тупых подростков с магнитофонами, как несколько лет уверяли своих читателей местные газеты. Уровень музыкального образования участников фестиваля был на удивление высок. Перед зрителями выступили несколько выпускников и студентов консерватории (Юрий Хазин, Александр Пантыкин, Александр Попов из «Флага»), еще больше было тех, кто имел опыт учебы в музыкальном училище. Широким был и возрастной спектр музыкантов. Публика увидела представителей сразу нескольких поколений. «Старики» вроде Сергея Курзанова или Михаила Перова начали играть еще в конце 1960-х. Самому молодому из выступавших, Максу Ильину, еще не исполнилось 18. Если для старших товарищей эти концерты были подведением неких итогов, то для него они стали путевкой в большую жизнь: «Фестиваль произвел неизгладимое впечатление. До этого я ходил на концерты гастролировавших в Свердловске «круизов», «землян» и «автографов», но контраст с ними был колоссален — другая музыка, другая энергетика, другой месседж. Фестиваль помог мне окончательно определиться в жизни, помог решить, какая музыка моя, а какая — нет».
Схожие вопросы вставали и перед рок-клубом в целом. Количества групп и музыкантов, представленных на фестивале, уже хватало, чтобы, согласно законам диалектики, начался переход в качество. Но вот в какое? Качество прозвучавшей музыки явно не соответствовало второй половине 1980-х годов. И дело не в квалификации исполнителей — как раз с ней было все более-менее в порядке. Большинство свердловских групп играли музыку минимум десятилетней давности. Причину этого объясняли итоги соцопроса. Среди любимых членами рок-клуба групп чаще всего упоминались убеленные сединами «The Beatles», «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Pink Floyd» и «Rainbow». Откуда при таком раскладе взяться актуальным музыкальным идеям? Не удивительно, что мэйнстримом этого фестиваля стал тяжеляк в разных его проявлениях. Хард, арт-хард и хэви-металл три дня полоскали мозги слушателям. Создавалось впечатление, что как только свердловчане узнавали о возможности легального выступления, они первым делом утяжеляли свою программу по самое не могу. Это произошло с «Отражением», со «Степом», с «Урфином Джюсом»…
Но публика явно предпочитала что-то более легкое и современное. Это удивительно, если учесть, что зал наполовину был заполнен самими музыкантами. На сцене люди хотели играть одно, а сидя в зале, бурно приветствовали совсем другое. Во многом благодаря этой поддержке лауреатами фестиваля стали «Чайф», «Наутилус» и «Группа Белкина», чьи программы металлом и не пахли, а также будущий «Кабинет», который и играл что-то тяжелое, но это что-то было наименее архаичным из всего ассортимента металлопроката.
Состав лауреатов стал неожиданностью для многих. Если «НП» уже числился в лидерах, а от Скрипкаря с компанией можно было ждать победы, памятуя о былых заслугах «Трека», то успех Белкина, чей проект считали не более чем сольным наростом на теле «Урфина Джюса», и особенно взлет «Чайфа» оказались сюрпризами для большинства. Фестиваль вообще основательно перетряс все свердловские рок-закрома и смешал подпольные табели о рангах. Легко было мнить себя звездой, музицируя непонятно где и производя альбомы, которые мало кто слышал. Реальный звездный статус — это успех у публики, а путь к зрителям был закрыт. Для 14 групп из 20 фестиваль стал сценическим дебютом, а у их более опытных товарищей концерты можно было пересчитать по пальцам. Показать публике свой материал жаждали все, но не все оказались готовы к тому, что аудитория их творчество по разным причинам может отвергнуть. Многие группы не ожидали сильной конкуренции и того, что публика будет оценивать не их былые заслуги, а созвучность их песен сегодняшнему дню. При свете сценических прожекторов все увидели, что некоторые махры отстали от времени, закуклились и стали просто скучны. Этот тяжелый удар перенесли не все…
В глаза бросалось неумение большинства музыкантов вести себя на сцене и общаться с залом. Осуждать за это никогда не концертировавшие группы нельзя, но подавляющее большинство из коллективов и не старались приблизить себя к публике. Они не говорили со зрителем, они вещали, причем с какой-то убийственной серьезностью. Исключений было всего несколько: «Чайф», «Каталог», «Коктейль», отчасти «Группа Белкина», да еще кордебалет «Наутилуса» старался изо всех сил смягчить юмором серьезные лица своих фронтменов. Публика, сразу чувствовавшая, что с ней говорят на равных, что с ней шутят, открывала уши и души навстречу сцене, с ходу отдавала артистам свою любовь и овации.
Аплодисментами встречали зрители и появление на сцене знакомых лиц, но эти лица с каждым концертом мелькали все чаще и чаще. В половине программ были задействованы бывшие или нынешние участники большой тройки «Урфин Джюс», «Трек» и «Наутилус». Чаще всего подобная вездесущность объяснялась тем, что собственные идеи амбициозных музыкантов не находили выражения по их основному «месту работы». Возникали сольные проекты. А где искать для них музыкантов? Да и зачем? Ведь вокруг столько друзей, разве они не помогут? В результате такого подхода Пантыкин, Белкин и Бутусов выходили на фестивальную сцену по четыре раза, Умецкий и Могилевский — по пять. «Те же клоуны, но в других рубашках», — иронизировал по этому поводу Белкин. Передовиком-многостаночником оказался Назимов: «На первом фестивале я играл в шести группах. Я всегда исходил из того, что, если зовут — надо идти. Из зала удалось посмотреть только последний концерт, да и то не весь». Земин рекорд смог повторить только Илья Кормильцев, чьи тексты звучали в шести программах. Правда, это не помешало ему отсмотреть весь фестиваль.
Участие музыкантов сразу в нескольких проектах было возможно только до тех пор, пока музыка являлась для них всего лишь хобби. Когда через полгода после фестиваля для передовиков начались концерты и гастроли, времени на участие в параллельных проектах стало банально не хватать.
Первый блин, испеченный Свердловским рок-клубом, получился совсем не комом. Да, он был немного тяжеловат и не так румян, как хотелось бы, но вполне аппетитен. Те, кто готов был учиться на своих и чужих ошибках, крепко усвоили фестивальные уроки.
Лето — время эзотерики и психологии! ☀️
Получи книгу в подарок из специальной подборки по эзотерике и психологии. И скидку 20% на все книги Литрес
ПОЛУЧИТЬ СКИДКУ