«Я люблю скакать и прыгать на концертах» (IV фестиваль)

К IV фестивалю механизм проведения подобных мероприятий был отлажен, как швейцарские часы или японские клавиши. Подготовку удалось четко структурировать. В августе создали оргкомитет из нескольких человек, решавших основные предварительные вопросы. Вся тяжесть легла на Грахова, Стерхова и хрупкие плечи нескольких помощниц: Оли Саксиной, Илоны Вевер, Оли Пикаловой, Лены Вакулиной. Эту бригаду немного раздражали люди, которые приходили по вечерам, садились, закинув ногу на ногу, и объясняли, как элементарно решаются любые проблемы. Правда, делали они это только на словах. А сами палец о палец не ударяли, чтобы устранить те многочисленные проблемы, которые возникали каждый день. С девушками было неинтересно рассуждать о высоких материях, да они на разговоры и не отвлекались — просто тянули организацию фестиваля. «Через много лет Грахов вычитал в одной из умных американских книжек, что лучшие менеджеры — это женщины, — улыбается Вакулина. — А я ничуть не удивилась, я всегда это знала».

В сентябре оргкомитет расширил свой состав. В него вошли люди, отвечавшие за питание, за транспорт, за аппарат и за остальные подобные направления. Их было человек двадцать. Перед самым фестивалем назначили ответственных за встречу гостей, за гримерки и другие конкретные участки. Все работало как по нотам.

Аппарат на фестиваль ставила «Студия НП», но часть оборудования привез из Москвы Костя Ханхалаев. При этом коробку с одним из динамиков он забыл в аэропорту «Домодедово» у кассы. Она мирно пролежала там четыре дня, пока кого-то из журналистов, летевших на фестиваль, не попросили захватить ее по пути.

Впервые была создана эмблема для конкретного фестиваля. Ее разработал Ильдар Зиганшин: «Я тогда увлекался иероглифами. Есть несколько техник их воспроизведения. Я взял за основу самую жесткую. Если посмотреть на наш Свердловск, то весь этот индастриал, вся эта угловатость иероглифичны. Эмблема фестиваля очень брутальна. На фоне символики иногородних фестивалей — расхлябанной, сопливой и невнятной — хотелось показать, что у нас-то все очень структурировано, причесано и опрятно. Хотелось стилистической «красотищи»». Всю сопутствующую продукцию — бэджики, буклет, плакат — изготовили в едином стиле. Над оформлением сцены работала целая бригада дизайнеров. Зрители увидели два стилизованных распахнутых крыла с зиганшинской эмблемой на левом. Брутальность усиливали частично расчлененные женские манекены, висевшие над музыкантами. «Мы всегда могли предъявить зрителям внятную графическую историю, — говорит Ильдар. — Этого качества почти никогда не было ни в Питере, ни в Москве».

Свердловская публика своей любовью к родному рок-клубу в очередной раз доказала, что спад интереса к року не всеобъемлющ. Предварительные заявки на билеты подавались еще в августе. Правление рок-клуба оправдывалось через «На смену!», как распределялись места в переполненном зале. В дни фестиваля лишние билетики спрашивали за два квартала от Дворца молодежи, что поражало иногородних гостей. В фойе продавался долгожданный второй выпуск «ПерекатиПоля» и фестивальная атрибутика. На традиционном месте раскинул свой шатер старик Б.У. Кашкин с Обществом «Картинник», развлекавший публику в перерывах.

Вечером 13 октября Александр Калужский, приветствуя зрителей, объявил, что этот фестиваль необычный. Он проходит в год, когда «Чайфу» исполнилось пять лет, «Треку» — десять, «The Beatles» — тридцать, а Алле Пугачёвой — целых сорок! Точность юбилейных дат никто опровергать не стал, и ведущий уступил место «Апрельскому маршу».

Группа открыла фестиваль программой, в основе которой лежал так и не выпущенный в свет альбом «Звезда Полынь», неудачно записанный два месяца назад в Москве. Строгая, отдающая морозной свежестью музыка, выверенные аранжировки, прекрасный вокал. Хороших голосов на фестивале хватало, но что касается пения дуэтом, то Симаков с Гришенковым стали лучшими. Программа была четко выстроена («Хоть сейчас на пластинку», — отозвался о ней Бурлака), ее главным украшением стал впервые исполненный в Свердловске «Сержант Бертран». Да и остальные номера не отставали от элегии о французском военнослужащем: «Джу-Джу», «Кома», «Бесстыжие глаза», очередная версия «Нарыва»… Тех, кто врубался в их музыку (а они в зале, судя по реакции, составляли большинство), «Марш» прекрасно настроил на необходимую фестивальную волну.

Во время представления Калужским группы «Сама по себе» публика завелась просто от названий песен: «Каждый месяц — мини-аборт», «Сексуальная игрушка», «Маленькая идиотка». Когда на сцене появились музыканты во главе с Ольгой Лебедевой, зал подпритух. Во-первых, подкачал звук, лучше всего слышались плясуновские барабаны, заглушавшие даже Олино пение. Во-вторых, помимо пяти заявленных музыкантов, Лебедева вывела еще и бэк-вокалистку, и Олина хрупкая фигурка просто затерялась в толпе. Из-за грязных аранжировок и несбалансированного саунда порой было не очень понятно, что вообще делают на сцене все эти люди. Второй гитарист и басист, к примеру, явно отвечали только за эффектные сцендвижения — их инструменты в звучании группы отсутствовали напрочь. Но хриплый лебедевский голос, порой срывавшийся на настоящий вой, все-таки доносил до слушателей шокирующие тексты. Такого натурализма, да к тому же из нежных женских уст, зал Дворца молодежи еще не слыхивал. Большинство публики составляли представители сильного пола, вряд ли способные проникнуться ужасом перед гинекологическим креслом, но то, что песни Ольги запредельно откровенны, понимали даже эти грубые самцы.

Надо сказать, что после фестиваля Лебедева пела совсем по-другому. На ее альбомах звук причесан, аранжировки припопсованы, а вокал стал более традиционен. Возможно, в таком виде эффект от частично сохраненных острых текстов даже усилился. Но вой волчицы, у которой забрали еще не рожденное дитя, многим зрителям IV фестиваля запомнился надолго. Да и самые откровенные песни Ольги своего студийного воплощения так и не нашли.

Когда на сцене появился «Чайф», зрители увидели новый его образ: не дворовых парней в рваных футболках, а взрослых мужчин, с серьезным, хотя и несколько ироничным взглядом на окружающую жизнь. Шахрин сам элегантно подчеркнул свой возраст, заметив, что мало кто из присутствующих помнит приезд в Свердловск Майка и Цоя (господи, а ведь тогда прошло всего шесть лет с этого визита!). Новым стал не только имидж, но и звучание. Может быть, поэтому аудитория приняла группу с некоторой настороженностью, растаявшей только во второй половине выступления. Начал «Чайф» с совершенно новой песни «С войны», а в основу программы лег записанный неделю назад в Ленинграде альбом «Не беда», включавший такие хиты, как «Поплачь о нем», «Как тебя зовут?», «Гады». Выверенные партии бегуновской гитары сделали структуру новых песен какой-то ажурной. От тяжеловесности, характерной для прошлого сезона, «Чайф» наконец-то избавился. Шахрин стал чуть сдержаннее в общении с публикой и не велся на просьбы из зала спеть старые хиты: «Белая ворона, по нашим сведениям, сдохла года полтора назад». Даже на бис группа исполнила еще две новые песни и только под конец — старую «Шабенину».

Открывавшая субботу программа «Водопада» выгодно отличалась от прошлогодней. На этот раз звучали не «буратиночные» песни, адаптированные для нормального голоса, а написанные специально для живых концертов композиции — сказался гастрольный опыт. Лукашин пообещал, что «безответственных политических заявлений сегодня не будет», и для зачина спел новую, еще даже не аранжированную песню, посвященную свердловскому рок-клубу, в которой фигурировали большинство выступавших на фестивале групп, и даже Грахов со Стерховым. Новые песни дали шанс блеснуть композиторскому таланту Александра Мазанова и вокальным способностям Вячеслава Колясникова. «Водопады» продемонстрировали, что использовать злободневные социальные темы можно без призывов «Долой!» и «Доколе?!». Пресловутых партаппаратчиков корежило от высмеивания ничуть не меньше, чем от призывов к их ниспровержению (правда, с тем же нулевым эффектом).

Александр Холкин просто не прозвучал. Выступал он вместе с замечательным флейтистом Алексеем Бояршиновым. Босоногий Холкин рвал горло, но зал как будто погрузился в спячку. Прекрасные стихи под мелодии, напоминавшие о русских народных песнях, вызвали только жидкие хлопки.

Объявляя «Группу Максима Ильина», Калужский подчеркнул, что ее лидер последние два года «служил в ограниченном контингенте советских войск в ГДР». Неудивительно, что Макс начал свое выступление с выстраданной темы «Я не хочу больше быть солдатом». Песни Ильина были еще сыроваты и не обтесаны, они не приобрели пока той завершенной легкости, свойственной его творчеству 1990-х. Но было ясно, что гвардии-сержант Ильин искал в немецком эфире правильную и актуальную музыку — в его программе свежей гитарной волны «U2» было гораздо больше, чем запилов a-la Хендрикс, которыми он увлекался до армии. Приз «Надежда», присужденный «Группе Максима Ильина» по результатам фестиваля, стал вполне заслуженным (и оправдался впоследствии).

Странное чувство осталось у многих после выступления «Проекта Александра Пантыкина». Почти все составляющие успеха наличествовали: и великолепные музыканты, и искрометный конферанс, и ирония или даже самоирония (Саша под аплодисменты объявлял «Альтернативную песню в защиту лысых» и «Еврейского сироту»), и складные кормильцевские тексты, разобрать которые из зала, правда, не всегда удавалось… И мелодии имелись неплохие — настоящий профессионал (каким, несомненно, являлся Пантыкин) способен свить мотив буквально из ничего. Вот только все вместе или совсем не складывалось в единую картину, или картина получалась такой, что лучше бы не получалась вовсе. Пантыкин в белом спортивном костюме подпрыгивал за суперклавишами «Korg» и напоминал, по словам одного из зрителей, «взбесившийся вареник». Звучал «ПАП» хорошо, но, как поддельная елочная игрушка, не радовал. Правильно, что решили все-таки не называть выступавший коллектив «Урфином Джюсом» — это могло бы окончательно убить легенду, о которой многие в зале еще хранили теплые воспоминания. Разочарование скрасила только финальная «Отходная», для исполнения которой Саша вывел на сцену Шахрина, Могилевского, Кондакова и Вадика Самойлова. Попрыгав под веселую песню сборной рок-клуба, публика расходилась на перерыв.

«Проект Александра Пантыкина» + сборная СРК, 14 октября 1989. Фото Дмитрия Константинова

Журналисты, описывавшие этот концерт, тщательно подбирая слова, уклончиво говорили об огромном творческом потенциале Пантыкина. Беспощаден к соавтору был только Илья Кормильцев: «Пантыкина последнее время очень тяжело травмировало приобретение большого количества инструментов. Нет, это не финал, но этап, причем закономерный: всю жизнь делая ставку на технические средства решения своих задач, то есть подходя ко всему так, что все собирается из гаек, он должен был потерять всякую эстетическую ориентацию. Такое чувство, что он думает таким образом: «Хотите — так, хотите — этак… Я все могу». На деле человек, который может все, в силу диалектики, не может ничего» («ПерекатиПоле», № 3, 1990).

«Настю» встретили овацией. Она, как и все, показывала новые песни. Самой свежей из них была «Танец на цыпочках» — первое произведение, где и музыка, и текст сочинены самой солисткой. Звучание группы приблизилось к идеальному, особо много живых красок добавила гитара Белкина. «А Егор просто прелесть! (Естественно, не он сам, а его гитара), — восхищался корреспондент североуральской газеты «За бокситы» (1988.11.02). Настя обрела новую пластику: если раньше во время пения она почти не двигалась, то теперь ни на минуту не прекращался странный завораживающий танец, который очень органично дополнял звуковой ряд. Группу дважды вытаскивали на бис. Настя спела «Снежных волков», посвятив их маленькой Ане Бутусовой, и «В чужом лице»».

«Отражение» представило песни из нового альбома с рабочим названием «Позиции любви» (чуть позже он получил имя «Песни юных женщин»). Вся политика, которой изобиловала прошлогодняя программа «Отражения», исчезла. Переходом на личные, вечные темы группа была обязана «поэту-арьергардисту» Борису Катцу, чьи тексты легли в основу нового альбома. Звучание «Отражения» стало прозрачнее и современнее, агрессия кондаковской гитары приобрела несколько эротический оттенок. Теплоту музыке придал и саксофон Алексея Голикова. И самое главное: если в прошлом году группа чуть ли не гордилась тем, что ее песням трудно подпевать, то нынешние мелодии, особенно «Женщины гор», «Джунгли», «Николай», прочно ложились на душу и возникали в голове, как только вспоминалось слово «Отражение».

Фестиваль пришелся на самый пик «опереточного» периода истории «Агаты Кристи». Публика ждала этого выступления с нетерпением. После прошлогоднего сенсационного дебюта и в отсутствие «Наутилуса» (Бутусов с Умецким в этот раз смотрели фестиваль из зала) «Агата» была главной приманкой для любителей рока женского пола. Группа так увлеклась аранжировками, что за клавишными «декорациями» чуть не потерялся смысл новых песен. В Свердловске исполнение чужих песен давно считалось дурным тоном, но «Агата» поломала эту традицию, исполнив свою версию «урфинджюсовского» «Человека наподобие ветра». Именно с этой перепевки ставшей уже классической песни берут начало многочисленные уральские трибьюты. В целом программа выглядела хорошо, но до общего «ух!» образца 1988 года явно недотянула.

«Агата Кристи», 14 октября 1989. Фото Дмитрия Константинова

Оба воскресных концерта открывали гости. Утром авангардистский музыкальный театр из Челябинска «Новый Художественный Ансамбль» показал несколько обалдевшему свердловскому зрителю сложное концептуальное произведение «Маниакальное шествие с танцами, пением и бросанием костей в публику». Музыка сопровождалась замысловатым сценическим изобразительным рядом. Основной идеей представления было пробуждение сознания и души человека. Зал разделился: одни приветствовали челябинцев аплодисментами, другие кричали музыканту, спавшему на полу и символизировавшему то самое сознание: «Вставай, замерзнешь!» и «Нас обманули!»

Зрители разошлись во мнениях и по поводу выступления «Ассоциации». Подавляющее большинство ее радостно приветствовало — Могилевского и его товарищей в Свердловске горячо любили и как музыкантов, и просто как людей. Особенно понравились залу новый вариант старой песни «Ко-ко» и «День Помпеи», только текстом отличавшийся от «Песни в защиту мужчин», мелодию которой Алексей сочинил еще для «Наутилуса». Однако особо высоколобые представители околомузыкальной общественности кривили губы и свысока обзывали увиденное «попсой», «эстрадой» и даже «кабаком». Только проницательный Бурлака смог оценить материал поверх жанровых барьеров: «Мне кажется, что на Западе — по крайней мере, на клубной сцене — хорошо приняли бы Лешу Могилевского и его «Ассоциацию». Милые песни, флер романтичности, знакомые стинговские интонации — поменьше бы только этой эстрадно-попсовой манерности, которая портит все дело. А материал неплохой, ей Богу!» («РИО», № 38).

Фестивальное выступление «Кабинета» стало последним для этой группы. Причем финал, который мог бы получиться торжественным и запоминающимся, оказался смазанным. Прошлогоднего эффекта не было и в помине. На смену ушедшим Пантыкину и Котову пришли отличный барабанщик Валерий Широков и хороший клавишник Валерий Галактионов. Но вместе с «ушельцами» группу покинуло еще что-то неосязаемое, без чего музыка стала просто скучной и натужной. Не спасла даже композиция «Параноид № 4», задуманная, но не воплощенная еще во времена «Трека». В результате ухода Пантыкина из «Кабинета» вместо одной отличной группы получились две так себе, да и те вскоре после фестиваля распались.

Вечерний концерт опять открыли гости, на этот раз из Ганновера. Их привезла на Урал менеджер из Западного Берлина Рифф ля Рош, сыгравшая через год заметную роль в судьбе «Наутилуса». Группа «Fun Fun Crisis» показала эффектную программу. Хорошая гитарная новая волна с элементами панка, голосистый вокалист и барабанщик, исполнивший соло не только на всех плоскостях своей установки, но и на струнах бас-гитары. А вот клавишника на сцене не было — по словам музыкантов, его не пустила в далекую Сибирь жена. Зал завелся с пол-оборота, и музыкальный напор не прерывался, даже когда телевизионщики в середине выступления несколько подпортили впечатление прожекторами, нацеленными прямо в зал.

Затем состоялся джейм-сейшн, на этот раз более упорядоченный. Сначала зрителям дали попробовать «Вафельный стаканчик»: Терри и Миша Топалов исполнили под фонограмму пародийное попурри на тему песен «Наутилуса». Было смешно, но только первые 5 минут. «Каталог» в этот раз выступил как акустический дуэт Александра Сычёва и Андрея Мезюхи. Они спели всего пять песен, но четыре из них были безусловными шедеврами: «Вовчик», «Ему приходится с ней жить», «Я доволен» и «Я дома». Это был прекрасный подарок всем. Потом вышел «Биробиджанский музтрест» — альтер-эго «Апрельского марша». Вместе с переменой названия музыканты сбросили с себя всю академичность и часть одежды. Голый по пояс Гришенков терзал бас-гитару, Чернышёв читал свои стихи, все вместе горланили «На свердловском вокзале», под которую через сцену промаршировал «Чайф» с табличкой «Таджикская делегация». «Доктор Фауст» шутил более музыкально — Леня Элькин извлекал из своей электроскрипки сногсшибательные пассажи. Под занавес сборная бригада из участников «Чайфа», вокалиста «Fun Fun Crisis» Карстена Книпа и музыканта из Великобритании Тела Саттона исполнила песню «Сlash» «London Calling».

Фестиваль закончился. Свердловский рок в целом продемонстрировал забронзовелость, а некоторые его представители даже успели покрыться патиной. Количество прекрасных песен, презентованных в эти три октябрьских дня, внушало оптимизм, но порой возникало ощущение, что свердловских звезд фестиваль объединяет лишь формально. «Чайф» и «Настя», «Отражение» и «Апрельский марш», «Агата Кристи» и «Ассоциация» — каждая из этих групп двигалась своим путем. Да, их всех объединяли география, прошлое и дружеские связи. Но общим для них являлось и то, что в 1989 году слова «группа Свердловского рок-клуба» на их персональных афишах были скорее вежливой формальностью, знаком уважения своему Alma Mater. Они уже переросли рок-клубовские рамки. СРК должен был искать способы существовать без них.

Понимал это и Грахов. «Этот фестиваль последний, — говорил он журналу «РИО». — Возможно, традиция будет сохранена, но в какой-то другой форме. Пусть это будет регулярный смотр сил уральского рока, большое и красочное шоу развлекательного типа. Пусть существует круглогодичный оргкомитет, который ничем другим заниматься не должен. Пусть группы показывают новые, может быть, экспериментальные программы, но в любом случае это должно быть профессионально».

Всем этим планам не суждено было осуществиться. Николай оказался прав в одном: IV фестиваль Свердловского рок-клуба стал последним.