«За что же люблю я тебя, трех революций отец» (Знакомство с ленинградскими коллегами)

В 1978 году визит «Машины времени» в Свердловск наделал много шуму. Группа Андрея Макаревича стала для многих уральских музыкантов образцом для подражания. При этом знания свердловчан о неофициальной советской рок-музыке еще несколько лет ограничивались информацией только о «Машине». Что творилось вдали от Уральских гор, было покрыто мраком и тишиной. «Мы вообще ни хрена не знали, что делается в рок-н-ролльном мире других городов СССР. Западная музыка доходила гораздо лучше», — свидетельствует Алексей Густов.

Первыми познакомились с ленинградской рок-школой Женя Димов и Саша Пантыкин. В октябре 1980 года они съездили в Москву, чтобы продемонстрировать Артемию Троицкому свою запись «Шагреневая кожа». Троицкий пригласил гостей на концерт, проходивший вечером 25 октября на окраине столицы. Главной приманкой для свердловчан было выступление Макаревича, но на сцену выходили и другие группы, в том числе и ленинградские «Аквариум» и «Зоопарк». Впечатления на академичных уральцев они не произвели. Они остались в убеждении, что Гребенщиков — это слабый подражатель Макаревичу, с неинтересными песнями. Майку Науменко досталось еще больше — его репертуар был оценен как глупые, вульгарные, блатные панк-песни…

Первое впечатление обычно очень стойкое, поэтому не удивительно, что свердловские рокеры еще пару лет не интересовались творчеством ленинградских коллег. Личный контакт произошел на фестивале «Опус-82» в Вильнюсе, где «Урфин Джюс» произвел сильное впечатление на лидера питерских «Россиян» Георгия Ордановского. По словам выступавшего вместе с «Россиянами» Дмитрия Бучина, «трое уральских парней рубились очень плотно. У нас тогда так никто не играл». Музыканты из двух городов познакомились и понравились друг другу. Бывший челябинец Бучин часто приезжал к родственникам в Свердловск и тесно общался с местными рокерами. Подружился с «урфинами», с «наутилусами». Он первый привез пленки «Урфина Джюса» в фонотеку Ленинградского рок-клуба, и на берегах Невы узнали, что среди Уральских гор звучит не только гулкое эхо.

К тому времени записи ленинградских групп уже добрались до Свердловска сами. Андрею Матвееву они попались во второй половине 1982 года: «Я услышал катушку с «Табу» и «Треугольником» «Аквариума» и двумя альбомами Майка. Это взорвало мозг. Иной уровень развития, иной уровень внутренней свободы». Такое же впечатление пленки из Питера произвели и на других меломанов. Алексей Коршун описывает свое знакомство с ними почти в тех же выражениях: «С 1978 года я был фанатом «Машины времени». Но вот мне в руки попала катушка с «Аквариумом». Эта музыка начисто вынесла мне мозг, и «Машина» была тут же забыта».

То, что забрызганные мозгами пленки встречались в Свердловске все чаще, подтверждается данными рынка (естественно, черного). Катушки с записями «Аквариума» и «Зоопарка» стали ходить на Шувакише наравне с западными пластинками. Причем их цена быстро выросла с 5 до 20 рублей. В 1982–1983 годах спросом они пользовались у продвинутых меломанов, в число которых входили далеко не все свердловские рокеры. Они продолжали слушать «Led Zeppelin», «Yes», «Black Sabbath». Таким образом, песни Гребенщикова и Науменко не оказывали на уральских махров абсолютно никакого влияния. Мало того, по словам Ильи Кормильцева, для доказательства превосходства свердловского рока «появились псевдосоциологические подтяжки: «уральская конда», «здравый смысл», «среднелобая музыка», «антигерои» — и даже кто-то, сжимая гитару в руках, в перерывах между слушанием Питера Габриэля, кричал, что-он-де пролетарий».

В декабре 1982 года Майк появился на Урале собственной персоной. За несколько месяцев до того с ним познакомился Гоша Шапошников из группы «Братья по разуму», базировавшейся в закрытом городе Челябинск-70. Пригласить Майка к себе домой по соображениям госбезопасности Игорь не мог, поэтому организовал его визит в соседний Свердловск. Ночью в закрытом детском садике, сторож которого сочувствовала рок-н-роллу, собрался десяток человек: земляки Шапошникова, местные посвященные и Белкин с Пантыкиным. Майк пел, слушатели пили. Потом включили на принесенном магнитофоне альбом «15». Науменко присоединился к выпивающей аудитории. Пленка кончилась, началось обсуждение. Вкрученный Белкин сразу взял быка за рога: «Майк, а куда твои песни ведут молодежь?» Обескураженный социальным направлением дискуссии ленинградец выкатил контраргумент: «А ваша музыка — говно!» Творческая встреча двух школ советского рока чуть не закончилась дракой, но обошлось. Сдвинув вместе сразу по нескольку детских кроваток, спорщики завалились спать. Утром они расстались каждый при своем мнении, но довольные друг другом, а сторожиха получила нагоняй за прокуренную детскую спальню.

Илья Кормильцев позже писал, что появление Майка на Урале «дало пищу для новых концепций, построенных на личном общении. Некоторые товарищи, тяготеющие к авторитету консерватории и профессиональной композиции, придумали максиму: «У них есть экстравагантная социальность, у нас — музыка», лишив тем самым бедную музыку всяких прав на экстравагантную социальность».

Через год Игорь Шапошников организовал еще одну свердловско-ленинградскую смычку. На этот раз вместе с Майком прилетел почти никому еще не известный высокий кореец. Только самые продвинутые меломаны слышали песни «Восьмиклассница» и «Алюминиевые огурцы», а тех, кто знал, что поет их Виктор Цой, были вовсе единицы. 23–25 декабря 1983 года гастролеры дали в Свердловске пять концертов. Билеты на них распространялись заранее, ими служили нарезанные открытки с прямоугольными штампами «Осторожно, гололед!». У организаторов билеты стоили рубль (надо было собрать деньги на самолет и небольшой гонорар), но перепродажная цена доходила до трешки. Остаток собранных средств ушел на пропой — гости предпочитали восьмирублевый кубинский ром «Havana Club» (водка тогда стоила ту же трешку). В копеечку обошлись и транспортные расходы — музыканты передвигались исключительно на такси, а остановились они в отдаленном районе.

Выступление Майка и Цоя в ДК Свердлова, 25 декабря 1983. Фото Всеволода Арашкевича

Самый массовый концерт прошел на физтехе УПИ днем 23 декабря. Его организатор, друг и земляк Шапошникова Дмитрий «Фэйм» Кунилов, планировал тайком собрать любителей питерского рока на радиофаке, но кто-то стукнул в комсомольский оперотряд, и у дверей намеченной римской аудитории замаячили несколько фигур с красными повязками на руках. Слушателей спешно перенаправили на другой факультет. Собралось около сотни студентов. Майк и Цой пели полтора часа, сидя рядом с профессорской кафедрой. Зрители разошлись довольные, артисты уехали, а Кунилову пришлось писать объяснительную. Отбрехался тем, что молодым специалистам необходимо знать о любых проявлениях современной культуры, в том числе и чуждых. Никто не донес, что билеты были платные, и это спасло Диму от отчисления из УПИ.

В тот же вечер состоялся классический квартирник на Вторчермете, дома у Ирины «Киры» Корниенко, где жили гастролеры. Сначала питерцы спели для двадцати гостей, а потом Цой исполнил несколько песен только для хозяйки. Через кухонную дверь за этим приват-шоу наблюдало двадцать пар глаз. Следующим вечером прошел концерт в общежитии архитектурного института. В красный уголок набилось больше сотни человек, оккупировав подоконники и теннисный стол. Оккупантами были не только студенты САИ, например, Вячеслав Бутусов, но и пришлые гости.

Один из гостей, Владимир Шахрин, уже бывший горячим поклонником Майка, по свежим следам записал свои впечатления: «И вот первые аккорды. Майк представляет Цоя, Цой представляет Майка… Цой исполняет песню «Весна», Майк, в ответ на это, поет свое чудесное «Лето» (правда, звучит это весьма издевательски — декабрь на дворе). Цой говорит, что в ответ на Майковское «Лето» он написал свое «Лето», и, надо признаться, — получилось очень неплохо. Чей-то робкий, слегка пьяный голос кричит: «Майк, «Город N»!». Но наступает очередь Цоя, и он поет свои хиты «Восьмиклассница» и «Алюминиевые огурцы»… Зал аплодирует все дружнее, свистит, улюлюкает, в общем, становится похоже на концерт… Некто, дойдя до нужной кондиции, забравшись на подоконник, голосом потерпевшего истерично орет: «Майк, «Город N»!» И падает с подоконника. «Там что, уже стреляют?!» — реагирует Майк. — «Это очень длинная песня, и слова я плохо помню!» Зал дружно: «Напомним!» И прогулка в уездный город N состоялась… Песни сменяли друг друга, одни чуть лучше, другие чуть хуже, но в общем концерт был замечательным. Майк снимает с плеча гитару, которую на протяжении всего концерта так и не смог настроить, Цой расстегивает до конца красную рубаху и тоже раскланивается… Я тащусь домой на последнем трамвае, точно зная, что ночью мне приснится продолжение и я в унисон со вьюгой за окном буду петь во сне «у-у-у, транквилизатор» и буду улыбаться. Спасибо тебе, Миша! Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе, подпольный рок!»

Кстати, на этом концерте Шахрин сидел рядом со своим старым другом Володей Бегуновым, и именно после выступления питерцев они решили попробовать вновь поиграть вместе. Бегунов тогда работал в милиции и половину родного железнодорожного райотдела привел на подпольный концерт: «Я продвинул творчество Майка и «Зоопарка» в массы. Многие менты с упоением начали слушать записи «Аквариума» — это все моя вина».

В воскресенье 25 декабря прошли еще два концерта. Около тридцати человек послушали песни Майка и Цоя в общежитии педагогического института. Выступление вышло укороченным — перебравшие накануне гости опоздали на три часа, а их уже ждали зрители в ДК Свердлова. С администрацией дома культуры удалось договориться благодаря бутылке коньяка, завернутой в официальное письмо от журнала «Уральский следопыт». Там в отделе публицистики работала Кира Корниенко, и главный редактор Станислав Мешавкин подмахнул письмо в ДК почти не глядя. Выступление проходило в маленьком зальчике на 6–7 рядов, но публики собралось слишком много. Звук от микрофонов вывели на колонки в фойе, чтобы и там могли услышать артистов.

Гастролеры улетели, рассказы об их концертах всю зиму передавались из уст в уста, а народная тропа между Свердловском и Ленинградом уже никогда не зарастала.

В мае 1984 года II фестиваль Ленинградского рок-клуба посетили первые уральцы — Илья Кормильцев, находившийся там в служебной командировке от отдела культуры, журналист Андрей Матвеев и лидер «Метро» Аркадий Богданович. Увиденное впечатлило их по-разному: Андрей был потрясен, а Аркадий нет, ему вообще питерская музыкальная школа была не близка. В его памяти остались только распивание портвейна с Майком, знакомство со «Странными играми» и задержание милицией за невинное и наивное фотографирование рок-клубовской сцены. Убедившись, что уральские туристы тотально пьяны, их отпустили… Впечатления Кормильцева были более упорядоченными. Он привез домой известие о том, что сто ленинградских групп дают около двухсот концертов в год, все они имеют литованные программы, а курируют рок-клуб обком партии и КГБ.

Новые альбомы ленинградских музыкантов расходились широко по стране, завоевывая тысячи поклонников. Свердловск не был исключением. Правда, рок-ветеранам не нравилась питерская экспансия. Они считали тамошнюю музыку некачественной и непрофессиональной.

В декабре 1984 года в Свердловск приехал Гребенщиков. Театр юного зрителя заказал ему музыку к спектаклю «Прощание в июне» по пьесе Вампилова.

Естественно, состоялась встреча БГ с местными рокерами. Гость понравился не всем хозяевам. Отдельные махры отметили некоторую странность БГ и то, что он играет на гитаре так себе. «Мне было интересно попробовать себя в театре, — вспоминает Борис. — Кроме того, этот заказ очень помог мне финансово, потому что жить тогда было вообще не на что. Я записал шесть песен прямо в студии ТЮЗа, хотя эти произведения, по-моему, не заслуживали гордого названия «песни». Я помню, лучшая из них называлась «Девочка из хорошей семьи». У меня этой записи не осталось. Сохранить её тогда не было возможности. С тех пор я эти песни даже не слышал».

Андрей Матвеев и Борис Гребенщиков. Фото Ильдара Зиганшина

Поездки в Ленинградский рок-клуб становились все регулярней. Кормильцев с юмором описывал, как свердловчане, «сбросив потоптанные лапти на асфальте у парадного Рубинштейна, 13, входили и смотрели. Потом возвращались и хвастались, чтобы услышать в ответ краткое уральское «Н-да?», заключающее в себе непередаваемую гамму эмоций». Новое поколение свердловчан относилось к питерской музыке уже безо всякого предубеждения, а, наоборот, с огромным интересом. Это ставилось старшими товарищами им чуть ли не в вину. Игорь Скрипкарь в 1980-е критиковал Шахрина за, как ему казалось, «подражание Майку и вторичность по отношению к питерцам». Но сегодня он признает: «И где теперь мы, и где «Чайф»?»

С 1985 года, когда в Свердловске всерьез начали готовиться к созданию рок-клуба, визиты на Рубинштейна, 13 стали более деловыми. Уральцы приезжали перенимать организационный опыт, знакомиться с уставными документами. Правда, по свидетельству куратора СРК от комсомола Марата Файрушина, «в Ленинградском рок-клубе еще пару лет относились к свердловчанам, как к ходокам откуда-то из далекой Сибири. Нашим музыкантам, приезжавшим на фестивали, приходилось выклянчивать лишние билетики, которые им давали милостиво, по-барски. Только после того как президент ЛРК Коля Михайлов лично увидел весь масштаб происходящего на Урале, вернулся в Питер с широко открытыми от изумления глазами, в старейшем рок-клубе страны стали относиться к коллегам из Свердловска как к равным партнерам». В подтверждение этого администратора СРК Александра Калужского пригласили в жюри V фестиваля Ленинградского рок-клуба в июне 1987 года. Именно он придумал остроумные названия специальных призов для лучших питерских групп: «за превращение идеи аукциона в идею караван-сарая» («Аукцион»), «за трезвость, ставшую нормой жизни» («Зоопарк»), «за шокинг» («Объект насмешек») и т. д.

Концерт «Алисы» в ДК Свердлова на годовщине рок-клуба в марте 1987-го и ответный визит «Наутилуса», «Чайфа» и «Группы Белкина» месяцем позже заложили основу тесной дружбы между двумя рок-клубами и их музыкантами. Выступление коллективов из Свердловска и Ленинграда (а позже — из Екатеринбурга и Санкт-Петербурга) в гостях друг у друга стали регулярными. Позже берега Невы, как более подходящие для творчества, чем берега Исети, сделали своим домом «Наутилус Помпилиус», Настя Полева и Егор Белкин.

Вячеслав Бутусов, в числе первых свердловчан побывавший в Ленинградском рок-клубе, через несколько лет признался в любви к коллегам из северной столицы песней «Синоптики»:

«Синоптики белых стыдливых ночей,

Сумевшие выжить на лютом морозе.

Вы сделали нас чуть теплей, чуть светлей,

Мы стали подвижней в оттаявших позах».