Глава двадцатая Тонкие серые занавески

Я летел в Лондон в третий раз за два месяца, чтобы сыграть концерт для Kiss FM и впервые выступить на Top of the Pops. Go, странная песенка, которую я записал в гостиной Джареда на аппаратуре стоимостью в несколько сотен долларов, вошла в первую десятку поп-хитов Великобритании.

Я сидел в маленьком синем кресле самолета British Airways, читал книгу Артура Кларка и ел сандвич с арахисовым маслом и желе, который взял из дома.

Мой сосед читал развлекательную страницу британской газеты. Я заглянул ему через плечо и увидел анкету Брайана Адамса. Десять любимых фильмов. Десять любимых книг. Десять любимых альбомов. А в списке десяти любимых синглов я увидел Go – между Майклом Джексоном и Филом Коллинзом.

Мы летели где-то над Новой Шотландией; свет приглушили, чтобы пассажиры могли поспать над Атлантическим океаном. Я выключил лампочку над головой и закрыл глаза, слушая низкий рык самолета. Заснуть я не мог. Я ощущал себя обезьянкой под кристаллическим метамфетамином, мой мозг метался между слепым возбуждением и слепой паникой. Я выступаю на Top of the Pops, самом большом и культовом музыкальном телешоу в истории больших и культовых музыкальных телешоу.

Заснуть я не мог. Я ощущал себя обезьянкой под кристаллическим метамфетамином, мой мозг метался между слепым возбуждением и слепой паникой.

Попытки уснуть были безнадежны, так что я снова включил лампочку над головой. Может быть, я успокоюсь, почитав Артура Кларка? Меня отвлекут инопланетяне, и я забуду, что через тридцать шесть часов мне придется выступать под фонограмму со взятым напрокат синтезатором и сломанной драм-машиной. Я читал Артура Кларка, а мы летели над Исландией, над Ирландией и в конце концов приземлились в Хитроу.

Я стоял под яркими лампами в очереди на миграционный контроль, смотря на усталых путешественников, и думал, что сейчас меня отправят домой. То была моя новая фобия: я уже несколько раз летал в Европу и каждый раз, проходя миграционный контроль, боялся, что меня не пустят в страну, куда я прибыл. Но через полтора часа меня пропустили через границу Великобритании, и я вышел из аэропорта.

Лейбл прислал за мной машину. Я сел на заднее сиденье и стал смотреть вокруг. Британские автомобили с большими бело-желтыми номерами. Старые, вдохновленные эпохой Тюдоров дома между аэропортом и пригородами Лондона. Продавцы таблоидов с кричащими заголовками: «Премьер-министр изнасиловал папу римского в Белом доме! Шок! Мадонна ест младенцев-геев! Ужас!»

После двух часов в пробках мы остановились у гостиницы. Правда, гостиницей это назвать было трудно. То был печальный серый дом на грустной серой дороге в унылом районе Лондона. Примерно в таких местах британские режиссеры снимали мрачные фильмы о безнадежной жизни рабочего класса: «Заткнись, Вайолет, я не смогу вернуться на работу. Шахту закрыли».

Эрик, мой новый менеджер, встретил меня возле дома. Мы с ним познакомились в Нью-Йорке год назад, и я попросил его стать моим менеджером, хотя до этого он менеджером никогда не работал. Он был немцем, высоким и сразу располагающим к себе. А еще я никогда не встречался с настоящими менеджерами, для которых это было профессией.

– Добро пожаловать в солнечную Англию! – сказал он. На улице накрапывал дождик.

– Это гостиница? – спросил я.

– С ночлегом и завтраком. Тут поблизости мой офис, так что выбор показался мне удачным, – сказал он.

– Ладно, – ответил я, рассматривая фасад печального серого дома. Мы вошли, и старая женщина в прихожей отдала мне ключ. На ней было поношенное бежевое платье, она читала Daily Mirror.

– Вот ваш ключ, – каркающим голосом сказала она. – Ваша комната на втором этаже, уборная – вниз по коридору. Вот ваше полотенце.

Она протянула мне полотенце, которым явно пользовались во Вторую мировую войну, чтобы смывать кровь инфекционных больных с полов военных госпиталей.

Шок! Мадонна ест младенцев-геев!

– Так, поп-звезда, – сказал Эрик. – Я заберу тебя в час, и мы поедем на Kiss FM.

Сейчас было двенадцать.

– В час? – переспросил я. – Можно мне хоть немного поспать?

– А ты не спал в самолете? В час тридцать у нас большое интервью на Kiss FM.

Я посмотрел на него, не выпуская из рук потрепанного полотенца.

– Ладно, просто приму душ, – сказал я.

– Душ стоит пятьдесят пенсов за пять минут, – сказала женщина в бежевом платье. Я удивился. Душ стоит денег?

– Пятьдесят пенсов? – спросил я.

– Вставляете пятьдесят пенсов в душ – пять минут идет вода, – довольно грубо ответила она.

Я поднялся по лестнице. В комнате было холодно, а единственное окно выходило на стену соседнего дома. Я спустился обратно.

– М-м-м, как мне включить отопление в комнате? – спросил я.

– Отопления еще нет. Мы включаем его только зимой.

Хозяйка вернулась к внимательному чтению таблоида. Я чуть не ответил: «Но на дворе ноябрь, и уже холодно», но не хотел, чтобы она насмехалась надо мной, изнеженным американцем.

Я вернулся обратно в комнату. Там стояли две односпальные кровати, между ними – тумбочка, местами пожженная сигаретами. Освещалась комната только маленькой лампочкой наверху и солнцем из маленького грязного окошка. «Ладно, мне тут жить всего два дня», – подумал я, улегся в кровать и тут же уснул.

Я даже хотел сказать ему: «Я страдаю из-за смены часовых поясов и из-за того, что остановился в каком-то склепе, который должны были снести еще до Второй мировой».

Через час в дверь постучал Эрик.

– Моби, вставай, надо ехать!

Я проснулся, совершенно дезориентированный. Где я вообще? Ах да, Лондон.

– Буду через минуту, – крикнул я.

Взяв зубную щетку, я прошел в общую уборную. Кто-то только что побывал там, так что в ней пахло сигаретами и поносом. Я быстро почистил зубы и спустился вниз.

– Ну как гостиница? – спросил Эрик.

– Это не гостиница, Эрик. Тут хуже, чем в диккенсовском работном доме.

Он засмеялся.

– О, у поп-звезды появились замашки примадонны?

Эрик с женой жили неподалеку в хорошем доме. Им не приходилось платить пятьдесят пенсов за пятиминутный душ и чистить зубы, вдыхая миазмы, оставшиеся после чьей-то диареи.

– Поехали, – сказал я.

На Kiss FM я сидел в кабинке в джинсах и толстовке с капюшоном, моргая и пытаясь составлять хоть сколько-нибудь связные предложения. Диджей, скорее всего, подумал, что я с похмелья и очень устал после ночной вечеринки с групи в «Фор Сизонс». Я даже хотел сказать ему: «Я страдаю из-за смены часовых поясов и из-за того, что остановился в каком-то склепе, который должны были снести еще до Второй мировой».

После интервью мы пошли обедать в «Нилс Ярд». Я заказал веганскую выпечку, веганское печенье, веганский кускус и вообще все веганское, что нашел в меню. Несмотря на холод, мы сели есть на улице.

– Ты немало ешь для худого, – сказал Эрик. Я засмеялся.

– Может быть, когда-нибудь я стану большим и толстым, как ты.

Он тоже засмеялся.

– Какой у нас дальше распорядок? – спросил я.

– Так, сегодня у нас ужин с людьми из Outer Rhythm, потом концерт Kiss FM в одиннадцать вечера в «Астории». Завтра мы должны быть на Top of the Pops в девять утра, эфир начнется в восемь вечера.

Что-то тут было не так.

– Мы должны просидеть на Top of the Pops одиннадцать часов?

– Они так работают.

Мы доели, и Эрик отвез меня обратно в печальную серую ночлежку. Я решил все-таки инвестировать в душ – платный электрический водонагреватель, установленный в пропахшей плесенью виниловой душевой кабинке. Я вставил в нагреватель пятьдесят центов, и он начал греметь и гудеть. В конце концов из него пошла прохладная струйка. Я разделся и зашел в кабинку, стараясь лишний раз не дотрагиваться до стенок, но в результате лишь вымок и замерз. Выйдя из кабинки, я попытался обсушиться, гоняя холодную воду по коже жестким зеленым полотенцем.

Кто-то постучал в дверь и прорычал:

– Скорее!

– Минутку, – ответил я, одеваясь. На мне была футболка, которую я считал крутой и рейвовой, джинсы из Kmart и черная толстовка. Я открыл дверь; в коридоре стоял старик с огромной головой и хмуро смотрел на меня.

– Какого хрена ты так долго? – сказал он, отпихивая меня и проходя в уборную. Я вернулся в комнату, упал на кровать прямо в одежде и уснул мертвым сном.

Зрителям было все равно: три тысячи человек танцевали и во все горло кричали «Go!». Я стучал по клавишам неподключенного синтезатора и орал «Go!», хотя у меня не было микрофона.

Через несколько часов в дверь снова стал долбиться Эрик.

– Пойдем, поп-звезда! Пора ужинать!

– Секунду, – сказал я, обулся и открыл дверь. Эрик заглянул ко мне в комнату.

– Депрессивненько, – сказал он. Мы пошли в вегетарианский ресторан «Манна» на Примроуз-Хилл. Там было чисто, тепло, а половину меню составляли веганские блюда.

– Можно мне остаться здесь сегодня? – спросил я у Эрика.

– Не будь ребенком, – ответил он. После ужина мы поехали в «Асторию» на радиошоу. Моя гримерка оказалась маленькой кладовкой с черным пластиковым креслом и двумя лампочками над зеркалом.

– Так же депрессивно, как в твоей гостинице, – сказал Эрик, немецкий шутник. – Чувствуй себя как дома.

Я посмотрел на список выступающих. Моя очередь была через десять минут, после Dream Frequency и перед K-Klass.

– Я играю десять минут? – спросил я.

– Ага, – ответил Эрик. – Сыграй Go, а потом, наверное, еще раз Go.

– Я сыграю Go и Rock the House, – сказал я. – Как думаешь, хорошая идея?

– Ты у нас поп-звезда, ты и решай.

Мы с Эриком подошли к сцене. Шоу проходило в старом почтенном театре, но ощущения были как от рейва. В воздухе пахло лекарством «Викс», зрители размахивали светящимися палочками, дули в дудки и свистки. На сцене Dream Frequency играли свой хит Feel So Real. То была квинтэссенция рейвовых треков – с прыгучей фортепианной партией, завывающим диско-вокалом и синтезатором, звучавшим как циркулярная пила. На сцене была куча певцов, танцоров и клавишников, шоу было просто безумное. Песня звучала великолепно; я просто окаменел.

– Как мне выходить после такого? – спросил я у Эрика. Тот лишь ухмыльнулся.

– Да все нормально будет.

Dream Frequency доиграли Feel So Real, помахали публике и ушли со сцены. Ведущий воскликнул: «Круто! Топовые песни от Dream Frequency!» Пока он говорил, техники унесли оборудование группы со сцены и поставили вместо него мою одинокую Yamaha SY22, взятую напрокат.

– А теперь – Моби Гоу из Нью-Йорка!

Я уже привык, что меня называют Моби Гоу: из-за дизайна обложки моего сингла многие англичане считали, что «Моби Гоу» – это мое имя.

Я выбежал на сцену, когда заиграла Go. Зрители взревели, но я запаниковал, потому что мой синтезатор не был подключен, а микрофона у меня вообще не было. Зрителям было все равно: три тысячи человек танцевали и во все горло кричали «Go!». Я стучал по клавишам неподключенного синтезатора и орал «Go!», хотя у меня не было микрофона.

Закончилась песня, и на сцену снова вышел ведущий.

– Круто! Топовая песня от Моби Гоу! Следующими идут любимцы Манчестера, K-Klass!

На сцену выбежали техники, схватили мой синтезатор и унесли со сцены. Я остался стоять в недоумении. Я разве не должен был сыграть вторую песню?

– Давай, приятель, вали уже со сцены! – рявкнул на меня один из техников. Я поспешно ретировался.

– Круто было! – сказал Эрик. – Им понравилось!

– Но мой синтезатор не подключили, микрофона не было, и вообще, а как же вторая песня? – спросил я.

– А, они отстают от графика, так что вторые песни вырезают. Мне об этом сказали, пока ты играл.

Я задумался.

– Песня была нормальная? – спросил я.

– Потрясающая! Ты что, не видел зрителей?

– Но я же на самом деле ничего не делал.

– Неважно. Им очень понравилось.

Я остался за кулисами и стал смотреть оставшуюся часть шоу: Orbital, 808 State, The Prodigy. Я словно переслушивал свою коллекцию пластинок. После концерта Эрик отвез меня обратно в заведение, притворявшееся гостиницей. Уже час ночи, а в восемь тридцать мне вставать и ехать на Top of the Pops. Неплохо было бы вздремнуть, но, несмотря на то, что в последние тридцать шесть часов я почти не спал, сейчас сна не было вообще ни в одном глазу. Я вышел погулять.

Я пошел на улицу, где, как говорили, всегда людно, но все магазины были закрыты. Мимо проехали несколько такси и автобусов, оставив за собой запах дизельного топлива. Я прошел где-то милю, и начался дождь. Работали только пакистанские универмаги – маленькие островки света на широких пустынных улицах. Там продавали молоко, сок, овощи, видеокассеты, журналы и кассеты с пакистанской поп-музыкой. Я зашел в один из магазинчиков, купил апельсинового сока, заглянул в несколько иностранных газет и отправился дальше.

– Поп-звезда! Сегодня твой большой день! Просыпайся! – кричал из коридора Эрик. Я уже был одет, так что просто сунул ноги в мокрые кроссовки.

Я дошел до моста и посмотрел на железную дорогу внизу. Передо мной простирался спящий Лондон. Почему этот город такой тихий? Лондон – это место, где родилась музыка и откуда она распространилась по миру. В детстве мне представлялось, что Лондон похож на Таймс-сквер, где каждый дюйм пронизан шумом и беспокойством. Я вспомнил песню The Clash под названием London’s Burning: «Я бегу по пустынной мостовой, потому что я совсем один», и наконец-то понял ее смысл.

Мимо проехал ночной автобус; немногочисленные пассажиры, смотревшие вперед, были освещены холодной флуоресцентной лампой. Мои ботинки промокли под дождем. Я погулял еще с час, потом вернулся в свою развалюху. Уже пять утра, через три часа вставать. Сквозь тонкие серые занавески пробивался тусклый серый свет. Не снимая одежды, я залез под изрытое оспинами одеяло и заставил себя уснуть.

– Поп-звезда! Сегодня твой большой день! Просыпайся! – кричал из коридора Эрик. Я уже был одет, так что просто сунул ноги в мокрые кроссовки.

Я вырос, видя по телевизору две разные Англии. Идиллическая Англия с остроумными студентами университетов, которые не спеша плавали на лодках среди водных цветов по живописным рекам и тихим прудам. И вот эта Англия – дождливая, холодная, где снимались все фильмы об отчаявшихся людях, которые жили в дешевых государственных домах и ждали смерти. Именно эта Англия породила Joy Division. Если бы Ян Кертис родился в Пало-Альто, то, скорее всего, стал бы управляющим сети органических кофеен и женился на преподавательнице йоги.

Я спустился на первый этаж, где меня ждал большой и радостный Эрик.

– Доброе утро! – сказал он. – Готов стать суперзвездой?

– Я хочу спать, – ответил я.

– Ой, да ладно тебе. Это ж Top of the Pops!

Мы сели в машину, и я закрыл глаза. Эрик включил Radio 1; там как раз играла Go.

– Видишь, это огромный хит! – воодушевленно воскликнул он. Я дремал в машине, пока мы ехали на студию BBC, и бился головой о холодное стекло. Когда мы добрались, нас встретила Салли с лейбла.

– Добро пожаловать на Top of the Pops! – сказала она. – Первый прогон через два часа, второй прогон – в час дня, потом репетиция с камерой в четыре, последний прогон в шесть и шоу в восемь.

– Это нормально – устраивать столько прогонов? – спросил я.

– Ну… нет. Но это Top of the Pops.

Она отвела меня наверх в гримерку, и я чуть не расплакался от счастья. Комнатка была маленькая, но зато с теплой батареей, несколькими окнами, выходившими на крышу студии, и, что важнее всего, отдельной уборной и душем.

– Можно мне остаться тут на весь день? – спросил я. Салли засмеялась.

– Она твоя.

– Я приму душ и несколько минут посплю. Можно?

– Как будет пора на первый прогон, я тебя позову, – согласилась она. Я снял вонючую одежду для поездок и минут десять простоял под душем. Вода была горячая, и впервые за несколько дней я нормально помылся. Обсушившись, я лег на диван. По старым окнам стучал дождь, старая батарея позвякивала от пара, и я почувствовал полный покой. Я закрыл глаза, и тут постучали в дверь.

– Моби? Первый прогон через пятнадцать минут!

Мы прошли в студию по нескольким коридорам, в которых не было окон.

– Кто еще на шоу? – спросил я у Салли.

– Bizarre Inc., Dream Frequency, New Order, U2 и Фил Коллинз, – ответила она.

– U2? New Order? Серьезно?

– Вроде бы да. Через минуту все узнаем.

Мы подошли к гигантской двери, над которой мигала красная лампочка. Охранник сказал: «Добро пожаловать на Top of the Pops» и пропустил нас внутрь. Я еще никогда не бывал на телестудиях.

Студия была огромной, с сорокафутовыми потолками и шестью сценами. Повсюду стояли камеры, и операторы отрабатывали движения с гигантскими черными кранами. Эрик подошел к нам и протянул Салли листок бумаги.

– Это список, – сказала она. – Сегодня ты выступаешь с New Order, Bizarre Inc., Dream Frequency, Slipmatt and Lime, Филом Коллинзом, а U2 сыграют по спутниковой связи.

– То есть U2 тут нет?

– Нет, они в Нью-Йорке.

– Не считая Фила Коллинза, сегодня только танцевальная музыка, – заметил я.

Пригнувшись, я пролез под большим операторским краном и забрался на сцену, где мне предстояло выступать. Там стоял мой взятый напрокат синтезатор, одолженная у друзей драм-машина и Octapad. Ни один инструмент не был подключен.

– Они подключают аппаратуру перед эфиром? – спросил я.

– Нет, – ответил Эрик. – Кто-то поет живьем, но вот инструменты все идут под фонограмму.

Я оглядел зал; на своей сцене репетировали New Order. Я до одержимости обожал Joy Division и точно так же безумно любил и New Order. А теперь Бернард Самнер, Питер Хук и Стивен Моррис стояли в сорока футах от меня. После New Order прошел саундчек Dream Frequency и Bizarre Inc.

Потом наступила моя очередь. Я встал за выключенный синтезатор, немного попрыгал и покричал «Go!» в выключенный микрофон. Я не понимал, зачем нужен саундчек, если все так или иначе играют под фонограмму, но я еще не бывал на телевидении, и, возможно, просто не знал каких-то тонкостей.

Закончив, я глянул на Фила Коллинза; тот с недовольным и непонимающим видом смотрел на меня. Он много раз выступал на Top of the Pops, но всегда вместе с группами, у которых были барабаны и гитары. А теперь его окружали диджеи с синтезаторами и диско-певцы. Через несколько месяцев он выпустил вместе с Genesis песню I Can’t Dance; мне очень нравится думать, что его вдохновили именно эти съемки Top of the Pops, на которых его окружали музыканты-электронщики и в их числе я.

Я недостоин даже счищать жвачку с их старых ботинок. Если бы я попытался с ними заговорить, то выпалил бы что-нибудь несуразное, а может быть, даже рухнул бы на пол, извиваясь, как баптист – дрессировщик змей.

Когда саундчек закончился, по громкой связи загремел чей-то голос:

– Леди и джентльмены, следующая репетиция в час дня.

Я пошел обратно в свою гримерку, притворяясь, что все нормально. Рядом со мной шли New Order. Я не смог с ними заговорить. Не смог даже посмотреть в их сторону. Это же New Order. Бывшая Joy Division. Я недостоин даже счищать жвачку с их старых ботинок. Если бы я попытался с ними заговорить, то выпалил бы что-нибудь несуразное, а может быть, даже рухнул бы на пол, извиваясь, как баптист – дрессировщик змей.

Я вернулся в свою маленькую гримерку и уснул. Три коротких сна и две репетиции спустя Салли пришла ко мне в гримерку в сопровождении Гая, приехавшего после работы.

– Одежда у тебя готова? – спросила она.

– Ага, дайте мне минутку, – ответил я. Я собирался надеть желтые штаны, купленные в магазине «Армии спасения», и зеленую футболку, разрисованную стрелками. Я считал, что она выглядит клево и футуристично – может быть, именно ее надел бы Маринетти, если бы был лысеющим техно-музыкантом, а не будущим фашистом.

Я вышел из гримерки, и Эрик расхохотался.

– Ты собираешься в этом выступать? – спросил он.

– Да, – тут же стал оправдываться я, – а что такого?

– Ну, э-э-э… – сказал он. Салли с беспокойством взглянула на меня.

– Нормальная одежда? – спросил я. Она ничего не ответила. На помощь пришел Гай.

– Ребята из клуба «Раш» подарили тебе футболку. Не хочешь ее надеть?

Я снял футуристическую футболку со стрелками и надел протянутую мне футболку из «Раша».

– Так намного лучше, – сказал Эрик. – Выглядишь почти модерново.

Мы вернулись в телестудию для прямого эфира. Энергия была совсем не такой, как на репетициях: повсюду мигали лампы, все музыканты переоделись в сценическую одежду, а еще в зал впустили зрителей. В восемь часов отключили свет, и ведущие начали шоу.

– Тридцать седьмое место на этой неделе занимает New Order с песней World in Motion!

Зрители собрались вокруг сцены New Order, те отыграли песню, зрители захлопали, и ведущие перешли к следующей сцене. И вот наконец:

– Десятое место на этой неделе – Моби Гоу из Нью-Йорка!

Заиграла моя песня. Я прыгал по сцене, стучал по клавишам синтезатора, кричал: «Go!» и бил по Octapad. И через три минуты, прежде чем я успел осознать, что происходит, все закончилось. Меня быстро увел со сцены один из техников Top of the Pops, и я прошел по коридорам обратно в свою гримерку.

Через мгновение вошел Эрик.

– Ну как все прошло? – спросил я.

– Выглядело хорошо, но, может быть, в следующий раз тебе стоит меньше танцевать?

– Думаешь? А что мне тогда делать?

– Не знаю – может быть, больше играть на синтезаторе и бить по драм-машине?

– Ладно, – слегка пристыженно ответил я.

В гримерку зашли Гай и Салли.

– Здорово выступил! – сказал Гай.

– Молодец, Моби! – с улыбкой добавила Салли.

После всех поздравлений Эрик сказал:

– Ладно, мы оставим тебя одного, переодевайся.

Я снял свои футуристические желтые штаны и клубную футболку «Раша» и пошел под душ. Адреналин покинул меня, и я сдулся, как воздушный шарик после празднования чьего-нибудь шестилетия. Все казалось мне совершенно непонятным. Что я вообще здесь делаю? Жить на заброшенной фабрике в наркоманском районе – вот это понятно. Играть панк-концерты для десяти зрителей в грязном баре – вот это понятно. Гулять по Нью-Йорку и оставлять кассеты на лейблах – тоже понятно, хотя я и знал, что никто их даже слушать не будет. Но вот летать в Англию и выступать на телешоу – вот этого я совсем не понимал. Top of the Pops – это мир New Order. Это мир Фила Коллинза. Я любил его, может быть, даже очень сильно любил, но это был не мой мир.

Внезапно я почувствовал себя очень одиноким. Я представил, как бы прошел мой день, если бы у меня была жена или подруга, если бы она сидела сейчас со мной на диване в гримерке и гладила по голове, пока я пытался заснуть, несмотря на «поехавшие» часовые пояса и все тревоги.

Я встал на колени прямо в душе под струями горячей воды и стал молиться.

– Боже, я не знаю, что делаю. Прошу, помоги мне.

Работники Outer Rhythm повезли нас на ужин, а после Эрик отвез меня обратно в диккенсовскую ночлежку.

– Ты только что выступил перед половиной Англии, – сказал он с неожиданной искренностью. – Поздравляю тебя, Моби.

– Ты только что выступил перед половиной Англии, – сказал он с неожиданной искренностью. – Поздравляю тебя, Моби.

На следующий день я поехал в Хитроу, чтобы улететь обратно в Нью-Йорк. Я выступил на Top of the Pops, передаче, которая создавала кумиров. Я прошел на аэровокзал, ожидая, что меня окружит толпа охотников за автографами, но меня никто не заметил. Я зарегистрировался на рейс и пошел к своему самолету; никто не бросался мне под ноги, умоляя сфотографироваться или пытаясь хотя бы прикоснуться к моим джинсам из Kmart.

Мы сели в самолет, я занял свое место в эконом-классе и углубился в чтение Артура Кларка. Примерно через два часа после вылета все мои соседи либо спали, либо смотрели фильм «Робин Гуд: принц воров». Рядом со мной в проходе присела на корточки стюардесса.

– Я не хочу устраивать сцену, – вполголоса сказала она, – но ты ведь Моби Гоу?

Я вздрогнул от неожиданности.

– Да, это я.

– Видела тебя на Top of the Pops вчера вечером. Я рейверша, и твой трек просто офигенный.

Она коснулась моего плеча и ушла.