Глава тридцать восьмая Кислотно-зеленый мех монстра

– Я еду домой к Нине Хаген в Лаурел-Кэньон, – сказал Эли, мой тур-менеджер. – Хочешь со мной?

Нина Хаген была легендарной жрицей панка, и я, естественно, согласился поехать к ней домой, хотя меня весьма удивило то, что она живет в идиллическом Лаурел-Кэньоне.

– Конечно. А Анджеле можно с нами? – спросил я.

– Девушке, с которой ты познакомился вчера? – спросил в ответ Эли.

– Ага.

Он задумался.

– М-м-м, да, конечно.

Прошлой ночью фестиваль Lollapalooza прошел в Ирвайн-Мидоуз, чуть к югу от Лос-Анджелеса. Вторая сцена, где я играл, купалась в золотистом летнем калифорнийском солнце, и ее окружали высокие дубы и молодежь в футболках Soundgarden. За кулисами после концерта я познакомился с Анджелой. Она была одета в платье с цветочным узором а-ля Джони Митчелл в шестидесятых, а ее светло-русые волосы спускались до плеч.

– Можно я куплю тебе пива? – спросила она.

– Да пожалуйста, оно тут бесплатное, – сказал я.

– Еще лучше, – улыбнулась Анджела.

Немецкие туристы наивно улыбались и аккуратно держали пиво, а австралийки рассказывали о том, как пытались пробиться в порнобизнес.

Она принесла два пива, и мы сели за стол для пикников возле гримерок. Мы говорили о Лос-Анджелесе; она переехала туда из Миннесоты три года тому назад и сейчас работала в большом агентстве по подбору талантов.

– Когда я в первый раз приехал в Лос-Анджелес в девяносто первом, я думал, что он будет ужасен, но мне понравилось, – сказал я, допивая баночку «Пабста».

Мне тоже, – согласилась она. – Я-то думала, тут будут сплошные пластические хирурги и агенты по поиску талантов, но на самом деле тут в основном койоты и фермерские рынки. – Она отпила пива. – Думаешь, ты смог бы здесь жить?

– Не знаю. Мне нравится Лос-Анджелес, но я родился в Нью-Йорке и уверен, что буду жить там всегда.

Когда солнце зашло за дубы, она предложила подвезти меня до «Рузвельта» – тогда это была ветхая гостиница в Голливуде, где поселилась моя группа.

– Хочешь выпить у бассейна? – спросил я, когда мы подъехали к парковке.

– Звучит неплохо, – ответила она и припарковала свой пикап.

Остальные мои музыканты и техники уже собрались у бассейна, сидя под банановыми пальмами и райскими птицами и напиваясь с тремя немецкими туристами и двумя австралийками, которые назвались будущими порноактрисами. Немецкие туристы наивно улыбались и аккуратно держали пиво, а австралийки рассказывали о том, как пытались пробиться в порнобизнес.

Мы занялись любовью на продавленной кровати-каноэ, и Анджела оказалась очень громкой. Я даже не представлял себе, что кто-то сможет так громко кричать.

– Мо! – сказал мой барабанщик Скотт. – Вот и ты приехал!

Скотт был двадцатилетним музыкантом-вундеркиндом из фабричного городка в Пенсильвании, которого я нанял для гастролей.

– А вы думали, я его похищать собралась? – пошутила Анджела.

– Не вздумай похищать нашу дойную корову! – закричал Скотт, уже совсем пьяный, и встал. – Кто хочет поплавать? Я хочу! Давайте, мы же в Лос-Анджелесе, пошли плавать!

Он прыгнул в бассейн. За ним никто не последовал.

– Выглядит счастливым, – сказала одна из будущих порнозвезд.

– Это его первые гастроли, – сказал я. – Он очень рад.

Анджела смотрела на бассейн.

– Ты знаешь, что дно бассейна оформлял Дэвид Хокни? – задал вопрос я.

– Кто такой Дэвид Хокни? – спросила другая будущая порнозвезда.

– Художник. Квинтэссенция лос-анджелесского искусства, хоть сам и британец, – сказал я.

Скотт вылез из бассейна.

– Почему никто не плавает? Это же Лос-Анджелес! Вы должны плавать! – обиженно воскликнул он.

– Да успокойся уже, Скутер, – сказал Эли.

– Мне нужно полотенце, – объявил тот. – Может быть, пойдете со мной в комнату и поможете мне обсохнуть? – спросил он будущих порнозвезд.

– Нет, – ответила одна из них, – нам и тут нормально.

Скотт взял пиво и обиженно ушел.

– Как тут комнаты, хорошие? – спросила Анджела.

– А что, хочешь посмотреть? – ответил я и отвел ее в свой номер. Он стоил 65 долларов за ночь и выглядел, как изношенная временная капсула из семидесятых. Исщербленный бежевый стол был готов вот-вот развалиться, а матрас напоминал мягкое, тонкое каноэ. Едва зайдя в комнату, мы начали целоваться.

– Мы только что познакомились, но я очень хочу раздеться вместе с тобой, – с улыбкой сказала она. – Это нормально?

– Думаю, что да, – ответил я.

Мы занялись любовью на продавленной кровати-каноэ, и Анджела оказалась очень громкой. Я даже не представлял себе, что кто-то сможет так громко кричать. Мы перебрались с кровати на скрипучее кресло, потом в ванную, где она села на туалетный столик рядом с моей зубной пастой Tom’s of Maine. И эта девушка кричала все громче.

Через полчаса мы упали на постель, совершенно взмокшие.

– По-моему, ты меня сломала, – сказал я.

Она засмеялась. Мы лежали и держались за руки на тонком, комковатом матрасе.

– Сейчас еще рано, – сказала она. – Хочешь прокатиться?

Я сел.

– С удовольствием. Куда?

– Поехали на Малхолланд-драйв.

Я помог ей надеть платье, потом оделся в джинсы и футболку Black Flag.

– Black Flag? – спросила она.

– Когда мне было шестнадцать или семнадцать, я был одержим ими, – ответил я. – В начале восьмидесятых я побывал примерно на двадцати их концертах. У меня после этих концертов даже осталось три шрама.

– Ну ты крутой, – сказала она и поцеловала меня в нос.

Мы вышли обратно к бассейну, и все зааплодировали.

– Это звучало офигенно, – сказала одна из будущих порнозвезд.

– Ты такая громкая! – заплетающимся языком сказал Скотт. – Можно тебя трахнуть?

– Отвали, Скутер, – ответил я, обняв Анджелу за талию. – Она моя.

– Мо, в следующий раз тебе стоит закрывать стеклянную дверь, – сказал Эли.

– Вы нас слышали? – спросил я.

– Б*я, – только и сказал Эли, – мы все слышали. Вся гостиница вас слышала. Весь Лос-Анджелес вас слышал.

– Ну, мы рады, что развлекли вас, – сказала Анджела, кокетливо улыбаясь. – А теперь мы переспим в моей машине на Малхолланд-драйв.

Она взяла меня за руку, и мы ушли. Мы сели в ее пикап, облезлый синий «Додж» 1972 года, и выехали с парковки отеля «Рузвельт».

Она поехала вниз по Голливудскому бульвару, мимо заколоченных магазинов и стриптиз-клубов. Не считая бездомных, спавших на тротуарах, Голливуд был совершенно пуст. Все цивилизованные заведения съехали, остались только стриптиз-клубы и магазины, в которых продавали туфли для стриптизерш.

– Когда Голливуд успел стать таким постапокалиптическим? – спросил я.

– Не знаю, – ответила она. – Сколько я тут живу, он всегда такой.

Мы поехали по Аутпост-драйв, и заброшенный Голливуд сменили испанские особняки и высокие деревья.

– Выглядит так, словно мы едем где-то за городом, но при этом буквально в футе от нас прячутся наркоманы, – заметил я.

– А еще тут живет Дэвид Линч, – добавила она.

– Правда? – с неожиданным волнением спросил я. Дэвид Линч был моим героем. – Где? Мы можем проехать мимо его дома?

– Точно не знаю, где-то неподалеку от Малхолланда.

Я выглянул в окно ее пикапа, пытаясь представить, как Дэвид Линч ходит на вечерние прогулки под высоченными эвкалиптами.

– Мы вообще еще в городе? – спросил я.

– На самом деле мы в центре.

Мы подъехали к светофору на Малхолланд-драйв. Я увидел, как в кустах прячутся какие-то животные.

– Это бродячие собаки? – спросил я.

– Нет, койоты.

– Койоты? В городе?

– Они повсюду.

Анджела поехала на запад по Малхолланд-драйв, и под нами до самого горизонта развернулся город, похожий на черный лист с миллионами светящихся точек. Она достала из коробки какую-то кассету.

– Что это? – спросил я.

– Led Zeppelin, – ответила она. – Нормально?

– Идеально.

– Тысячу долларов за вечер? – пораженно переспросил я.

– Ага. Я так сделала несколько раз. Красиво одевалась, шла в «Беверли-Хиллс-отель» или «Фор Сизонс», встречалась с богачами и ужинала с ними. Все, что от меня требовалось, – прийти, хорошо выглядеть и вести приятные беседы.

Мы съехали с дороги на незаасфальтированную парковку. Анджела выключила двигатель.

– Смотри, – сказала она, доставая из-за сиденья упаковку с шестью банками, – я принесла пиво!

– Путь к сердцу мужчины лежит через его печень, – сказал я.

– Ну, с анатомической точки зрения – нет.

Она оставила кассету с Led Zeppelin звучать. Мы прошли к скамейке для пикников, сели и стали смотреть на море лос-анджелесских огней. Я открыл две банки пива – ей и себе, потом обнял ее за талию, и мы посмотрели на город.

– Мне тут нравится, – сказал я. Она вздохнула.

– Это прозвучит странно, потому что мы только что познакомились, но я хочу тебе кое-что сказать.

– У тебя есть парень?

– Нет, не в этом дело. – Она отпила немного пива. – Когда я только начала работать в Лос-Анджелесе, я познакомилась с одной женщиной, и она предложила мне заработать денег, ужиная с богатыми стариками. Она сказала, что я смогу зарабатывать тысячу долларов за вечер, просто ходя с ними по ресторанам.

– Тысячу долларов за вечер? – пораженно переспросил я.

Ага. Я так сделала несколько раз. Красиво одевалась, шла в «Беверли-Хиллс-отель» или «Фор Сизонс», встречалась с богачами и ужинала с ними. Все, что от меня требовалось, – прийти, хорошо выглядеть и вести приятные беседы. После нескольких таких ужинов моя подруга из агентства сказала: «Есть один парень, который тебе может понравиться. Если поужинаешь с ним, тебе заплатят тысячу долларов, а если захочешь с ним переспать – пять тысяч».

– Пять тысяч долларов за секс?

– Ну, она не сказала прямо «секс», просто сказала, что мне заплатят пять тысяч долларов, если я пойду с ним в номер. Все было очень расплывчато. Она сказала: «Если хочешь с ним переспать – пожалуйста, но тебя никто не принуждает». Так что я пошла на свидание, и он мне в самом деле понравился. Ему было за шестьдесят, он владел какой-то компанией в Европе. После ужина мы пошли к нему в номер и переспали. А на следующий день моя подруга отдала мне пять тысяч долларов наличными.

Я даже не представлял, что на это можно ответить. Несколько лет назад я был трезвенником и читал лекции о Библии. Теперь же я пил посткоитальное пиво в Лос-Анджелесе с женщиной, которая только что мне призналась, что спит с людьми за большие деньги. Я никогда еще не разговаривал с проститутками, и я не знал, что и думать. Мне было интересно, я даже, если честно, был немного возбужден. А еще я не понимал, зачем она мне все это рассказывает, хотя мы знакомы всего пять часов. Она словно одновременно хвасталась и исповедовалась мне.

– Ты все еще этим занимаешься? – спросил я.

– Нет, уже завязала. Ну, мне это все, конечно, нравилось, но постепенно стало казаться слишком странным, к тому же мешало нормально ходить на свидания.

– Что тебе в этом нравилось?

– Эти ребята были все такие успешные и умные, и при этом все говорили и говорили о том, какая я красавица и умница. Получать пять тысяч долларов за ночь с очаровательным миллиардером в его номере в «Беверли-Хиллс-отеле» – это очень круто. С некоторыми из этих ребят я бы переспала, даже если бы мне за это не платили.

Получать пять тысяч долларов за ночь с очаровательным миллиардером в его номере в «Беверли-Хиллс-отеле» – это очень круто. С некоторыми из этих ребят я бы переспала, даже если бы мне за это не платили.

– Кто все организовывал?

– Моя подруга Хайди Флейсс. Что забавно, большинству этих ребят не нужны были блондинки с огромными фальшивыми сиськами. Я им нравилась, потому что окончила Гарвард и могла вести интересные беседы.

С минуту мы сидели в тишине и пили пиво.

– Ты не испугался? – спросила Анджела. – Я понимаю, что мы только что познакомились, но хотела быть с тобой честной.

– Да, меня это испугало, но не в плохом смысле, – ответил я. – Я скорее почувствовал себя каким-то неполноценным. Я не миллиардер, живущий в номере «Беверли-Хиллс-отеля». Я музыкант с дешевой комнатой в «Рузвельте».

Она сжала мою руку.

– Мне нравится именно то, что ты музыкант с дешевой комнатой в «Рузвельте».

Я улыбнулся. В ее машине играла Tangerine. Я посмотрел вниз, на яркий свет в долине.

– Никаких атмосферных явлений, – заметил я.

– Какой же ты нерд, – сказала она.

– И ты тоже. Заучка из Гарварда, которая занималась сексом за деньги.

Она засмеялась и допила пиво.

На следующий день мы проснулись под шум сильного дождя, который уже успел налить небольшое озерцо на бетонной веранде, куда выходила моя стеклянная дверь. Эли взял напрокат машину и повез нас в Лаурел-Кэньон на встречу с Ниной Хаген. Пока он ехал по извилистой дороге, по радио KROQ играла Nirvana – песня Come As You Are.

– Эли, откуда ты знаешь Нину Хаген? – спросила Анджела.

– Она дружит с моей бывшей женой, – ответил Эли. Проехав очередной поворот, он остановил машину. – Ну вот мы и на месте!

Дождь пробивался через ветви ароматных эвкалиптов, а по обе стороны улицы текли грязные ручейки. Мы прошли по длинной, скрипучей деревянной лестнице к старому треугольному дому, прятавшемуся под бугенвиллеей и дубами. Дверь открылась, и нас встретила Нина Хаген. У нее были ярко-розовые волосы, а одета она была в оранжево-черное кимоно.

– Эли! – сказала она с хриплым немецким акцентом. – А это Моби?

– Привет, – ответил я. – Я Моби, а это Анджела.

– Заходите! – сказала она. – Хотите чаю?

Она приготовила чай, и мы сели под залитым дождем потолочным окном за ее деревянный кухонный стол: Нина Хаген с розовыми волосами, Эли, мой тур-менеджер из Северной Ирландии, Анджела, бывшая дорогая проститутка, и я, бывший трезвенник-христианин.

– Нам так нужен дождь, – сказала Нина. – Это подарок Бога.

Потом она что-то вспомнила.

– О! – воскликнула она. – Надо тебе принести кое-что!

Она вскочила и убежала в одну из комнат; кимоно развевалось за ее спиной.

– Моби, мне кажется, тебе вот это очень подойдет, – крикнула она из дальнего конца коридора.

Она пришла обратно на кухню с огромным зеленым монстром в руках.

– Вот! – сказала она. – Она твоя!

Я забрал монстра. Это оказалась меховая кислотно-зеленая куртка.

– Правда? – спросил я. – Ты уверена?

– Забирай! Я ее ни разу не носила, а тебе как раз подойдет!

Я встал и надел куртку.

– Ух ты, – сказала Анджела.

– Выглядит идеально! – сказала Нина. – Теперь ты настоящая благословенная рок-звезда!

Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Куртка была толщиной около восьми дюймов и полностью сделана из кислотно-зеленого меха монстра из «Маппет-шоу».

– Ты уверена? – еще раз спросил я.

– Она твоя! Она тебе необходима!

Я сел за стол в своей гигантской зеленой куртке и выпил чаю.

– Ты придешь сегодня на наш концерт? – спросил я у Нины.

– О, дорогуша, нет, – сказала она. – Я никогда не хожу по тусовкам.

– Как Грета Гарбо?

– Как Нина Хаген! – ответила она вполне серьезным, несмотря на смех, тоном.

Вскоре дождь еще сильнее застучал по деревянной крыше.

– Мо, нам пора ехать. У нас саундчек, – напомнил мне Эли. Мы играли на Enit Fest Перри Фаррелла в каком-то театре в Голливуде. То был андеграундный электронный контрапункт для огромного левиафана, который он создал в лице Lollapalooza, и саундчек начинался в три часа дня.

– Рад знакомству, Нина, – сказал я. – Куртка мне очень нравится.

– Отлично на тебе сидит! Твоя первая куртка настоящей рок-звезды!

Мы поехали под дождем обратно в Голливуд. После саундчека я встретился с Анджелой у нее дома – он прятался в одном из переулков близ театра. Там были простые белые стены, темные деревянные полы и подержанная скандинавская мебель. Мне представлялось, что высокооплачиваемые проститутки живут в более «проституточных», что ли, домах, но ее жилище казалось совершенно нормальным. В кухне у нее был блендер и целый набор специй, что почему-то особенно меня удивило.

– Мне тоже очень нравится спать с тобой, Моби, – сказал я тоненьким голоском, подражая ей. Анджела засмеялась. – С тобой у меня был самый лучший секс, – продолжил я, – намного лучше, чем со всеми этими миллиардерами.

Пока Анджела одевалась и красилась, я увидел ее книжный шкаф.

– Можно посмотреть твои книги? – спросил я.

– Да, только не смейся.

Я посмотрел на имена авторов: Сильвия Плат, Альбер Камю, Чарльз Буковски, Клайв Льюис.

– Над чем тут смеяться? – спросил я. – У меня тоже есть все эти книги.

– Я уже почти готова, – сказала она. – Давай о книгах чуть позже.

Я прошел к ее коллекции дисков. Mazzy Star, Майлз Дэвис, Ник Дрейк.

– Мне нравятся твои диски, – сказал я.

– Мне тоже.

– Хотя многие из этих писателей и музыкантов покончили с собой, – заметил я. – У тебя депрессия?

Она засмеялась.

– Сейчас – точно нет.

Я сел на диван.

– Мне очень нравится спать с тобой, – сказал я. Она сидела на краю своей кровати и сосредоточенно натягивала чулки.

– Мне тоже очень нравится спать с тобой, Моби, – сказал я тоненьким голоском, подражая ей. Анджела засмеялась. – С тобой у меня был самый лучший секс, – продолжил я, – намного лучше, чем со всеми этими миллиардерами.

Она вышла из спальни в короткой черной юбке, белой блузке на пуговицах и старой джинсовой куртке. Мы вышли из ее совершенно обычной квартиры, сели в машину и поехали по Голливуду под дождем.

Когда мы приехали, в театре было очень жарко и полно народу. Диджеем работал Кеоки; я не видел его уже пару лет, так что подошел к диджейской кабинке поздороваться. Я знал его с 1990 года; со мной больше дружил его бойфренд Майкл Элиг, но Кеоки тоже был нормальным парнем.

– Как Майкл? – спросил я. По лицу Кеоки пробежала тень.

– Много всякого происходит, – ответил он. – Потом поговорим. Мы с Анджелой спустились в мою гримерку.

– Если хочешь походить по клубу – иди, – сказал я. – Мне надо переодеться и приготовиться к выступлению.

Она поцеловала меня.

– Хорошо, увидимся после твоего концерта.

Я надел черные джинсы и черную футболку, потом попрыгал по гримерке и постучал по дивану барабанными палочками. Выйдя из раздевалки, я стал бегать по коридору, мимо двери Трейси Лордс, которая позже выступала с диджейским сетом. Она оживленно беседовала с какими-то людьми в черных рубашках. Они выглядели то ли как клубные промоутеры, то ли как порнографы из Восточной Европы. Мы с Трейси не были знакомы, но я помахал ей. Она с недоуменным видом помахала в ответ.

Трейси Лордс начала свой диджейский сет. Я смотрел на нее сбоку сцены и постепенно осознавал иронию ситуации: техно-ботаник вышел голый, а порнозвезда – в одежде.

Через пять минут я уже выбежал на сцену с барабанными палочками в руках. Мы отыграли рейвовый сет, но перед Feeling So Real я надел гитару, и мы сыграли Paranoid, знаменитую песню Black Sabbath.

Когда мы заиграли Feeling So Real, я посмотрел в сторону; у входа на сцену стояли Трейси Лордс и Перри Фаррелл, а рядом с ними танцевал Чарли Шин. Тысячи людей в театре купались в свете стробоскопов и зеленых лазеров. Все выглядело как инопланетный апокалипсис.

Когда мы вышли со сцены, зрители скандировали мое имя, а Тим протянул мне пиво.

– Я могу к этому привыкнуть! – крикнул я Скотту и Эли. Те улыбнулись.

На бис я обычно играл Thousand, стоя в одиночестве на своем синтезаторе. Но сегодня я хотел сделать все по-другому, так что снял всю одежду.

– Мо, ты что делаешь? – спросил Эли.

– Раздеваюсь, – ответил я.

– Твои менеджеры меня убьют, – сказал он.

Я засмеялся и выбежал обратно на сцену, совершенно голый. Заиграла Thousand, и я забрался на свой синтезатор. Стробоскопы моргали все быстрее и быстрее, и я широко раскинул руки, словно пытаясь благословить рейверов. Все зрители подняли руки вверх, хватая горсти света.

– Я только что понял, что теперь мы оба раздевались на работе.

– То есть ты тоже проститутка?

– Ха, пожалуй, что так, – сказал я, и мы вышли в дождливый ночной Лос-Анджелес.

Песня закончилась, и я ушел со сцены – совершенно голый. Подошел Перри Фаррелл и обнял меня, а потом схватил за обвисший член.

– Ты голый! – закричал он.

– Ха! Я знаю! – крикнул я в ответ.

– Отличное шоу! – сказал мне Чарли Шин. – А теперь иди оденься!

Трейси Лордс начала свой диджейский сет. Я смотрел на нее сбоку сцены и постепенно осознавал иронию ситуации: техно-ботаник вышел голый, а порнозвезда – в одежде. Я спустился в гримерку и оделся. Вскоре пришла Анджела.

– Это было так круто! – сказала она. – Всем понравилось.

– Мы можем поехать к тебе домой и послушать музыку? – спросил я.

– Не хочешь погулять? – спросила в ответ она.

– Нет, я хочу просто пойти к тебе домой и послушать Джона Колтрейна, пока на улице идет дождь.

– Ладно, я тоже.

Она помогла мне втиснуться в мою кислотно-зеленую куртку из шерсти «Маппетов», и мы пошли к черному ходу. Открыв дверь, я засмеялся.

– Что смешного? – спросила она.

– Я только что понял, что теперь мы оба раздевались на работе.

– То есть ты тоже проститутка?

– Ха, пожалуй, что так, – сказал я, и мы вышли в дождливый ночной Лос-Анджелес.