Глава сорок вторая Мокрый свитер

Я обливал Кита Флинта, певца Prodigy с рогами, из огнетушителя. Мы вместе гастролировали по Германии уже две недели, и сегодня был наш последний концерт. Он смеялся, но вместе с тем злился.

– Отъ*бись от меня, чувак! Отъ*бись! – кричал он, а я бежал за ним и все брызгался и брызгался. – Это ж, бл*, даже не вода!

Я загнал его в гостиничный номер, где пила вся группа Prodigy и их технический персонал. Я навел огнетушитель на ребят, которые были в комнате, и все закричали и отскочили, кто-то даже спрятался за кроватью.

– Думаете, вам сегодня повезет? – закричал я.

– Нет! Отъ*бись! – воскликнули они, прячась от меня и моего огнетушителя.

Эли, проходивший по коридору, сунул голову в дверь.

– Все в порядке? – спросил он. Я навел огнетушитель на него и нажал на спуск.

– Б*я, нет! – закричал он и убежал.

– Вы все умрете! – крикнул я, бросаясь за ним в погоню – еще одна случайная цитата из фильмов, которые я посмотрел за последние две недели. Я загнал Эли в мужской туалет и обрызгал странным веществом, которым накачивали немецкие огнетушители.

– Хватит, Мо!

– Ладно. Извини, Эли, но сегодня же последний день.

Он хмуро посмотрел на меня и убежал вниз по коридору.

Я обливал Кита Флинта, певца Prodigy с рогами, из огнетушителя. Мы вместе гастролировали по Германии уже две недели, и сегодня был наш последний концерт. Он смеялся, но вместе с тем злился.

Девушка-сербка, которая встречалась с Китом, прошла мимо меня в женский туалет, и я двинулся за ней. В кабинке она задрала свое желтое платье и начала писать, даже не закрыв дверь. Я встал у дверей.

– Как ты? – спросил я. После концерта я выпил бутылку «Джека Дэниэлса», а потом, на пути к гостинице – еще несколько банок пива, так что меня шатало.

– Нормально, – ответила она с улыбкой, продолжая писать. – А ты как?

– О, нормально. Наверное, не надо было расстреливать всех из огнетушителя.

Она засмеялась.

– Нет, это было забавно. Хочешь зайти в кабинку?

– Конечно, хочу, – сказал я, а затем так и сделал.

– Это, Моби, у тебя разве девушки нет?

– Нет, – вполне искренне ответил я. – Не думаю.

– А что насчет той девушки из Берлина? Все говорят, что она твоя подружка, – напомнила она, все еще продолжая писать.

– Мы постепенно узнаём друг друга получше, – сказал я. – Но не знаю, что получится. А у тебя разве нет парня?

– Ну, я типа как встречаюсь с Китом. Но я знаю, что у него куча девушек. Так что ничего особенного.

Она перестала писать, но осталась сидеть на унитазе с задранным платьем и трусиками на лодыжках.

– Можно тебя поцеловать? – спросил я.

– Здесь?

– Да.

Я сел к ней на колени и поцеловал ее. Открылась дверь туалета.

– Эй? – послышался голос Кита. Я встал.

– Б*я, – сказала она, натягивая трусики и поправляя платье. Кит заглянул в кабинку.

– Ты че творишь, б*я? – заорал он и убежал. Она, отпихнув меня, выскочила из кабинки.

– Кит, подожди! Кит!

Она побежала за ним по коридору. Я слышал его крики:

– Ты че творишь, б*я? С Моби! Иди на х*й!

– Нет, не уходи! – закричала она; их голоса постепенно стихли вдали.

– Эй? – послышался голос Кита. Я встал.

– Б*я, – сказала она, натягивая трусики и поправляя платье.

Я прошел по коридору мимо комнаты Prodigy и зашел в номер, где мой барабанщик Скотт и техники пили, курили травку и занюхивали дорожки немецкого кокаина.

– Мне надо выпить, – сказал я.

Скотт сидел на черном ламинированном гостиничном столе и нюхал кокаин. Перед ним стояли бутылки вина и «Джека Дэниэлса». Мой звукорежиссер Джей Пи и наш осветитель-британец Тим сидели на кровати и курили травку.

– Эй, Мо, чего тебе? – спросил Джей Пи.

– Пива, пожалуйста, – сказал я и достал бутылку из холодильника в ногах кровати.

– Кокса хочешь? – спросил Скотт, вытирая нос.

Я никогда не нюхал кокаин. Я начал пить и принимать наркотики в десять лет, но кокаин всегда казался мне веществом, которое разрушало жизни интересных людей. Я считал алкоголь силой, работающей во благо, но вот кокаин меня пугал.

– Нет, только пива.

– Хочешь послушать это соло Нила Пирта? – спросил Скотт.

– О нет, прошу, только не это, – сказал я, крепко сжал в руках пиво и выбежал из комнаты. Я ковылял по коридору, обойдя комнату Prodigy по широкой дуге. Мне на самом деле было наплевать, злятся ли они на меня, но вот получить по морде совсем не хотелось. И тут мне в голову пришла замечательная пьяная идея. Я спущусь в фойе по лестнице. Это казалось более волнующим, чем ехать на лифте. Я открыл дверь на лестницу.

– Пахнет, как новая! – пьяным голосом объявил я, ни к кому не обращаясь. Мой голос эхом разнесся по лестничной клетке.

– Ты в порядке, Моби? – спросил водитель моего автобуса.

– Со мной все прекрасно! – ответил я. – Я пьян, сижу с вами, ребята, и мне очень хорошо.

Я спустился на первый этаж и буквально выпал через дверь, потом поднялся, зашел за угол и увидел бар. Я решил подойти к бару как достойный джентльмен, чтобы бармен не понял, что я мертвецки пьян. У стойки сидели двое водителей гастрольных автобусов и тур-менеджер Prodigy, а также девушка Кита в желтом платье, которая мрачно потягивала водку с тоником.

– Привет всем, – заплетающимся языком сказал я. – Хороший вечер?

Они что-то вежливо пробормотали в ответ. Я, пошатываясь, подошел к девушке Кита.

– С Китом все нормально? – спросил я.

– Э-э, он злится на меня, – ответила она. – Что вообще с ним такое? Он на гастролях, постоянно с кем-то спит. А мне все равно, – стоическим, но не очень убедительным тоном добавила она.

– Купить тебе что-нибудь выпить? – спросил я, допивая пиво, принесенное из комнаты Скотта. Она улыбнулась.

– Нет, но я могу купить что-нибудь тебе, – она заказала мне еще пива. – Ты куда теперь едешь?

– Завтра возвращаюсь в Нью-Йорк, – сказал я, присосавшись к бутылке пива и разглядывая крепкий алкоголь, стоявший за стойкой бара. – Бутылки с ликерами такие красивые, ты согласна?

Она заглянула за стойку.

– Нормальные.

– А я думаю, что они очень красивые, – сказал я. – Похожи на прекрасные сверкающие ракеты, полные божественной воды.

Она удивленно посмотрела на меня?

– Божественной воды?

– Ну, или воды любви. Ты понимаешь, о чем я?

– Ты в порядке, Моби? – спросил водитель моего автобуса.

– Со мной все прекрасно! – ответил я. – Я пьян, сижу с вами, ребята, и мне очень хорошо.

Я допил пиво.

– Пойдем прогуляемся, – сказал я теперь уже бывшей девушке Кита.

– Зачем?

– Посмотрим на небо. Сейчас ночь.

– Я знаю, что сейчас ночь. Зачем ты хочешь погулять?

– Пойдем! Там же красиво!

Она встала со стула.

– Ладно, выйдем на минуточку.

Воздух на улице был холодным и чистым. Была среда, время после полуночи в среду, и в Дортмунде, этом немецком Кливленде, было совсем тихо. Я раскинул руки в стороны и прошептал:

– Посмотри на небо! Я вижу звезды!

Она подняла голову.

– Они разве не потрясающие? – продолжил я. – Ты знаешь, что мы смотрим на мертвый свет? Большинство звезд сгорели тысячи лет назад. Мы видим их мертвый свет, летящий по далекому космосу.

– Правда? – засмеялась она. – Ты всегда такой милый, когда напьешься?

Я обнял ее.

– Давай потанцуем здесь, – сказал я. Я запел Wild Is The Wind Дэвида Боуи, и мы пустились в медленный танец перед входом в гостиницу.

– Я и не представляла, что ты такой романтик, – сказала она.

– «Наша любовь подобна ветру, – пел я, – а ветер дикий».

Я допел. Мы остались стоять, и неподвижный, пустой город постепенно начал давить на нас.

– Пойдем еще выпьем, – сказала она. – Мне холодно.

Мы вернулись к бару. Водители и тур-менеджер уже ушли, да и бармен уже сворачивался.

– Ein Vodka Tonic und ein Bier, bitte, – сказала она. Бармен покачал головой.

– Нет. Закрыто.

– Пожалуйста, я живу в этой гостинице, – сказал я. – Можно нам выпить?

Бармен был явно раздражен.

– Нет. Закрыто.

Я порылся в карманах.

– У меня есть пятьдесят дойчмарок. Можно нам выпить, пожалуйста?

Бармен скрестил руки на груди.

– Закрыто. Она взяла меня за руку и повела к лифту.

– Пойдем, – сказала она. – Давай выпьем у меня в комнате. В лифте мы держались за руки.

– Ты разве живешь не с Китом? – спросил я, когда она открыла дверь.

– Нет. Я всегда живу отдельно. Что хочешь выпить? Я сел на ее постель и сосредоточился, стараясь четко произносить слова.

– Пиво, пожалуйста.

– Хочешь влюбиться? – спросил я.

– Конечно, – сказала она. – А разве не все этого хотят?

– Я хочу влюбиться, – сказал я, – прямо сейчас, здесь и навсегда.

Ее номер был таким же, как мой: полиэстеровая коричневая простынь, ярко-красное немецкое кресло в углу.

– Хочешь влюбиться? – спросил я.

– Конечно, – сказала она. – А разве не все этого хотят?

– Я хочу влюбиться, – сказал я, – прямо сейчас, здесь и навсегда.

А потом я спросил:

– У тебя музыка какая-нибудь есть?

– Когда ты завтра уезжаешь? – спросила она.

– То есть сегодня? – ответил я и задумался. – Мы садимся на автобус в семь утра и едем в аэропорт.

Она закурила.

– Я хотела бы побольше поговорить с тобой, Моби, но не в такой обстановке, – сказала она. – Пойду поищу Кита.

Я посмотрел ей в глаза.

– Хорошо. Надеюсь, мы еще сможем потанцевать. Мне нравятся медленные танцы с тобой перед входом в гостиницу.

Она улыбнулась – одними губами, но не глазами, – и затушила сигарету.

– Я тоже надеюсь.

Наклонившись над постелью, она поцеловала меня.

– У тебя добрая душа, Моби.

Я, шатаясь, прошел к двери, не выпуская пиво.

– Ты иди ищи Кита, а я вернусь в свою комнату. Если Кит плохо с тобой обойдется, найди меня. Я в четыреста девятнадцатом.

Я прошел по коридору, сел на лестнице и стал пить пиво.

– Ох! – громко сказал я, мой голос эхом разнесся по лестничной клетке. «Мне надо тут записаться, – подумал я. – Запишу отличную пластинку на этой лестнице». Я пошел вверх, восклицая: «Ох!» и «Ах!» и хлопая в ладоши, и прислушивался к эху. Когда я добрался до своего номера, меня затошнило, и я поспешно допил пиво. А потом я дотащился до ванной, и меня вырвало прямо в ванну. Пол там был настолько чистым, что я подумал, что даже, наверное, в цементном растворе нет микробов, и засмеялся. «Какое забавное название для страны без микробов. Германия. Много микробов[11]». А потом меня опять вырвало в ванну.

Я посмотрел на себя в зеркало. Мои глаза были совершенно пустыми и красными. Я снова сказал: «Ох!»; акустика на лестничной клетке была куда лучше. Пора спать. Я лег на кровать, и меня снова затошнило. Я даже не успел подняться, только наклонился, заблевав себя, кровать и пол. Мой милый свитер был мокрым от рвоты. Сюзанна из Берлина подарила мне этот свитер. Я познакомился с ней две недели назад и скучал по ней. Зачем я целовался с другими девушками в кабинках туалетов? Я хотел, чтобы Сюзанна стала любовью моей жизни. Хотел медленно танцевать с ней, а не с девушкой Кита. Я сел, и меня снова вырвало.

Гастрольный автобус должен был уезжать через час, и я решил пойти спать туда. Он стоял у гостиницы, так что если я лягу спать там, мне не придется вставать через час и спешить на автобус. Я обошел комнату, меня еще раз вырвало на кровать, а потом я собрал вещи. Надеясь, что ничего не забыл, я вынес чемодан в коридор.

В фойе было темно и пусто. Я вышел к автобусу, но почему-то ни в одном кармане не нашел ключей от него. Я положил чемодан на тротуар и сел на землю. На улице было холодно, но на мне были свитер и куртка, и я мог просто лечь поспать прямо там. Мои штаны и свитер мокрые от рвоты, но со мной все будет нормально.

Во рту было горько, горло горело огнем, а глаза слезились. Я вырубился прямо на тротуаре.

Когда я прилег, меня снова вырвало. На тротуар, на багаж, а потом на куртку. В конце концов, похоже, у меня в желудке ничего не осталось. Во рту было горько, горло горело огнем, а глаза слезились. Я вырубился прямо на тротуаре.

– Мо! – услышал я голос Эли. – Мо! Вставай!

Я открыл глаза. Надо мной стоял Эли.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я огляделся. Стояло мрачное немецкое утро, я промок и замерз.

Почему я промок? А, рвота. Моя рвота.

– Ты в порядке? – снова спросил Эли.

Я присел, и меня затошнило.

– Нормально, – сумел сказать я. – Можно мне сесть в автобус?

– Ладно, – недовольно ответил он. – Я поставлю твой чемодан в багажное отделение.

Мне нужна была вода. Или грейпфрутовый сок. Или любая другая жидкость. Мой мозг напоминал сдувшийся и страдавший от невыносимой боли мячик, а вкус во рту – мусорный бак. Пожалуйста, пожалуйста, пусть в автобусе будет вода.

Там была вода. Я выпил целую бутылку, потом еще одну и пошел по темному автобусному коридору к своей кровати. Сняв пропитанную рвотой одежду, я лег в постель. Она была прохладной и темной, напоминающей уютный гроб. Мне нужно всего лишь пролежать тут подольше, а может быть, и остаться навсегда. Я услышал, как автобус завелся, глухой рокот дизельного мотора, казалось, доносился прямо из-под моего матраса. Пожалуйста, дайте мне остаться здесь, пожалуйста.

В сегодняшнем расписании значились два часа до Дортмундского аэропорта, а потом восемь с половиной часов полета эконом-классом до Нью-Йорка. А я хотел остаться в автобусе навсегда. Мы пришли в движение, автобус подпрыгивал по неровной мостовой. Я закрыл глаза и стал мечтать, как мы поедем прямо через океан в Нью-Йорк, и я всю дорогу буду лежать в своей прохладной, похожей на гроб кровати.