Опера серьезная и не очень

Виртуозные арии были важной чертой итальянской оперы seria – то есть серьезной, не комедийной оперы «без дураков». Сам термин «опера seria», которым сейчас принято обозначать этот жанр, не был в ходу в XVIII в. – вместо него говорили dramma per musica, музыкальная драма. Так называлось масштабное оперное полотно, наполненное сюжетными перипетиями и благородными или коварными героями из мифов или античной истории, виртуозно певшими о долге, страсти и роковой судьбе.

Первым международным успехом Генделя стала именно такая, «серьезная» опера под названием «Агриппина», написанная для венецианского театра в 1709–1710 гг., когда автору было 25 лет. Через год последовал «Ринальдо» – одна из самых значительных оперных побед Генделя. Однако в его восприятии жанра seria была как будто крупинка пороха: в последующих операх – «Флавий», «Партенопа», «Орландо», выдержанных в самом изысканном и нешуточном итальянском тоне, то и дело появляется герой или эпизод неуловимо «не отсюда», как будто в опере seria блуждал отсвет другой разновидности оперного искусства – смешной оперы buffa, где типизированные герои – простофиля, пройдоха, субретка, комический старик – попадали в несуразные ситуации, плели сложнейшие интриги и сами становились их жертвами.

Через пять лет после «Джустино» Гендель напишет своего «Мессию» – ораторию о рождении, земном и небесном пути Иисуса, сейчас уже ставшую частью стереотипного английского Рождества: «елка – омела – сливовый пудинг – “Мессия”». После ее успеха Гендель переключится на оратории окончательно и уже не вернется к оперному жанру. Таким образом, «Джустино» и представленную тремя месяцами позже «Беренику, царицу египетскую» можно назвать поздними генделевскими операми. В них, по виду серьезных, еще заметнее та искра легкомыслия, о которой говорилось выше: то Гендель введет откровенно комического персонажа «из простых», то напишет вокальную партию буффонного характера, то заставит героев трунить над самим каноном оперы seria, исподтишка нарушая или окарикатуривая его нормы. А посмеяться было над чем: классическая итальянская серьезная опера подразумевала массу длиннот, ходульностей, абсурдных жанровых ритуалов и давящего великолепия – сюжетного, вокального, костюмного, – которое буквально просилось в фарс.

Мы привыкли думать об опере seria как об оазисе непробиваемого консерватизма, где типизированные герои, попадая в типизированный драматический переплет, распевали типизированные арии в типизированных аффектах. В случае с Генделем это не совсем так – по письмам и газетам тех лет видно, что современникам непросто было даже четко определить жанр иных его «серьезных» опер. Они то пользуются словом opera, то говорят serenata или даже operetta – то есть это был гибкий жанр, колебавшийся от высокой драмы до сентиментальной лирики или даже юмора. «Джустино» – яркий пример серьезной оперы с самоиронией: в нескольких актах там компактно расположились кораблекрушение, пара сцен с волшебными видениями, говорящая гробница, нападение дикого зверя и морского чудища. В третьей сцене второго акта, когда страдалица Арианна оказывается прикована к камню, в либретто кратко сказано: «В отдалении, постепенно поднимаясь из моря, виден чудовищный монстр, подплывающий ближе к скале». С похожей деловитостью это иллюстрирует музыка: объединенный оркестр делает что-то вроде басовитого «тррррра-та-та-та-та-а-а», которое даже в тот век невинной впечатлительности напугало бы разве что котенка. Весь этот капустник занимает десять секунд, после чего Арианна, которая незадолго до этого оплакивала судьбу в речитативе, заламывая руки, оказывается благополучно спасена проплывавшими мимо героями.

Комичность чудовища не должна вводить зрителя в заблуждение: скорее всего, Гендель и не намеревался писать настоящего монстра с когтями, чешуей и страшной пастью. Тот с самого начала был картонным: дело в том, что в дистиллированном виде опера seria и не могла существовать в Англии – она дышала воздухом и порядками католической Европы, важной ее частью было роскошное[124] пение кастратов, она ассоциировалась с аристократическими причудами, с чудесами и люксусом и была очень далека от рациональной и пуритански настроенной английской публики.