ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. РУАЙАН И ПАРИЖ (1939–1945)

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. РУАЙАН И ПАРИЖ (1939–1945)

Руайан

Когда после продолжавшегося целый день путешествия в переполненном вагоне Пикассо достиг Парижа, он обнаружил совершенно изменившийся город. Над ним второй раз в его жизни нависла угроза немецкого вторжения. Его друзья-французы были, как и в первую мировую войну, вновь призваны в армию. Некоторые из них, Элюар, например, уже покинули Париж, чтобы присоединиться к своим частям. Опасаясь бомбардировок, которые, как предполагали, должны были вот-вот начаться и о которых он столько передумал, работая над «Герникой», и, понимая бесполезность дальнейшего пребывания в столице, где слухи о подготовке к войне занимали теперь умы всех, он отправился на машине в Руайан. Этому предшествовали три дня непрерывных бесед с друзьями, убедившими его, что ему лучше на время уехать из Парижа. Небольшой городок в устье Жиронды примерно в 75 милях к северу от Бордо казался достаточно удаленным и в то же время близким от Парижа для поддержания связи с оставшимися друзьями.

Покинув Париж в полночь, Пикассо вместе с Дорой рано утром прибыл в Сент, жители которого испытывали те же тревоги и опасения, что и вся страна. После завтрака, поданного официантами, одетыми в военную форму, они отправились в Руайан. Пикассо испытывал облегчение, оказавшись снова у моря под лучами яркого солнца. На окраине маленького порта у самой станции они подыскали квартирку. При отъезде из Парижа Пикассо в спешке не захватил с собой материалы для работы. Будучи не в состоянии сидеть без дела, он обошел все магазины в округе в поисках бумаги и блокнотов для зарисовок. В итоге ему кое-как удалось их приобрести. Уже на следующий день после приезда он приступил к работе, в чем находил единственное утешение.

На первых рисунках, сделанных Пикассо в Руайане, изображены лошади. Как и ранее, при подготовке к войне правительство прежде всего реквизировало лошадей. Все дороги в те дни были заполнены отобранными у хозяев лошадьми, которые, несмотря на послушание, понимали, как заметил однажды Пикассо в разговоре с Сабартесом, что на этот раз они направляются отнюдь не на обычную работу.

Даже вдали от Парижа Пикассо не мог обрести спокойствия. Через несколько дней после приезда в Руайан он получил вызвавшее у него раздражение уведомление о том, что ему как иностранцу необходимо получить разрешение на проживание в городе. Боязнь оказаться нарушителем официального распоряжения заставила его поспешить в Париж, чтобы оформить необходимые документы. В тот день, который он провел в столице, он явился свидетелем воздушной тревоги, заставившей его в течение часа укрываться в бомбоубежище. Однако, несмотря на это, ему все же удалось получить требуемые бумаги. Захватив с собой несколько ранее забытых вещей из квартиры на улице Боэси, он снова возвращается в приютивший его прибрежный городишко на западе страны.

Комнаты, где ему предстояло жить в течение нескольких последующих месяцев, оказались плохо освещенными. Кроме бухты, в городе, по сути, не было никаких достопримечательностей. Поэтому, смирившись с положением, в котором он оказался, Пикассо следовал своему обычному расписанию: основное занятие — работа — чередовалось с приемом пищи, прогулками по городу в сопровождении Доры Маар, Сабартеса и послушного Казбека. Самое большое удовольствие он получал от посещения рынков, когда перебирал сваленные в кучу вещи, среди которых встречались иногда редчайшие находки.

Во время прогулок по берегу он мог наблюдать за лихорадочными приготовлениями города к обороне. Как-то на замечание Сабартеса о том, что наконец-то войска стали рыть окопы, которые должны были служить убежищем от бомбардировок, Пикассо насмешливо заметил: «Только тебе могла прийти в голову такая мысль. Они проводят раскопки, чтобы найти старые окопы. Вот увидишь, что я прав. Стоит им отыскать лишь один из них, они сразу же отправят его в музей. Если для этого не найдется музея, они его специально создадут».

Отсутствие у Пикассо уважения к тем, кто по роду своей деятельности отвечал за судьбу страны, нашло выражение в коротком разговоре, состоявшемся у него с Матиссом, которого он случайно встретил несколько месяцев спустя в Париже, когда война неожиданно приняла худший оборот. Это было в мае 1940 года. Оба художника, не видевшие друг друга несколько месяцев, были рады встрече. Вот что вспоминал Матисс.

«— Ты куда направляешься? — спросил Пикассо.

— К портному, — ответил я.

Мой ответ удивил и даже несколько озадачил его.

— Разве ты не знаешь, что фронт прорван, армия разбита и в беспорядке отступает? Немцы у Суассона и, может быть, уже завтра вступят в Париж.

— И где только наши генералы? Что они делают? — выразил я удивление.

Пикассо посмотрел на меня серьезно и произнес: „Наши генералы? Они преподают в школе живописи“».

Более сурового приговора военным, упорно цеплявшимся за отжившие концепции, нельзя было придумать.

Лишения и нехватка материалов не мешали работе Пикассо в ту первую осень, когда огонь на фронтах несколько утих. Сидя на корточках на полу, он из-за отсутствия мольберта рисовал на картоне или на деревянных дощечках, когда нельзя было достать холст. Вместо лопаток для нанесения красок он использовал планки, из которых делались сиденья деревянных стульев. Кстати, они нравились ему больше, чем обычные лопатки. Создаваемые им в тот период картины, как правило, были невелики по размеру. К концу октября он написал великолепный портрет Сабартеса, в одежде придворного Филиппа II с типичным для того времени элементом одежды — жабо, портрет Доры Маар, изобразив ее одновременно в профиль и анфас, а также создал натюрморт из фруктов и рыбы.

Осенняя скука в маленьком порту, мысли, постоянно уносившие его к друзьям, и тревога за большое количество картин и других дорогих ему вещей, оставленных в Париже, побудили его в октябре снова вернуться в парижскую квартиру. На этот раз он оставался в столице несколько дольше, чтобы отобрать картины и вещи, которые он ценил больше всего, и поместить их в сейф одного из банков, где они оставались до конца войны. Некоторые из них находились там и после войны из-за того, что он не мог решить, где их хранить.

Когда он вернулся из Парижа в Руайан с тяжелым грузом картин и мольбертов, то обнаружил, что квартира, где он жил, не может вместить всего багажа. После коротких поисков он снял верхний этаж виллы «Ле Вуалье», которая в конце войны была разрушена во время одного из налетов авиации союзников. Из ее окна открывался великолепный вид на море. Однако главное, почему он снял квартиру на этой вилле заключалось в том, что она была наполнена светом, недостаток которого так остро ощущался на старом месте. Пикассо проводил многие часы у окна, наблюдая за движением паромов, за постоянно меняющимся цветом моря и протянувшимся на долгие километры изгибающимся заливом со сверкающими на солнце отелями и виллами, но он испытывал грусть от того, что был единственным, кто наслаждался этим пейзажем, и потому ничто не пробуждало в нем вдохновения.

Едва он обосновался на новом месте и стал привыкать к более просторной, хорошо освещенной комнате, превращенной в студию, как у него снова возникло желание вернуться в Париж, чтобы завершить кое-какие дела Большую часть февраля 1940 года он провел в столице, а после двухнедельного пребывания в Руайане в марте снова возвратился в квартиру на улице Боэси, где и оставался до 16 мая. Война привела к значительному свертыванию культурной жизни в Париже. В апреле в галерее «М. А. И.» было выставлено несколько его работ, выполненных акварелью и гуашью. В то тревожное время в городе организовывалось очень мало выставок Книги, которые, как он ожидал, должны были выйти с его иллюстрациями, и среди них сборник стихов Элюара под названием «Покорные цветы», издать не удалось. Тем временем в Музее современного искусства в Нью-Йорке открылась выставка его работ, организованная Альфредом Барром, которую планировалось показать еще осенью 1939 года. Это. обширное собрание картин, включавшее «Гернику», произвело глубокое впечатление на тысячи посетителей музея в Нью-Йорке, а затем и в других городах Америки.

Кое-кто из друзей оставался в Париже. Продолжали работать, правда, менее активно, Зеврос, Ман Рей, Жорж Унье и другие сюрреалисты, по различным причинам не призванные в армию. Они часто встречались с Пикассо в кафе на Сен-Жермен.

Зимой вышел в свет журнал, редактируемый Унье и издаваемый Зевросом. В третьем, последнем его номере, где были помещены работы Миро, Арпа и Шагала, Пикассо поместил виньетку к стихам Пьера Риверди. Все эти приносящие некоторое утешение занятия, случайные встречи с Полем Элюаром и другими друзьями, бывавшими наездами в Париже во время коротких отпусков, помогали Пикассо поддерживать старые знакомства. Однако это продолжалось недолго. Блицкриг Гитлера спутал все карты. Оккупировав в апреле Данию и Норвегию, немецкие войска 10 мая вторглись в Бельгию, Голландию и Люксембург. Военные неудачи союзников приобрели вскоре катастрофические масштабы. С каждым днем немецкие дивизии приближались к границам Франции. 15 мая, когда под Седаном был прорван фронт, стало очевидно, что Париж в опасности. Спустя день после случайной встречи с Матиссом на улице Пикассо ночным поездом выехал в Руайан.