ВСЕ СТИЛИ ХОРОШИ, КРОМЕ…

Да, так вот она какая. Киномузыка девяностых и нулевых, пусть и не вся. Не она ли и есть — новая классическая музыка? Очень может быть. Однако, как я уже говорил чуть раньше, возникла и неизбежная отдача на трах-бах-шарах авангардистской музыки — принадлежащие к категории «да какого же …!» творения архи-модернистов. А они, в свой черед, породили новое, отличное от прочих, более удобопонимаемое племя композиторов. Есть среди них новые, есть старые, но каждый выглядит на особицу. Композиторы кино? С ними мы уже разобрались. Позвольте мне, если вы не против, быстренько смотаться назад, в 1992-й. В классическую музыку эпохи, да простят мне столь смелое обозначение, наступившей «вслед за явлением “Классики FM”». Куда она движется? О чем она? И так далее, и тому подобное. Что ж, попробуем разгадать эту загадку.

Покрепче сожмите в руке ваш лук с натянутой на нее струной «соль» — мы отправляемся в путь. 1992-й был годом создания «Классики FM», а спустя совсем недолгое время на свет появился и явственный «хит “Классики FM”». И боже ты мой, какой он был странный.

Произошло это в 1993 году. Штеффи Граф побила Яну Новотную и получила третий подряд Уимблдонский титул; Родди Дойл получил Букеровскую премию за «Падди Кларк, ха-ха-ха!». А Гэвин Брайар записал на лондонской улице пение какого-то нищего — короткий куплетец, славящий Господа, — не вполне понимая, зачем ему это понадобилось. Он вернулся в свою студию — видите, это уже ничуть ни похоже на композиторов прежних времен, — и принялся повторять запись и повторять, повышая уровень громкости и заставляя сопровождение струнных звучать все напряженнее. Результат получился до странного трогательный, у многих вызывающий слезы. И эта музыка опять-таки неделю за неделю оставалась в списках самых популярных вещей, снова и снова звуча по радию. Увы, исполнитель ее ныне мертв, но каждый раз, как мы проигрываем его запись, нам начинают звонить и спрашивать, кто это поет. Название музыка носит странное: «Кровь Христова меня еще не подводила», и по-моему, она ничем не уступает моцартовской «Ave Verum».

В том же 1993-м мы получили и еще один «крученый мяч». Как я уже говорил, не так чтобы очень известный польский композитор Гурецкий написал эту вещь в 1976-м, как раз когда «Кто-то пролетел над гнездом кукушки» сорвал банк, получив целых пять «Оскаров». Затем Гурецкий сунул партитуру в нижний ящик комода, стоявшего в его доме неподалеку от Освенцима, и, вообще-то говоря, думать о ней забыл. Однако в 1993-м сопрано Дон Апшоу и оркестр «Лондон-симфониетта» сделали новую ее запись. И на сей раз история получилась совсем другая. Меланхолические стенания этой «Симфонии печальных песен», казалось, задели в людях какую-то чувствительную струну, запись разошлась миллионным тиражом и стала одной из музыкальных легенд девяностых годов.

Дела классической музыки начали принимать приятный оборот, между тем наступил 1994-й: год Чемпионата мира по футболу. И множеству людей не давал покоя не только вопрос: «Победит ли опять Германия?», но и: «Как нам быть с музыкальной эмблемой?». За четыре года до этого футбольные власти предержащие нашли решение почти гениальное: оседлать, так сказать, волну и взнуздать прилив популярности классической музыки. И обратились в поисках музыкальной эмблемы Чемпионата мира 1990 года к Джакомо Пуччини и Лучано Паваротти сразу. «Nessun dorma»[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] могла звучать для многих что твоя японская музыка, однако в 1990-м она вывела Пуччини на футбольные поля. Думаю, Джакомо, народному композитору Италии, это понравилось бы.

На «Nessun dorma» оперный театр спотыкался всегда, потому что хитрый черт Пуччини не довел ее до конца, — просто торопливо поскакал дальше. В результате, если вам этого не ведомо и потому вы безотчетно вскакиваете посреди зала, восклицая: «О, вот так да, здорово, браво, а что?», знайте, выглядеть вы будете, как корова не в своем в седле. То есть, если вас вообще расслышат сквозь трели мобильных телефонов, которые в наши дни звучат, похоже, более-менее повсюду. В 1994-м Чемпионат мира проводился в Америке и в его музыкальные эмблемы взяли мелодию из «Вестсайдской истории» Бернстайна, однако до успеха своей итальянской родственницы ей было далеко. А теперь вперед.

Еще одна интересная штука появилась пару лет спустя, оставив весьма глубокий, так сказать, отпечаток в песке. Стоял 1996-й. Позвольте напомнить вам, что это было такое — болезнь Крейтцфельдта-Якоба, макабрическим образом связанная с так называемым «коровьим бешенством», унесла жизни десяти человек; «Биг-Мак» начал продаваться за 2,70 фунта, и Англия проиграла Германии по пенальти. Впрочем, последнее вряд можно считать точной привязкой ко времени. Но перейдем к Карлу Дженкинсу — это такие валлийские, ненатуральной величины ходячие усы, обладающие музыкальностью, за которую и жизнь отдать не жалко, и, что, быть может, существеннее, состоявшие некогда в электронной рок-группе «Софт машин». В ту пору он зарабатывал на жизнь, и неплохо, сочиняя музыку для рекламы. А в 1996-м напал на золотую жилу — музыка, написанная им для Строительного общества Челтнема и Глостера, приобрела ошеломляющую популярность. Со временем, она, прилипчивая, как грипп, вышла на компакт-диске под названием «Adiemus»[*] и оставалась в списке хитов номером один дольше всего, что я в состоянии припомнить.

Впрочем, то, что намеревался предложить нам 1997-й отстоит от этой музыки на миллион миль.

Если вы ищете нечто вроде «Ну, это НЕ то, что я называю звучащим НА ПОЛНУЮ ГРОМКОСТЬ 1997-м!», я, пожалуй, знаю, что вам предложить. Так сказать.

Да, это, действительно, явное не то. Я про музыку 1997-го. Она представляет собой итог труда двух людей: первым был сэр Эдуард Элгар — английские, ненатуральной величины ходячие усы, за которые любой музыковед с радостью отдал бы жизнь, — а вторым — композитор и вообще ушлый малый Энтони Пейн. В 1997 году мистер Пейн обнародовал законченную Третью симфонию Элгара. Законченную, то есть, мистером Пейном с разрешения наследников Элгара. И стало быть, Эдди «Эдельвейс» Элгар вернулся, через шестьдесят три, примерно, года после своей кончины, в хит-парады. Очень похоже на Элвиса с его «Чуть меньше разговоров». Только без дерганья бедрами.

У этого самого 1997-го имелась в рукаве и еще пара тузов. Мало того, что Дж. К. Ролинг произвела на свет первого своего Гарри Поттера, один композитор, бывший левша-артропод и вообще милейший человек, сэр Пол Маккартни, продемонстрировал последнее и до сей поры непревзойденное из своих построенных на классике сочинений, «Нерушимый камень». Замечательная вещь. Не обошлось и без горьких минут. Печальнейший из хитов 1997-го вышел из-под пера Джона Тавенера. 5 сентабря, на похоронах Дианы, принцессы Уэльской, Линн Даусон пела фрагменты «Реквиема» Верди, а Элтон Джон свою переработанную «Свечу на ветру». Однако самым востребованным в стране «классическим» сочинением стала в скором времени эзотерическая кантата возвышенного минималиста Джона Тавенера. Его «Песнь Афине».

В каком-то смысле, популярной она оказалась по причине далеко не самой лучшей, и все-таки, это простая и прекрасная музыка. И, во многих отношениях, очень типичная для пути, который многие современные композиторы избирают, чтобы уйти от шоковых эффектов авангарда и вернуться к своего рода «нео-романтизму». Виноват, куда ни сунься, везде ярлыки, но ведь действительно же, существуют вещи, которые очень трудно выразить словами. Как «нео-классиков» никто и никогда с чистыми «классиками» не спутает, так и этих «новых романтиков», при всей их красе и мелодичности, за оригинальных романтиков даже ошибкой принять невозможно.

1998-й — он снова с нами. Джеймс Хонер, то есть. Как мы уже знаем из посвященного кино раздела, он в очередной раз вытащил счастливый билет, именуемый на сей раз саундтреком к «Титанику». Я снова упоминаю эту музыку потому, что она провела в числе «классических хитов» невероятно долгое время — миллиарды лет, не меньше. В этом же году умер, дожив до девяносто трех, великий старец серьезной английской музыки, Майкл Типпетт. Пять опер, четыре симфонии, пять струнных квартетов, четыре фортепьянных сонаты и многое, многое другое. Я уж не говорю о Дане Интернешнл, победившей в 1998 году на конкурсе «Евровидение» с песней «Дива». Этот год ознаменован также появлением нового таланта, Людовико Ейнауди с его особой разновидностью наивного минимализма, породившей немало последователей и принесшей ему немало золотых дисков. Однако большой классической сенсацией 1998-го стало вдохновенное соединение средневековой хоровой музыки с современным джазовым саксофоном. Ну кто бы до такого додумался? Внушение свыше! Уверяю вас! «Хиллиард-ансамбль» пел средневековые хоры, а Ян Гарбарек играл на саксе. И получилась музыка, «Officium», просто-напросто возвышенная. Совершенно прекрасная. Нет, это же надо — средневековые хоралы и современный джаз. Кому бы могло в голову прийти, что это сработает? И то сказать, первая затея той же компании, соединение ранних цитр и крумгорнов с индийской рагой, особого успеха не имела. Так, что у нас дальше? Ах, да, «прощание», которое, впрочем, ничего общего с Гайдном не имеет.

Вот еще одна музыка, обретшая известность исключительно благодаря усилиям совершенно определенных людей. «Прощание с Ашоканом», написанное Джеем Унгаром в честь американского городка Ашокан, стало популярным лишь в новом тысячелетии — в 2000 году (год «Купола», «Лондонского глаза» и Венус Вильямс, побившей Линдсей Дэвенпорт на одиночных женских соревнованиях в Уимблдоне). Замысловатая маленькая вещь, которую мог никто и не заметить, если бы не потрясающая аранжировка Капитана Джона Перкинса. Впрочем, самым популярным композитором года стал Ганс Циммер, написавший музыку к «Гладиатору». Человек, уже хорошо известный благодаря теме телесериала «В поисках золота», создал партитуру, в которой, кажется нет ни единого недостатка — каждая ее нота отвечает фильму в совершенстве.

Ну а последние несколько лет? Что ж, в них преобладают скорее исполнители, чем композиторы. Шарлотта Черч, Лесли Гарретт, расходящийся миллионными тиражами Рассел Уотсон. Впрочем, классическая музыка по-прежнему жива-здорова, Гласс, Тавенер, Райх — все они продолжают сочинять. Да и, так называемую «добрую старую классическую музыку» принялись в последнее время воскрешать реклама и спортивные события — в нынешнем году мы видели, как «Сарабанда» Генделя помогала рекламировать джинсы, а «В ясный день» Пуччини — Чемпионат мира по футболу. И почему же нет? Вреда от этого никакого. Просто большее число людей временами слышит хорошую музыку, верно?

Ну и телереклама тоже протягивает руку помощи. Вот совсем недавно, позавчера, что ли, Джону Тавенеру позвонили из одной телефонной компании и поинтересовались, нельзя ли попользоваться принадлежащей ему кантатой «Агнец» для увеличения продаж ее продукции. Тот же Джон Льюис прибегнул к услугам Людовико Ейнауди, чтобы увеличить продажу своей продукции, а такие артисты, как Милен Класс и «Амики Форевер», не оставляют попыток пробить стену, стоящую там, где кончается классическая музыка и начинается совершенно другая. Имеется также итальянский тенор, Андреа Бочелли, способный продать что угодно и где угодно, доказывая, что, если правильно взяться за дело, аудитория у классической музыки найдется да еще и огромная. И разумеется, с нами по-прежнему Джон Уильямс с его саундтреком к фильму о проблемах детского алкоголизма: «Шерри Портер, 3-я порция», сумевшему возвести настоящую, живую, дышащую классическую музыку в верхние строчки хит-парадов музыки популярной. Боже, храни ДжУ!

* * *

Что ж, на сегодня тема более-менее исчерпана. Поверить не могу, что я столько всего написал, но, похоже, последний кусочек складной картинки под названием «Неполная, но окончательная история классической музыки Стивена Фрая» встал на место. Мы с вами вышли около 302 страниц назад из украшенной наскальными рисунками пещеры во Франции и пришли вот сюда, в мальчишечью страну башен и благовестов, к микрофону заболтавшегося массовика-затейника.

Замечательно.

И все это я — великий и ужасный волшебник страны Фрай.

До скорого.