ГОСТЕВАНИЕ ГУТИЕВ

Итак. Лиры, арфы, флейты, погремушки. Сами видите, все на мази. Вот, правда, шумерам приходилось туговато. Начиная с 2370 г. до РХ, их захватывал практически всякий, у кого имелось несколько сот фунтов и умение владеть мечом. Самыми, возможно, достопримечательными захватчиками были гутии, которые — мне нравится так думать, хоть я и не имею ни грана этимологических доказательств, — должны произноситься, скорее, как «кутии», каковое название, по всему судя, происходит от слова «кутерьма». Гутии представляли собой орду горных варваров. Ну, это уж всегда так бывает, верно? «Варварами» кого только ни обзывали.

Еще одну «волну вторжения» — с точки зрения шумеров — образовали «аккадские семиты», которые — скорее всего, по причине их довольно путанного, плохо продуманного брендинга (ну то есть, я что хочу сказать: с одной стороны гутии, а с другой аккадские семиты — уж я-то знаю, кому отдала бы предпочтение моя фокус-группа!) — решили не искоренять завоеванную шумерскую культуру, но, скорее, усвоить ее. Гутийско-аккадский период, при всей его краткости, стал для музыки благотворным. Строились храмы, а, как говорится, где храм, там и трам-пам-пам. В данном случае, в моду почти наверняка вошли всякого рода дудки, а также трубы из бычьих рогов, выглядевшие если судить по с той эпохи, на редкость эффектно и впечатляюще. Особенно с точки зрения быков.

После этого шумеры стали основными участниками представления в жанре «Прийти, увидеть, помереть», поставленного с размахом, который еще очень долгое время оставался непревзойденным. Их покоряли, одолевали, перепокоряли, корячили, побеждали, переперепокоряли, повергали в прах и вновь покоряли многажды, — в общем, было на что посмотреть. Мне кажется, я понятно все объяснил. И раз уж я застрял в этом времени, может быть, стоит ненадолго остановиться и вывести на сцену кое-кого из вавилонских царей, и в особенности самого прославленного из них, Хаммурапи.

В голове моей часто и в обстоятельствах самых разных мелькали две мысли — думаю, мне стоит поделиться с вами обеими. Обе относятся к «потусторонности». Понимаете, я нередко думал о том, что, если бы такое место и вправду существовало, то, прежде всего, оно должно было смахивать на автозаправку. Почему, не знаю: просто думал так и все тут. И представлял себе заметную издали красно-белую вывеску с миловидной, пусть и бесплотной на вид фигуркой-талисманом, немного похожей на фурию, которая ласково манит вас заехать и полюбоваться пластиковым, сильно переоцененным потусторонним интерьером. Я понимаю, что не все, вероятно, представляют себе посмертную жизнь именно так, ну и ладно, доказать мне, что я не прав, вам все равно никогда не удастся, так что можете ПОДАВАТЬ НА МЕНЯ В СУД! А вторая и, что уж тут вилять, куда более важная особенность посмертного существования, неизменно меня поражавшая, состоит в том, что, несмотря на обещанную вечность, я — хоть убейте меня после смерти — не могу понять, как мне удастся найти время, необходимое для того, чтобы обойти всех, с кем мне хочется от души помолоть языком. Что и возвращает меня к Хаммурапи.

Помимо совершенно очевидного списка людей и вопросов, который окажется у вас на руках в какой угодно потусторонности — ну, знаете: «А-а, мистер Эйнштейн, вы позволите на минутку отвлечь вас от завтрака? Я просто хотел попросить, чтобы вы еще раз растолковали мне что это за штука такая: «Е=mc²». Вы уж простите, но как-то она до меня не доходит. Кстати, не забывайте, кофе тут дармовой, так что стесняться нечего». Так вот, помимо людей очевидных, есть еще люди не менее интересные, просто вы о них пока ничего не знаете. И, по-моему, старина Хаммурапи как раз из их числа.