Зарождение пейзажа
Зарождение пейзажа
По истечении "опасного" 1000-го года европейское искусство окрыляется духом новой бодрости. Вскоре, в зависимости от глубоких политических пертурбаций, вызванных норманнскими завоевателями, возникает, во Франции, Италии и в Англии одновременно, "романский стиль", южные формы которого выдают свое происхождение от римско-византийского искусства, тогда как северные уже вынашивают в зачатке порыв ввысь, своеобразную способность в мертвых формах выражать молитву, - черты, ставшие затем самой сутью следующей фазы искусства - "готики". Живопись идет в это время рука об руку со скульптурой. Оба искусства играют подчиненную роль при "главном" художестве - при архитектуре, поэтому они тесно соединены с декоративностью, с орнаментом. Эта связь проявляется в миниатюрах, продолжающих служить для нас, после гибели других памятников, лучшим источником ознакомления с начертательным искусством того времени. Впрочем, с половины XII века мы можем иметь довольно полное представление и о монументальной живописи - по расписанным окнам, которые дошли до нас в значительном количестве даже из той дальней эпохи. Изобретение этой прекрасной техники принадлежит Франции и, по всей вероятности, относится еще к X веку Стекольная живопись сослужила затем огромную службу всему северо-западному искусству Европы, приучив его к красочной яркости и к величественной простоте[42].
Пейзаж и в это время еще не играет самостоятельной роли. Символические схемы продолжают по-прежнему заменять его. Но иногда эти схемы становятся более свободными, и кое-какая личная наблюдательность художников все же робко пробивается, несмотря на принятую систему условностей и на всю "школьность", требовавшую от живописи или возможно более близкой копии с образцов (все еще византийских), или каллиграфической виртуозности и непременно наглядной иллюстрации к тексту. Эта, часто совершенно условная, символическая наглядность восполняла все недочеты и недосказанности. Допустить, чтоб картина или миниатюра могла говорить сама за себя, противоречило бы всей психологии того времени подчиненной одной церковной дисциплине. Поэтому с особой радостью отмечаешь в произведениях несомненно гениально одаренных личностей (группировавшихся по-прежнему в монашеских общежитиях) искры чего-то нового, более свободного и живого. Это новое сказывается то в какой-то своеобразной, судорожной, даже "гениально-неряшливой" скорописи фигур, сцен и символов, в каком-то "припадочном" нагромождении деталей, то в попытках заменить словесный рассказ графикой. Примерами первого рода являются миниатюры в "Евангелиях" бамбергского собора, в "Мисселе Роберта Жюмиежского", в Апокалипсисе Сен-Севера; примером же летописи в картинах служит так называемая "Tapisserie de Bayeux", многосаженная вышивка по полотну, рисующая главные перипетии завоевания Англии норманнами[43].
В интересующей нас сейчас области оживление средневековой живописи сказывается в иных непосредственных заимствованиях форм природы (флоры и фауны), в виртуозной, зачастую, сложности и в мастерстве разработки уже существовавших орнаментальных мотивов растительного характера. В более свободной и правильной трактовке архитектурных частей, как то: обрамлений канонов или изображений отдельных зданий, целых городов (напр., Небесного Иерусалима во фреске Шварцрейндорфа) и проч. Вспомним, что одновременно подобные явления (лишь с некоторыми оттенками) наблюдаются и в византийской живописи. С XII века наблюдается большее разнообразие форм и приемов изображения животных, явлений природы или зданий. Но странное дело: там это разнообразие не сближает искусство с природой, а, напротив того, скорее еще больше удаляет его от нее. Как мы видели, самыми характерными примерами этого оживления византийской живописи являются уже знакомые нам мозаики Св. Марка в Венеции, особенно сцены книги Бытия в куполах нарфикса, принадлежащие к XII веку, и мозаики в константинопольской церкви Кахрие Джами. К ним надо еще прибавить ряд архитектурных и условно-пейзажных фонов в сицилийских мозаиках XII века.