79. Скучная глава

Горшка забодало то, как Гордеев работает, а точнее не работает, и он сказал ему об этом. Высказал ряд претензий, попросил исправиться. Об увольнении речи не шло. На что Гордеев ответил: «Меня так просто с этого места не сколупнешь. Я все про вас всех знаю. Знаю про твои проблемы с наркотиками. Знаю, когда и как вы получаете деньги, как перевозите и где храните. Знаю, где вы живете. И связей с бандитами у меня хватает». В это время мы были в туре по Украине, где у него и правда хватало мутных друзей. А однажды Горшок пришел ко мне в номер и сказал, что нас действительно пасут какие-то бандитского вида личности. Я к этому отнесся не очень серьезно, потому, что считал всех друзьями, а заскоки бывают у каждого.

В итоге с большим трудом Гордеева все же уволили. Он уже давно не только не приносил пользы группе и откровенно вредил (см. предыдущую главу о «Нашем радио»), но уже совсем заврался, и был в этом уличен. После его увольнения начали всплывать контракты на продажу альбомов, заключенные им по нашей доверенности, о которых никто не знал.

Горшок с Князем воспрянули духом и сказали группе (припоминаю, это было почему-то в довольно грубой форме), что пока нет нового директора, все дела они будут вести сами. Я вздохнул с облегчением, ибо снова надевать на себя административное ярмо совершенно не хотел. Правда, продлилось все недолго. Уже через двое суток мне позвонил Князь и попросил разруливать дела. Потому что Гордеев успел обежать все мерчандайзинговые конторы, которые, например, делали наши футболки, и, пока еще действует наша доверенность, нахапать денег и поднасрать нам. Собственно, тут я и вскрыл, что он не просто обворовал нас напоследок, но, пользуясь нашим доверием, делал это уже давно. Как сказал Горшок: «Как в кино, помнишь, "Место встречи изменить нельзя"? Воровка на доверии».

И потому как мне приходилось все это разгребать, я всем об этом рассказал. Ведь я действовал не ради денег, а на благо группы, а выше цели в моих действиях, чем группа, никогда не было. И я мог простить предательство по отношению к себе, но не к нашему общему делу.

Но проблемы остались. Один из музыкантов недавно купил квартиру и боялся, что Гордеев, как и обещал при расставании, настучит в налоговую. Даже Горшок с Князем настолько не хотели трогать это говно, что, когда Гордеев уже после ухода стал вымогать у них «отступные», заплатили ему без вопросов. Из общих денег, правда. Однажды ко мне подошли музыканты и говорят: «А, может, не надо всем рассказывать, что Гордеев у нас воровал? А то мы после этого выглядим, как обсосы. И вообще стремно. Может скажем, что расстались друзьями?» Я ответил, что, во-первых, он на это и рассчитывает, а потом, когда будет обворовывать следующего, ссылаться станет на честную работу с нами. А, во-вторых, и главных, как вы себе это представляете? Я сейчас пришел в контору, которая производит наши футболки. Если я говорю, что мы директора выгнали за воровство, то работа начинается по новой. И все контракты, которые он успел заключить за эту неделю, теряют силу – и все. И предоплаты, которые он успел насобирать, – это не наша проблема. А если я говорю, что все хорошо и мы друзья, то тогда наоборот. Вы будете отрабатывать эти контракты бесплатно, ибо Гордеев деньги только что получил. Но всем хотелось и контракты вернуть, и деньги получить, и чтобы проблем у них лично не было. И чтобы сделал все это я.

И вот тут на горизонте возник В. Батогов, директор группы «Алиса». Когда он устраивался к нам, первым делом сообщил, что имеет определенные связи и поэтому гордеевских бандитов бояться не надо. Гарантировал в случае чего силовую поддержку.

Ок. Зашибись. Хоть это с плеч долой. Я, честно говоря, гораздо больше переживал по поводу обстановки в группе. Очень хотелось заниматься только музыкой. Следующий альбом мы собирались записать мощный и четкий, и очень серьезно к нему готовились.

Прошло время, и мы снова поехали в тур по Украине. Гордеев позвонил и предложил «просто встретиться» в ресторане. Хоть ссы в глаза – все божья роса. Князь даже не усмехнулся, а Горшок дико разозлился. И когда узнал, что музыканты собрались на встречу, сделал круглые глаза и очень грязно обрисовал их личностные качества. Самое смешное, что в ресторан поперлись те, кто наиболее активно требовал увольнения Гордеева.

Я туда не пошел вот почему. Вообще я не испытывал личной неприязни к Гордееву. Слишком многое нас связывало, и мне не верилось, что можно все перечеркнуть ради денег. Однажды в поезде Питер – Москва он сильно передолбился, а потом нажрался коньяка, вырубился и начал глотать язык. Никто не обратил на это внимания – пусть отдыхает. И не по злобе или какому умыслу, просто пьяные были. И я сидел всю ночь, держал его голову на коленях, чтобы он не задохнулся. Не мог я плохо относиться к человеку, которому спас жизнь. Но и спокойно выпивать с человеком, который меня обокрал, а теперь делает вид, что так и надо, я тоже не хотел. Попытался отговорить музыкантов, но куда там. Понять я этого не мог, поэтому остался в гостинице, выпил в одиночестве водки и лег спать.

Проснулся я от чудовищной вспышки в голове и дикой боли. Надо мной стоял Гордеев и чем-то тяжелым бил меня прямо в висок. Я попытался сопротивляться, но он схватил меня за волосы и начал бить в висок уже головой. А драться головой он умел (я сам у него учился, умение в дороге полезное). Его безуспешно пытался удержать совершенно пьяный Ренегат, приговаривая: «Саня, ну не надо…», а иногда оборачиваясь ко мне: «Он сам догадался, в каком номере ты живешь, я тут не при чем…»

Горничная вызвала ментов, которые и надели на Гордеева наручники. Башка у меня была разбита, морда исцарапана, номер был усеян клочьями моих белых волос. Внизу, на ресепшен, Гордеев немного успокоился и сообщил мне, что клянется своей жизнью и здоровьем своей матери, что непременно меня убьет. Я подумал, что это уже серьезно. А впереди было еще шесть украинских городов.

Дальше все как в тумане. В следующем городе меня отвезли в больницу, где дали справку о том, что у меня сотрясение мозга и множественные ушибы. Таблеток никаких не назначали. Помню, как я пару раз после концерта терял сознание, и Горшок меня приводил в чувство, и почему-то в одиночку. Но больше всего меня поразила реакция одногруппников: «Сам виноват, надо было с нами в ресторан идти и, вообще, это ваши разборки. Зря ты его в воровстве уличил».

Я искренне не понимал, как мои друзья могут говорить такие страшные вещи, и пытался спорить, хотя меня просто слезы душили. Но, может быть, это была реакция на сильное сотрясение мозга… Что-то неправильное происходило в моей жизни.

Гордеев срочно поехал в Питер, где рассказал всем свою версию произошедшего. Первую неделю мне было так плохо, что я просто лежал. Когда полегчало, я оповестил всех, что Гордеев поклялся убить меня. Из-за денег! Из-за каких-то сраных денег. Из-за того, что я ему помешал комфортно воровать. Я не хотел, чтобы он вошел к кому-нибудь в дом под видом моего друга. И вот тут началось самое странное.

Я узнал множество престранных фактов, доселе от меня скрываемых. Оказывается, Гордеев не сошел с ума, он всегда таким был. Просто все стеснялись сказать. Например, Маша, рассказала, что, когда от Гордеева хотела уйти его предыдущая жена, он взял свою дочку и высунул в окно пятого этажа, угрожая отпустить, если жена уйдет. Я спросил:

– Маша, а тебе не кажется, что скрывать такое неправильно? Я бы в жизни не стал с таким человеком вести дела, а тем более дружить. И вообще в свою жизнь пускать.

Маша ответила, что просто не хотела, чтобы думали, что она живет с сумасшедшим. И таких историй оказалось море. Поэтому, повторюсь, я посчитал своим долгом всем своим друзьям и знакомым сообщить, что Гордеев опасен и безумен. Многие мне впоследствии сказали за это спасибо.

А через пару месяцев у Горшка была свадьба, и я как свидетель всячески помогал.

А главное – впереди была новая вершина! Наш новый альбом. Я готов был простить всех и вся, главное было добиться цели. Материал мы подбирали очень внимательно и записать его собирались на абы как, а самым наилучшим образом. И все это на фоне моей все более разгорающейся любви к Иришечке. Нет, славное было время. Одна моя любовь стоит того, чтобы пережить все эти «неприятности».