Фернандо Галлеро

Пейзажи с замками на упомянутом ретабле "эйкиста" Дальмау не более как жалкие схемы, заимствованные у миниатюр ходячего типа. На одной из самых интересных композиций каталонской школы ("Чудо с хлебами"; собор в Барселоне) бесчисленные фигуры густо заполняют все пространство, ничего не оставив от изображения той "открытой" местности, в которой произошло чудо. Исключением из общего правила является, пожалуй, большой ретабль кардинала Хуана де Мелья (около 1465 г.) в соборе Заморы, написанный Фернандо Галлего. В пяти сценах здесь имеются удачные, в смысле трактовки глубины, изображения внутренних помещений, в двух других - гористые пейзажи с далями в духе нидерландской школы[172].

Характеристика испанской живописи вполне применима и к португальской. Здесь также властвовали нидерландские формулы, частью привитые местным художникам, частью же выявлявшиеся в творчестве нидерландцев, поселившихся в Португалии. Лишь за последнее время мы начинаем получать приблизительное представление о каких-то особенностях португальской школы, ведущей свое начало от расцвета культуры этого государства при королях Иоанне I, Иоанне II и Мануэле (1383-1520 гг.). Однако до настоящего времени лишь тренированный глаз отличает эти особенности; охарактеризовать же словами их отличие от формул нидерландских школ прямо невозможно. Реализм Нуно Гонсальвеса (процветавшего около 1460 года) очень близок к реализму Дирика Боутса. Картины в церкви в Томаре напоминают и в пейзажах, и в фигурах произведения Давида и Провоста, Фрей Карлос близок к Псевдо-Блесу, Мастер Рая (которого раньше идентифицировали с Карлосом) похож на Лукаса Лейденского, а произведения величайшего художника средневековой Португалии, Великого Васко (Фернандес), скончавшегося около 1541 года, не трудно принять за произведения Метсиса или Энгельбрехтсена.

Долго держалась при этом готическая система форм. Уже в писанных архитектурах появляются круглые ренессансные арки и другие отдельные детали античного характера, но общий стиль образов остается, несмотря на значительное мастерство в передаче этих деталей, еще таким же строгим, иератично-неподвижным. Постепенно проникает в португальскую живопись и пейзаж, но он все же так и не достигает самодовлеющего значения; он заменяет примитивное золото или ровный черный колер, но он не оживает, не становится интересным. В тех же случаях, когда португальские художники решаются придать больше разнообразия и значения пейзажу, они пользуются всецело схемами, которые были введены в Португалию фламандскими или голландскими поселенцами или которые привезли из Антверпена и Брюгге ездившие туда учиться португальцы. Так, совершенно в духе Патинира или Блеса исполнены затейливые и красивые пейзажи в отверстиях лоджий, в которой изобразил Васко облаченного в роскошную ризу св. Петра (собор в Визеу), и подобный же пейзаж находится позади св. Петра более сильного мастера Веласко, учителя Васко, в церкви св. Иоанна в Таруке. В произведениях последующей эпохи мы встречаем то пережитки суровой и сухой готики, то робкие попытки пробуждения.

Не оживает вполне живопись Пиренейского полуострова и в течение всего XVI века. Много здесь пишется пышных золоченых икон, художники перенимают некоторые черты итальянского ренессанса, наконец, решительно обращаются к итальянизму, но при этом они не творят вещей, которые по существу отличались бы от произведений их предшественников. Какая-то ремесленная косность сковывает их порывы. Или это они так фанатично отражают свою преданность церковному традиционализму? Потребовались весьма серьезные пертурбации политического характера, многие годы сближения с Италией и итальянизированными Нидерландами, объединение с ними под скипетром Габсбургов, появление грандиозных творений Тициана, пребывание в Испании итальянских мастеров вроде генуэзца Камбиазо и венецианца Теотокопули Эль Греко, чтобы испанская живопись воспрянула, наконец, к новой жизни и показала в полном блеске таившиеся в ней возможности. За годы этого созревания Испанией было создано немало интересного в смысле композиции и иконографии, но крайне характерно для всего отношения испанцев к живописи то, что пейзаж все время оставался у них в самом подчиненном и прямо жалком состоянии.