Питер Брейгель - вступление

Питер Брейгель - вступление

И. Брейгель-старший. Пейзаж из серии "Маленких брабантских и кампинских пейзажей", изанной в 1561 году.

Брейгель обязан Эртсену, Лукасу и Гемессену, он обязан Патиниру и его школе, он был учеником одного из образованнейших художников того времени, Питера ван Эльста Кока, и больше всего Брейгель обязан Босху, которого он мог изучить во всех подробностях, передавая в гравюрах его картины. Таким образом, Брейгель является как бы "профитером" и эклектиком. Однако, подобно другому профитеру и эклектику - Рафаэлю, он все же больше всего обязан самому себе, удивительной своей чуткости, широкой пламенной фантазии, любовному вниманию к природе и восхитительному дару красок. В его творении средневековое нидерландское "готическое" искусство, так и не дошедшее до кульминационного пункта в религиозной живописи и в изображении быта, достигло его в пейзаже. Все остальное в этой области как будто для того только и существовало, чтобы подготовить расцвет Брейгеля, этого изумительного мастера и чудного поэта. Как готическая архитектура находит предельную полноту, цельность и великолепие в соборах севера Франции и Англии, так точно и готический северный пейзаж достигает своей предельной полноты, цельности и великолепия в картинах и гравюрах Брейгеля. Творение Брейгеля - микрокосм, целый мир, выросший на почве средневековой мистики и сказочности. Не устаешь обозревать этот мир и радоваться все новым и новым открытиям в нем. Брейгелем перебраны сотни мотивов, начиная от простейших и кончая самыми сложными; им изображены, каждый раз с особой точки зрения, все часы дня, все времена года. И все это полно духа средневековой авантюры, настроения рвущейся на простор души, все это глубоко личное и потому самое совершенно христианское по духу искусство.

И. Брейгель-Старший. Пейзаж из серии, изданной в 1561 году

Мы, правда, не знаем по-настоящему, каким был эллинистический, "языческий" пейзаж. Но, по всем признакам, он не был таким жизненным и одухотворенным, как пейзаж Брейгеля. Из сохранившихся памятников классической древности явствует, что природа служила там художникам декорацией, "фоном". Маленькие помпейские пейзажи, такие виртуозные и пустые, в общих чертах несомненно передают самый дух античного пейзажа. Византии затем совершенно не удалось выразить обновленной христианством души в пейзаже. Она возвратилась к миропониманию древних ассирийцев и персов; из веселой игры эллинов она сделала кошмарный ритуал азиатских деспотий. Пейзаж у нее почти исчез или же окончательно превратился в узор, в ковер, иногда даже в иероглиф. Напротив того, Западная Европа создала готику, она дала св. Франциска Ассизского, она же создала и пейзаж, который следует считать таким же наглядным, как и готическая архитектура, выражением обновленного культа природы, не нуждавшегося более в наивных персонификациях, но вылившегося в восторженном изучении всего видимого, всего Божьего творения.

Особенностью Брейгеля является его широта, свобода и полная искренность[153]. Это художник очень благородной, очень "красивой" души, умиленной и восторженной, знающей и зло, и добро, принимающей первое как неизбежное, и благословляющей второе по личному влечению к нему. И Брейгель является наследником братьев Лимбург и ван Эйк, но робость, ошибки, "провалы" их ему неизвестны. Он совершенно свободно распоряжается огромным достоянием, накопленным художественными предками. Он пишет широко, быстро, просто. Все у него как-то сразу становится именно туда, куда нужно; он умеет передать как мелочный мир под ногами, так и громады полей, гор, небес. Безбрежно раскидывается у него горизонт, но он умеет также с одинаковой убедительностью передать и уютную прелесть тесных задворков. И вот благородство его сказывается в том, что он при всей своей колоссальной виртуозности совершенно чужд маньеризма. Школа Патинира, быть может, натолкнула Брейгеля на это "витание в пространстве", на "авантюрный", сказочный характер целого его картин; но ему неведомы скучные дефекты, в которые впадали все брабантцы первой половины XVI века: манерность и безжизненное повторение формул. Каждое произведение его имеет свою жизнь; будь то гравюра или большая картина со священным сюжетом - оно всегда задумано с особым, соответствующим данному случаю, настроением и всегда исполнено в трепете. Скуки нет в творении Брейгеля, тогда как ее можно найти даже у Роже, у Боутса, у Давида. У него нет мертвых, пустых мест - все живет у него и все нужно.

Гравюра Г.Кока с рисунка И. Брейгеля-Старшего "Plaustrum belgicum"

Одно лишь поражает в этом особом мире - отсутствие солнца. Выше было сказано, что Брейгелем были перебраны все часы дня, все времена года. Почему же не найти у него солнечного света, яркого и радующего? Одиноко стоит в его творении замечательный пейзаж с виселицей, на которой сидит сорока (картина эта была завещана жене художника, ныне она находится в Дармштадте).

И. Брейгель-Старший. Пейзаж из серии, изданной в 1559 году

Здесь передан солнечный эффект, - но как печально, как уныло! Дали расплываются в туманных испарениях - быть грозе. Точно нехотя, перед тем, чтоб надолго укутаться облаками, солнце оглядывает земную поверхность, скользит по горам, по бургадам, по полям, по макушкам деревьев, бросает мутные тени от уродливого орудия человеческой злобы, стоящего на первом плане[154]. При этом Брейгель в существе своем не меланхолик и не пессимист. В нем чувствуется глубокая вера, он с сыновней нежностью любит Бога, заразительно умеет передавать и простое житейское веселье: крестьянские свадьбы и детские игры[155].

И. Брейгель-Старший. Осень. Музей в Вене.