СЕРГЕЙ БОРДАЧЕВ «Открытый миру»

СЕРГЕЙ БОРДАЧЕВ

«Открытый миру»

В 60-е годы я жил в старом центре Москвы, где на Мещанских улицах находились мастерские многих художников: Юрия Герасимова, Валентина Воробьёва и других. В одной из них я познакомился со Зверевым. Меня сразу поразило, как он работает. Писал он всегда с натуры, но натура была только поводом, импульсом к творческому самовыражению, виртуозной импровизации. Человек или пейзаж на холстах Анатолия Тимофеевича преображался. Сквозь точно схваченное внешнее сходство ощущался звёздный прообраз земного.

Зверев мог сделать искусством всё, и работал он чем угодно. Например, мой портрет и портрет моей матери были написаны им щёткой. Объёмное, астральное видение мира резко выделяло его на общем фоне художников. О людях с плоскостным мышлением он презрительно говорил: «Фанера!»

Мир был открыт ему полностью — и значительные его явления, и забавные мелочи. Играя в шашки, он шутя выстраивал масштабные комбинации на всю партию вперёд. Деньги собирал, как грибы: часто закатившаяся в щель копейка обрастала ещё двумя-тремя рублями, найденными тут же, вокруг.

Но, открытый миру и людям, всегда окружённый многочисленными знакомыми, Анатолий Тимофеевич оставался очень одиноким и беззащитным, особенно в последние годы. Почти все ценили его мастерство. У половины Москвы есть написанные им портреты, но лишь немногие понимали и любили его таким, каким он был — непредсказуемым и неуправляемым, особенно когда чувствовал к себе недоброжелательное отношение. Но на добро он откликался всей душой. Поэтому с детьми, например, всегда находил общий язык. Да и сам он до конца жизни своей оставался большим ребёнком.

Помню, мы часто проходили с ним мимо стадиона «Буревестник» (теперешний «Олимпийский» спорткомплекс). И если Анатолий Тимофеевич видел играющих в футбол мальчишек, то бежал к ним и становился в воротах. Его охотно принимали в игру — вратарём он был классным, а я был единственным, но зато азартным болельщиком. Сам Зверев страстно болел за «Спартак».

Анатолий Тимофеевич любил бывать у меня дома. Там он отдыхал. Мне тоже часто приходилось ночевать у него. Он боялся оставаться один в своей квартире в Свиблово, где его всегда дожидалась пачка повесток из отделения милиции.

Но удивительно, что затравленный и бездомный художник никогда не выплёскивал зло на свою живопись. Она всегда несла людям свет.