АННА МЕССЕРЕР Зачинатель русского нонконформизма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АННА МЕССЕРЕР

Зачинатель русского нонконформизма

Анатолия Зверева я знала не один десяток лет. В молодости он иногда жил на даче моего отца, где много и вдохновенно работал. Нередко он заглядывал в нашу московскую квартиру и каждый раз оставлял нам на память о себе портрет какого-нибудь члена нашей семьи, либо нарисованный букет цветов, который в тот момент стоял на столе, либо рисунок приглянувшейся у нас в доме вещицы. У меня всегда были наготове краски и материал на тот случай, если на Толю найдёт вдохновение и ему захочется поработать. Он рисовал всех нас по многу раз, даже собака не оставалась без его внимания.

Иногда Толя пропадал надолго, и тогда в Москве появлялась очередная версия о его смерти. У меня были телефонные номера, которые он мне оставлял, как он выражался, «на крайний случай». По ним я выясняла, что Толя жив. За него всегда было неспокойно, так как он не имел постоянного пристанища и нигде не задерживался подолгу, опасаясь провокаций КГБ. Работники этого учреждения действительно были к нему «неравнодушны» и при случае пытались напомнить художнику о своём существовании. Нередко Толя появлялся со следами побоев и с грустной улыбкой пояснял: «Опять им на глаза попался».

Бытовая сторона жизни А. Зверева оставляла желать много лучшего. Но, как и подобает большому художнику, он стойко переносил все лишения, так как твёрдо верил в себя, в своё призвание и свой талант. В этом он находил поддержку со стороны друзей и коллег по искусству.

Толя, узнав о нашем решении эмигрировать из Советского Союза, охотно согласился написать мне дарственную на коллекцию его картин. Он даже сходил со мной в ЖЭК, чтобы оформить бумагу. При этом он сам поражался своему героическому поступку. По дороге он всё время бормотал: «Просто не верится, что я иду в советское учреждение, впервые за двадцать лет, наверное». Однако эта бумага мне не понадобилась, так как в государственной комиссии заявили: «Любые другие авторы, но не Зверев. Его картины не подлежат выкупу. Они за границу не выпускаются». Выручили друзья, и картины очутились на Западе.

Больше я о Толе ничего не слышала до того дня, когда случайно узнала о его смерти. У меня уже не было того московского телефона, по которому я могла бы связаться с ним или его друзьями. Никаких официальных сообщений в печати не было. Но на этот раз мне даже в голову не пришло перепроверять достоверность этого факта. Я сразу поняла: Толя умер.

Умер для себя, но не для других. Ему удалось оставить частичку своей жизненной энергии и своего дыхания в каждой из сделанных им работ. Со стен нашей нью-йоркской квартиры на нас смотрят наши московские портреты, в них мы улавливаем взгляд Толи — такими он нас видел, такими воспринимал и сумел материализовать своё отношение, оставив его нам на память на всю жизнь. Счастливый дар, который получает далеко не каждый художник. Знал ли об этом Анатолий? Безусловно. И именно поэтому я воспринимаю этого человека не как несчастную жертву социалистического произвола, а как одного из очень немногих счастливчиков, который осознавал значимость своего таланта и которому при жизни удалось испытать успех и признание своих современников.

Мировая известность пришла к нему сразу. Картины его были куплены нью-йоркским Музеем современного искусства, когда он ещё только начинал свою творческую карьеру.

Сами русские художники, его коллеги и современники, с восхищением следили за развитием его творчества; многие считали себя его последователями: «Когда Господь помазывал нас, благословляя на художественное поприще, на Толю Он опрокинул „целую чашу мира“».

«Анатолий Зверев — один из самых выдающихся русских портретистов, рождавшихся на этой земле, которому удавалось выразить трепетный динамизм момента и мистическую внутреннюю энергию людей, портреты которых он писал», — оценивает творчество художника В. Длуги.

Зверев был зачинателем русского нонконформизма, автором нового художественного стиля «ташизм», крупнейшим представителем которого был американский художник Джексон Поллок. Известнейший коллекционер Г. Костаки, обладатель одной из лучших в мире коллекций картин, открыл Анатолия Зверева ещё в 1954 году, когда тому было всего 24 года. Открыл он его не только для себя, как это часто делается в аналогичных ситуациях — выжать из художника всё, не дав ему возможности «выйти в свет». Напротив, Г. Костаки приложил немало усилий, чтобы имя Зверева стало известно далеко за пределами Советского Союза.

Сам Костаки, признанный эксперт русского авангардизма, объездил со своей коллекцией полмира. В Нью-Йорке она была представлена в музеях Гугенхайма и имела успех. Для персональной выставки работ Анатолия Зверева в Нью-Йорке Костаки выпустил прекрасный каталог с множеством цветных иллюстраций и большой статьёй, посвящённой творчеству художника.

Благодаря обширным международным связям коллекционера в мире искусства, Зверев с самой молодости был в фокусе внимания западной публики. Приезжавшие на работу в Москву дипломаты становились постоянными заказчиками художника. Нередко его приглашали в различные посольства на приёмы и торжественные вечера. Независимый характер, бескомпромиссный творческий поиск и новаторство, успех у иностранцев — всё это не могло не раздражать советских официальных лиц. Хочется рассказать об одном трагикомичном эпизоде, в котором А. Зверев сыграл роковую роль. Об этом рассказывается в книге «Русский авангард» (редактор Руденстайн), изданной в Нью-Йорке в 1981 году. В период хрущёвской оттепели группа художников и архитекторов, авторов Дворца пионеров на Ленинских горах, была представлена к Ленинской премии. Это было грандиозное событие, так как эти люди имели репутацию «леваков», и их «чадо», огромный архитектурный комплекс, действительно включал элементы поп-арта, сюрреализма, абстракционизма и прочих «измов». Хрущев с одобрением отозвался об их работе, что явилось сигналом для Комитета по Ленинским премиям.

Но как раз в это время в американском журнале «Лайф» появились репродукции картин двух советских художников, которые, по мнению американских специалистов, были наиболее значительными представителями русского искусства современной эпохи. Это картина Валентина Серова «Ленин в Смольном» и «Автопортрет» Анатолия Зверева, написанный в чисто религиозном духе. На развороте журнала Ленин и Зверев смотрели друг на друга и вызывали у читателя недвусмысленные ассоциации. «Спаситель и Сатана», — как кто-то метко заметил. Этот номер журнала немедленно оказался на столе у Н. Хрущёва. Ярость правителя была безгранична. Немедленно было принято решение отменить Ленинскую премию новоявленным авангардистам, завинтить покруче гайки, чтобы впредь таких святотатственных настроений и ассоциаций не могло возникнуть. На самого Зверева началась настоящая травля, которая продолжалась тридцать лет.

К счастью, у Анатолия было много преданных друзей и поклонников его таланта, которые помогали ему в борьбе за существование и за утверждение самобытного творческого стиля.

«„Придворный портретист Её Величества московской интеллигенции“, имя которого обросло мифом и передавалось из уст в уста», — вспоминает искусствовед И. Левкова-Ламм о Звереве. Такие известные зарубежные деятели, как французский дирижер Игорь Маркевич, директора американского Музея современного искусства Рене Л’Арнонкур и Альфред Барр активно содействовали популяризации имени художника. В период с 1965 года, когда были организованы первые персональные выставки Зверева в Париже и Женеве, по 1986 год его работы экспонировались на Западе более тридцати раз: Италия, Западная Германия, Англия, Франция, Швейцария, Австрия, Дания, США — страны, которые неоднократно предоставляли свои галереи для показа картин Зверева. Как отмечает Костаки, западные критики высоко оценили работы художника — говорили даже, что их можно сравнить лишь с шедеврами Матисса или Пикассо. За полгода до смерти А. Зверева, в 1986 году в Нью-Йорке в галерее «Курос» в течение двух месяцев экспонировались работы художника, — в основном раннего периода его творчества (50–60-е годы). Эта выставка вызвала большой интерес у американской публики и получила положительный отзыв в американской прессе.

Как отмечает художник и искусствовед В. Длуги: «Анатолий Зверев — один из самых экспрессивных и спонтанных художников нашего времени. Его манера настолько индивидуальна, что в каждой его картине можно немедленно узнать почерк автора. Особенно в портретах его техника достигает необычайного эффекта. Блестящая комбинация красочных мазков с кусками холста создаёт необыкновенный световой и пространственный ритм. Отсутствие деталировки делает понятной структурную композицию, которая подчёркивает внутреннее состояние человека. Несколькими штрихами он достигает огромного драматического эффекта, спонтанности и мгновенности. Художнику удаётся передать чувство непосредственной связи между ним и его моделью».

О Звереве писали многие, пытаясь проникнуть в его глубокий, сложный и противоречивый характер. Но никому не удавалось так передать внутренний духовный мир, как самому автору. Автопортрет Анатолия Зверева — лучшее описание личности мастера.