Великолепная усталость

По замечанию Макиавелли, «в государствах, где правление то и дело переходит от тирании к своеволию и наоборот, не может быть никакой прочности из-за большого числа могущественных врагов. Что-то не нравится людям благонамеренным, что-то не угодно просвещенным; одному слишком легко творить зло, другому весьма затруднительно совершать хорошее, в первом слишком много власти дается гордыне, во втором – неспособности. Однако и то, и другое может упрочиться благодаря мудрости или удачливости одного человека, которому всегда грозит опасность быть унесенным смертью или оказаться обессиленным из-за волнений и усталости».

Род Медичи испытал подобное уже при внуках Козимо Старого – младшем, Джулиано, и старшем, Лоренцо, которому после смерти отца, Пьеро Подагрика, в 1469 году пришлось возглавить семейство и город, поскольку об этом его попросили сами горожане. «Они пришли к нам в дом, – вспоминал он позже, – выразили соболезнование и попросили взять на себя заботу о Флоренции. Такой почет не пристал моему возрасту, ведь мне едва исполнилось 20 лет, однако ввиду важности дела и связанной с ним опасности, я согласился, хотя и против желания».

Молодой Медичи сразу проявил себя умным, решительным, но дипломатичным правителем, благо в наследство ему достались исключительное положение и благополучное в целом государство. Лоренцо заслуженно носил прозвище Великолепный, которое в Италии давалось именитым особам некоролевской крови.

Именно ему, а не деду-основателю, довелось прославить династию, хотя при нем заметно оскудело, казалось, неисчислимое семейное богатство: младшие Медичи увлекались искусством в ущерб торговым делам. Лоренцо Великолепный, с чьим именем связано начало эпохи Чинквеченто – апогея ренессансной культуры, – покровительствовал многим из тех, кого позже посчитали великими творцами Возрождения. Особым вниманием правителя пользовались поэт Анджело Полициано, философ Пико делла Мирандола, художники Сандро Боттичелли и Микеланджело Буонарроти, коих он держал при дворе и называл друзьями.

Флоренция в XV веке

В отличие от предков склоняясь к тирании, второе поколение Медичи нуждалось в талантливых поэтах – в первую очередь для поддержания блеска двора. Способствовали тому произведения искусства – образцовые, безо всякой политической подоплеки, в тот момент нежелательной и даже опасной для правительства. Это удавалось поэту-клирику Полициано, который, будучи падким до наживы, даже в стихах обращался за помощью и неизменно ее получал. Лоренцо ценил его за исключительные способности к языкам, восхищался греческими и латинскими элегиями, не обижался на эпиграммы, дав Полициано прозвище Гомеровский юноша за превосходный перевод «Илиады».

Мистически настроенный Пико делла Мирандола, владевший древнееврейским, арабским и халдейским языками, открыл правителю мудрость каббалы. В своей «Речи о достоинстве человека» он высказывал мысль о том, что у человека нет собственного природного образа, но есть много чужих внешних обликов, то есть он – животное многообразной и изменчивой природы. Некоторые из тезисов Мирандолы церковь признала еретическими и осудила. Такое же произошло и с самим автором: несмотря на близость к Медичи, он был заключен в тюрьму, но вскоре прощен и освобожден папой Александром VI.

Джироламо Макетти. Лоренцо Великолепный, 1470-е

Сандро Боттичелли. Джулиано Медичи, 1476

Не чуждый высокой словесности, Лоренцо не ограничивался одним лишь ее изучением, его знали как автора поэтических произведений и ученых трактатов. Однако среди других достойных дел главным он считал благотворительность и, подобно деду, был щедрым меценатом: поддерживал Фичино, старого главу Платоновской академии, которую посещал и сам, благоволил к поэту Луиджи Пульчи, принимал у себя Ландино, Аргиропуло, Франческо Филельфо, Бернардо Бембо, Эрмолао Барбаро, Иоганна Рейхлина и других знаменитых гуманистов. Его покровительством пользовались люди искусства – Филиппо Липпи, Андреа Верроккьо, Антонио Поллайоло, Гирландайо, Джулиано да Сан Галло, юный Микеланджело. Продолжая семейную традицию, Лоренцо собирал древнюю и новую скульптуру, камеи, монеты, картины. Кроме того, он активно пополнял библиотеку, позже перенесенную в красивое здание и названную в его честь – Лауренциана. Эта постройка считается последним архитектурным памятником флорентийского ренессанса. «Микеланджело придумал все самое лучшее, – писал Вазари, – показав это в прекрасном членении окон, в разбивке потолка и дивном входе. Никогда еще не видано было изящества более смелого как в целом, так и в деталях, не было лестницы более удобной, со столь причудливым изломом ступеней, и все это отличалось от общепринятого и поражало каждого». Книги для будущей Лауренцианы приобретались по всей Европе, но некоторые правитель написал сам, ведь, покровительствуя поэтам, он сочинял стихи, как оказалось, совсем неплохие.

Библиотека Лауренциана

Хорошо владея латынью и греческим, в своем поэтическом творчестве Лоренцо употреблял тосканское наречие, восхваляя родной язык, которым тогда образованные люди пренебрегали. Слагая благозвучные строки, он делился с читателями личными переживаниями, касаясь зрительных образов, замечал, например, что влюбленный может видеть в воде не только свое отражение, но и то, к чему имеет неодолимое влечение, а подняв голову вверх, и там находит предмет любви. Лирика Лоренцо необычна тем, что сам автор, обычно спокойный, так вдохновенно выказывая радость, огорчение, глубокую печаль и влюбленность, чаще всего описывал чувства брата Джулиано, которому пришлось испытать и большую любовь, и безмерное горе.

В отличие от старшего брата, которого соотечественники называли самым безобразным итальянцем, Джулиано был очень красив. Нежная белая кожа, черные, чуть вьющиеся волосы, ясный взгляд лишь подтверждали его приветливый нрав. В отличие от Лоренцо, с губ которого не сходила язвительная усмешка, он покорял сердца скромной улыбкой. Если старший брат в движениях своих был резок и быстр, младший, как истинный сын своей эпохи, отличался жестами плавными, неторопливыми.

Говорили, что правитель сам, не жалея времени, придумывал диалоги, писал тексты песен к карнавалам, сценарии игр, городских праздников и семейных пиров. В старой Флоренции каждое сообщество, от цеховиков до бесприданниц или старых дев, имело свою символику и, собираясь, распевало свой гимн. Разумеется, песни, сложенные на стихи правителя, были безобидней и распевались с большей охотой, благо разучивать его произведения доводилось вместе с ним. «Мне не кажется, что в толковании событий, происходящих в моей душе, есть что-нибудь зазорное. Напротив, это дело из всех наиболее стоящее и приносит наилучшие плоды, что доказывают многочисленные ошибки и нелепости, допущенные комментаторами чужих произведений, поскольку они достовернее изображают самих себя, нежели то чужое, о чем берутся судить. Тогда как собственная душа и ее произведения легко доступны владельцу и сами себе открыты» (Лоренцо Медичи. «Комментарии к сонетам»).

Леонардо да Винчи. Пейзаж долины реки Арно. Рисунок, 1473

В пору правления Лоренцо Великолепного по улицам Флоренции ходил могучий красавец Леонардо – сын крестьянки и нотариуса из городка Винчи. О том, какое значение имел для мировой культуры этот человек, сегодня знает каждый, но в 1467 году, когда 15-летний юноша впервые прошелся по мостовой великого города, об этом никто не догадывался. Просто, но элегантно одетый, он бродил по переулкам, задерживался на площадях, всматривался в лица прохожих, постоянно что-то записывал и зарисовывал. Прошло много лет, прежде чем беглые эскизы преобразились в шедевры, впечатления выстроились в стройную философскую систему, а сам Леонардо стал титаном Возрождения, чей авторитет не смогли поколебать ни века, ни революции, ни изменившееся в рамках человечества мировоззрение.

Будучи образцом художника Чинквеченто, Леонардо да Винчи был энциклопедистом, исследователем по духу и в действительности. Он мало рисовал, гораздо больше экспериментировал и очень много думал, размышляя о науке, искусстве в целом и живописи, которую отождествлял с философией. По его мнению, рисунок не только выражает связь явлений, но и сохраняет их, делая творения рук человеческих более долговечными, чем творения природы.

Сандро Боттичелли. Автопортрет

Не приемля фламандскую манеру письма, которая так нравилась итальянским живописцам, Леонардо да Винчи критиковал коллег, в частности любимца правителя Сандро Боттичелли, за невыразительную трактовку пейзажа: «…он говорит, что создание фона – пустое занятие, ведь достаточно просто бросить пропитанную красками губку на стену, и она оставит пятно, в котором можно будет различить прекрасный пейзаж». Великий мастер отчасти был прав, поскольку Боттичелли действительно мало интересовался задним планом и, кроме того, уступал многим своим коллегам в достоверности деталей. Выписывая фон, он в самом деле довольствовался условными мотивами фламандской живописи: немного зелени, замки, готические церкви.

По-настоящему мастера звали Алессандро ди Марчано Филипепи, а благозвучное для иностранцев слово «боттичелли», в переводе с итальянского означавшее «бочонок», было прозвищем, и даже не его самого, а старшего брата – одного из 8 детей флорентийского дубильщика кожи. В отличие от остальных родственников, Сандро поднялся очень высоко, выучился живописи, но главное, сумел проявить талант и, подчиняясь канонам, не утратить оригинальной манеры письма. Боттичелли прославился как создатель легко узнаваемых, выписанных изящно-упругими линиями композиций, которые уводили зрителя в идеальный мир красоты и рассудочной гармонии. Если мастера Кватроченто (XIV век) больше интересовались миром живым, во всем его многообразии, то их коллеги эпохи Чинквеченто (XV век) привнесли в живопись мир умозрительный, с идеальными телами и столь же совершенными душами. На полотнах той поры витал дух утонченной, немного холодноватой интеллектуальности, воссозданием которой вслед за живописцами начали увлекаться и скульпторы. Особенно этим отличался Андреа Верроккьо, чей бронзовый «Давид», представленный горожанам в 1475 году, мог бы стать образцом ренессансной скульптуры, если бы тот же герой не заинтересовал Микеланджело.

Женственный «Юный Давид» Верроккьо

…и мужественный «Давид» Микеланджело

Если быть точнее, ваятеля привлек не сюжет, а материал – огромная глыба белого мрамора, испорченная резцом неумелого мастера и лежавшая у собора безо всякой пользы. Молодой, но известный благодаря покровительству Медичи, Микеланджело преобразил ненужный обломок в изумительное произведение искусства. В отличие от маленького (высотой 1,25 м) изящного «Давида» Верроккьо, его 4-метровое творение изумляло монументальной мощью. Он представил библейского героя в момент высшего напряжения сил, создав образец героической, возвышенной, одухотворенной красоты, которая ни до, ни после того не встречалась в мировом искусстве. Микеланджело закончил своего «Давида» осенью 1504 года, когда Лоренцо не было в живых, а его семье пришлось испытать народный гнев и уступить власть республиканскому правительству. Тогда же, в пору недолгого возрождения коммуны, великое творение обосновалось вблизи палаццо Веккио. Ныне оригинал «Давида» Верроккьо находится в Национальном музее Барджелло, а «Давид» Микеланджело в 1873 году переместился с площади Синьории в галерею флорентийской Академии художеств. Место подлинника заняла копия, изваянная столь умело, что некоторые признают ее самостоятельную ценность.

Улица Микеланджело во Флоренции

Как и дед, Лоренцо Великолепный всю жизнь оставался частным лицом: выполнял ответственные дипломатические миссии, участвовал в государственных делах, а затем правил Флоренцией без официальных должностей. Решив не менять республиканский строй государства, он удерживал свое высокое положение разными способами, от личных связей в городе и Европе до устранения политических противников во время выборов. Его власть покоилась на популярности, которую Медичи по традиции обретали с помощью денег. Лоренцо, по примеру предков, без счета тратился на произведения искусства, устраивал блестящие праздники.

«Его заботой в мирные годы одни торжества сменялись другими, и на них происходили воинские состязания, то представления, на которых изображались какие-либо героические дела древности или триумфы римских полководцев. Целью же Лоренцо Медичи было изобилие, единство народа и почет нобилям» (Никколо Макиавелли, «История Флоренции»). Беззаботная жизнь требовала немалых трат, но правитель, имевший незаурядный дипломатический талант, к сожалению, коммерцией занимался без успеха. Покрывая расходы, в том числе на празднества и увеселения, он использовал самые непопулярные, а порой и откровенно преступные меры: учреждал новые налоги, проводил принудительные займы, прибегал к порче монеты. Распоряжаясь государственной казной, он без счета тратил личные деньги, построив на семейные средства целый монастырь, возводя новые и ремонтируя старые храмы.

В правление Лоренцо обрела современный облик церковь Святого Предзнаменования (итал. Santissima Annunziata). Ранее существовавшая на ее месте молельня ордена сервитов была построена за пределами второй крепостной стены еще в середине XIII века. Через два столетия Сантиссима-Аннунциата, оказавшись уже в самом городе, на одноименной площади, потребовала перестройки, которой по просьбе правителя в 1444–1481 годах занимались такие известные зодчие, как Альберти, Микелоццо, Паньо Портинари и Антонио Манетти. После реконструкции портик храмового фасада украсили коринфские колонны, классические черты приобрел интерьер, где появился роскошный потолок с кессонами работы мастера Вольтеррапо. Эффектная дверь слева от трансепта открыла путь к монастырю Усопших со стенами, украшенными фресками Почетти, а внушительного вида центральный портал – к монастырю Обетов. Эта небольшая, ранее ничем не примечательная обитель после переделки стала привлекать взгляд театральным декором, особенно люнетами, которые художники Понтормо, Россо Фьорентино и Андреа дель Сарто заполнили фресками в самом начале XIV века, уже после смерти Лоренцо Великолепного.

Джузеппе Зоччи. Площадь и церковь Сантиссима-Аннунциата, XVIII век