Флорентийский содом

Во времена Данте Флоренция не была такой цветущей, тихой и умиротворенной, какой ее представляют наши современники. Средневековый город наводняли нищие, изувеченные на войне или в тюремных казематах калеки, попрошайки, в общем, всякий бездомный люд, промышлявший не только милостыней, но и занятиями более опасными, например воровством или хуже того – разбоем. Воры сновали по улицам и рынкам, с профессиональным проворством срезая кошельки с поясов почтенных граждан. Жестокие преследования ситуации не меняли, хотя редкому bandito удавалось избежать наказания.

При первой поимке мелкому воришке отрезали одно ухо, при повторной поимке он рисковал остаться без глаза, ступни, кисти руки, а при третьей – и вовсе без головы. Иногда мошенников отправляли на виселицу, и лишь в редких случаях им удавалось отделаться долгой отсидкой в каземате. Не меньшим злом считалась проституция – неотъемлемая часть бытия каждого италийского города еще со времен Римской империи. Бороться с ней пыталась только церковь, но, без поддержки светской части общества, безуспешно. Услугами дам легкого поведения охотно пользовались все, от ремесленников до герцогов. Тем не менее во Флоренции такие женщины не осаждали прохожих на улицах, а ждали клиентов в отведенных им кварталах за крепостной стеной, смиренно существуя под надзором стражи вдали от храмов, святых мест, дворцов и городских ворот. Куртизанке, впервые пойманной в черте города, грозила публичная порка на площади Синьории. Пойманная вторично, она попадала в руки палача, ставившего ослушнице клеймо на правую щеку.

На фресках Санта-Мария дель Фьоре увековечены как знаменитые горожане, так и простые флорентийцы

Почитание семьи и благоговейное отношение к браку никогда не мешали тосканцам отдаваться любовной страсти со всем пылом южной души. Редкий горожанин довольствовался только женой и хотя бы раз не участвовал в оргиях, которые здесь, как, впрочем, всегда и всюду, подлежали запрету. Подобное развлечение приравнивалось к шабашу и соответственно каралось. Расплатой за слишком веселое пиршество были конфискованное имущество, тюрьма, пытки и костер, причем в огне погибал не только человек, но и дом, где он согрешил. С чуть меньшей суровостью флорентийский закон относился к любителям однополой любви: таких лишали соответствующего органа, дабы грех не повторился, и секли плетью на той же площади Синьории. Наказанию подлежала не только преступная пара, но и организаторы встреч, а также родители, если те знали о происходящем и не доложили куда следует. Все уличенные в злодействе посредники, подобно ворам, оставались без руки или ноги. Однако никакие наказания, уговоры и пугающие проповеди не могли искоренить зло, что заставило святого отца Джорджио, современника Данте, произнести горестную фразу: «Флоренция превратилась в Содому».

Средневековая женщина, за редким исключением, относилась к существам низшего порядка и практически была вещью, необходимой для удовлетворения мужских желаний. «Исчадия зла», «ворота, ведущие в ад», чье появление на свет сопровождалось проклятьями, видели мало хорошего в жизни земной и не имели надежд на блаженство небесное. Нежеланные, плохо одетые и часто недокормленные флорентийки жили в полном подчинении у мужчин: отцы часто возвращались домой в течение дня, проверяя, чем заняты дочери, и так же поступали мужья. Считалось, что безделье – грех, но, судя по словам отца Джорджио, меньший, чем любовные страсти на стороне. В женской среде, в отличие от мужской, проявление эмоций считалось недопустимым, как и образованность. Только богатые дамы, оставшись вдовами, имели право обучаться грамоте и счету, необходимым для того, чтобы вести хозяйство.

Добродетельные матроны, скромные девушки из приличных семей отличались от уличных женщин и одеждой, и манерами. Приличной даме полагалось говорить редко, спокойно и, вопреки итальянской традиции, не сопровождать речь жестами. Тем не менее именно такие женщины – скромные, тихие, по сути, ничем не интересные – царили во флорентийской лирике, стоит лишь вспомнить музу Данте Беатриче, платоническую любовь Петрарки Лауру или Фьямметту, благодаря которой сумел познать женскую душу Джованни Боккаччо.

Автору всем известного «Декамерона» довелось родиться и жить в трудное для Флоренции время, когда коммуна сражалась с многочисленными врагами; главным из них был император Генрих VII, а остальными – вся италийская знать. Сын флорентийского купца и француженки, он не мечтал о богатстве, засыпал над торговыми книгами, проводя ночи за чтением Данте. Такое же отвращение юный Боккаччо испытывал и к праву, которое по настоянию отца изучал в Неаполе. Природа наградила его живым умом, любопытством, наблюдательностью, что, в отличие от домашних, оценило окружение короля Роберта Анжуйского – монарха-книжника, охотно привлекавшего таланты к своему блестящему двору. Результаты наблюдений юноша изложил в ранних, не совсем приятных для покровителя вещах, проникнутых неприязнью к монархам-гибеллинам, которые грозили отнять свободы, с таким трудом завоеванные гвельфами.

Джованни Боккаччо на фреске 1450 года

При дворе Роберта нашелся еще один, более интимный повод для сочинительства: Джованни воспылал любовью к незаконной дочери короля, красавице Марии Аквино, вошедшей в его творчество под именем Фьямметты. Назвав ее именем роман, Боккаччо первым из итальянских литераторов раскрыл миру тайны женской души. Та же тематика, но в иной форме, была представлена в сочинениях «Филострато», где изображались муки отвергнутого любовника, и «Любовное видение», где автор использовал дантовские аллегории.

Расставшись с легкомысленной Марией Аквино и ее добрым родителем, в 1340 году поэт покинул Неаполь с израненной душой, надеясь обрести исцеление в тиши родного города. Лечение состоялось даже при отсутствии покоя, ведь Флоренция приближалась к самому критическому периоду своей истории. Вскоре ей предстояло испытать тиранию герцога Афинского (приглашенного на временное приорство французского графа Готье де Бриенна) и связанные с ним бунты, жестокие разборки народа и знати. Далее последовал политический переворот, который, по обыкновению, сопровождался потоками крови. Затем мир потрясло банкротство Перуцци и Барди, к тому времени успевших поймать в денежную сеть почти все царские дома Европы.

Иллюстрация к одному из любовных романов Боккаччо, 1460

Боккаччо видел ужас «черной смерти» 1348 года, до того успев насладиться жизнью. Писательская слава вкупе с хорошим, то есть купеческим, происхождением обеспечила ему достойное место во флорентийском обществе. Он состоял в одном из старших цехов, а примкнув к гвельфам, стал выполнять дипломатические поручения. Будучи, как позже Макиавелли, убежденным республиканцем, писатель разработал учение о тираноборстве, которое можно охарактеризовать единственной однажды произнесенной им прилюдно фразой: «Нет жертвы более угодной Богу, чем кровь тирана». Однако борьба местных ремесленников не вызывала у Боккаччо никакого сочувствия, напротив, всякий раз, когда эта тема возникала в его новеллах, простолюдины представлялись с явной иронией, часто доходившей до откровенной насмешки.

Странно, что имя Боккаччо знакомо нашим современникам в основном по художественной литературе, большей частью тем, кого интересуют пикантные темы. Между тем этот человек, не имея академического образования, славился своей ученостью, подтверждением чему послужили труды на латыни: идиллическая лирика («De claris mulieribus») и политическое эссе («De casibus virorum illustrium») с заимствованными у Цицерона формулами. Римских классиков он знал хорошо, в отличие от философов-греков, хотя это в некотором роде было исправлено изучением греческого языка, не знакомого ни одному из его великих современников.

Произведение, которое вознесло Боккаччо на Олимп мировой литературы, представляет собой цикл новелл, объединенных одной темой – любовь в замкнутых рамках городской жизни. Для итальянской прозы «Декамерон» стал тем, чем в поэзии являлись «Божественная комедия» Данте и сонеты Петрарки. Поводом для его написания послужила… та самая страшная чума 1348 года. Впрочем, эпидемия явилась лишь фоном, а в качестве сюжета автор избрал рассказы юношей и девушек, сбежавших от заразы на загородную виллу и устроивших себе красивую жизнь – пир во время всеобщего бедствия. Каждая из 100 новелл вводит читателя в богатую событиями флорентийскую жизнь. Далекий от трагедии так же, как от комедии, «Декамерон» – это книга о любви, возвышенной и низменной, веселой и драматической, нежной и пошлой, всегда земной и неизменно побеждающей, раскрытой настолько ярко, что после Боккаччо флорентийцы уже не спорили, нужна ли она человеку или нет.

Покорив Европу, это произведение сильно повлияло и на самого Боккаччо, правда, совсем в другом направлении. В конце жизни, он поддался увещеваниям знакомого монаха и едва не ушел в монастырь, успев написать «Corbaccio» – сочинение мрачное, исполненное монашеского аскетизма и презрения к женщинам. Никто не мог объяснить, что вызвало столь резкую перемену, может быть, возраст или осознание того, что время любви ушло, а может, сцены наказания неверных жен, которые во Флоренции, городе отнюдь не пуританском, происходили не реже, чем стычки гвельфов с гибеллинами.

Согрешивших флорентиек не отправляли на костер, как в других городах, наказывая за супружескую измену штрафом или тюремным заключением. Интересно, что кара настигала только тех, кого заставали на месте преступления, причем в доме мужа. Женщине, покинувшей супруга, ничто не грозило: в этом случае, наоборот, страдал мужчина. Во флорентийских хрониках рассказывается, как иные безутешные мужья публично просили своих жен вернуться и неудивительно, ведь вместе с беглянкой из семейной казны исчезало и ее приданое.

Несмотря на низкое положение в обществе, дамы во Флоренции обладали некоторыми правами, в том числе и такими, как право распоряжаться имуществом, выделявшимся каждой девушке при выходе замуж. Женщина могла потребовать аннулирования брака, если не давала согласия на него при венчании, была слишком юна (моложе 12 лет), не пользовалась вниманием мужа в спальне или оказывалась не единственной его женой. Частые побои оскорблением не считались, поскольку были традицией, как и наложницы с их незаконнорожденными детьми. Уважающий себя синьор не считал своим долгом произвести на свет хотя бы одного бастарда. Имея матерью прислугу или рабыню, незаконный отпрыск хозяина воспитывался в отеческом доме и мог стать законными, стоило родителю похлопотать о том в Ватикане.

Кажется, что смерть мужа-тирана для флоренитийки могла бы стать избавлением от страданий, но чаще ее ожидали новые неприятности. Вдове без маленьких детей после похорон следовало покинуть дом супруга. Ей не полагалось наследства, она не могла рассчитывать на домашние вещи, кроме кровати, кое-какой посуды и серебряных ложек. С таким скарбом женщина, даже богатая, покидала дом, куда входила почти ребенком, и возвращалась к родителям или, если позволяли средства, покупала себе жилье, продолжая существовать на доходы от своего приданого. Будучи вдовой, она могла принимать в своем доме мужчин, хотя таким гостеприимством, не желая компрометировать хозяйку, пользовались немногие, например священники, каковым едва не стал Франческо Петрарка.

Петрарка и Лаура на фреске XIV века

Современник Боккаччо, в будущем признанный главой старшего поколения итальянских гуманистов, он, как и тот, был сыном нотариуса и тоже не пошел по стопам отца, вначале избрав стезю церковнослужителя. Правда, юриспруденция была ему знакома, ведь он посещал лекции в университетах Монпелье и Болоньи, после чего принял духовное звание и приглашение служить при папском дворе. Однако суетливая жизнь в Авиньоне показалась молодому, тяготевшему к наукам священнику пустой тратой времени, и он решил уехать в отдаленное селение, где прожил в уединении несколько лет и куда впоследствии возвращался для отдыха и спокойной работы. Именно там Петрарка написал эпопею «Африка» – 9 книг на латыни, посвященных подвигам Сципиона. Еще не законченное, это сочинение обеспечило автору славу великого поэта и лавровый венок, какого в свое время был удостоен и его герой. Так же, как и Боккаччо, вознесенный на вершину литературного Олимпа, мессир Петрарка жил то в родной Италии, то в Авиньоне, осыпаемый почестями и подарками, обласканный монархами, которые хотели видеть его подле себя, вести с ним беседы, пользоваться советами.

По его собственным словам, слава была нужна ему для политических дел, но в этой сфере поэт, к великому своему сожалению, не достиг таких успехов, как в творчестве, возможно, из-за мягкости нрава. Будучи патриотом, он ратовал за объединение Италии, возлагая эту заботу на императора, папу и неаполитанского короля Роберта, покровительством которого пользовался так же, как и Боккаччо. Петрарка посвятил немалую часть жизни поиску, расшифровке и толкованию древних рукописей. Античность вызывала у него чувства сродни мистическим: он усвоил не только язык и риторические приемы древних авторов, но и образ их мыслей, считал их друзьями, а Цицерона и Вергилия – отцом и братом, писал им письма, цитировал при каждом удобном случае и без такового. Желая, чтобы к Флоренции вернулось величие древнего Рима, себе он оставлял мечты о Лауре – белокурой красавице с черными глазами, которая чарующим видением предстала перед его взором в авиньонской церкви Санта-Кьяра 6 апреля 1327 года.

Подобно предшественникам-трубадурам, Петрарка видел цель поэзии в воспевании прекрасной дамы, в его случае – Лауры де Нов. В течение 20 лет он идеализировал эту, в общем, обыкновенную женщину, сделав ее средоточием совершенств, восхищался ее красотой, не уставая напоминать об очищающем и облагораживающем действии любви. Петрарка питал к своей музе высокодуховные чувства, почитая даму своего сердца образцом совершенства и чистоты, не смея и мечтать о греховном прикосновении, и слава богу, ведь у почтенной донны Лауры было 11 детей, но главное – муж, которой вряд ли позволил бы ей утратить добродетель. Жизнь красавицы оборвала чума, но поэт продолжал воспевать ее, постепенно сознавая греховность любви к «святой» Лауре и пытаясь вымолить за то прощение у Господа.

Петрарка считал своим достижением латинские трактаты, а к итальянской лирике относился с пренебрежением, называя стихи на родном языке «пустяками», написанными «просто так и как-нибудь, не для публики, не ради славы, а для того, чтобы облегчить скорбное сердце». Из этих слов, а также из сопоставления его слишком разноплановых сочинений видно, что под оболочкой античного гуманиста в Петрарке жил ревностный католик, вынужденный влачить тяжкий груз средневековых предрассудков. О внутренних противоречиях поэта говорят не сопоставимые по содержанию труды «Об уединенной жизни» и «О монашеском досуге», «О средствах против всякой фортуны», «Об истинной мудрости» и «О презрении к миру». Переписку с античными мудрецами еще можно поставить в ряд с циклом биографий «О знаменитых мужах древности», из которого явно выбивается странное для философа сочинение «О достопамятных вещах», где латинские анекдоты сгруппированы по моральным категориям. Вовсе необычный для того времени труд – «Сирийский путеводитель», повествующий о том, как автор, путешествуя из Генуи в Палестину, сменил личину богомольца на облик респектабельного туриста, который имеет деньги и может позволить себе потратить их для собственного удовольствия.

Мастерскаяфлорентийского портного

…и оружейника

В конце бурного XIII века флорентийцы еще не успели осознать, какие преимущества дает богатство, и сохраняли простой, чуждый роскоши жизненный уклад. Из хроник известно, что «жирные» Перуцци, чье семейство насчитывало более 30 человек, жили в одном доме, имея всего двух слуг. Однако таких становилось все меньше и меньше, о чем свидетельствует указ об ограничении роскоши (никогда не исполнявшийся), согласно которому носитель драгоценностей был обязан платить налог. Особое место в период Возрождения занимало производство дорогих тканей, особенно парчи. Нередко стоимость праздничного костюма, сшитого из нее, соответствовала стоимости целого дворца, такого, например, как палаццо Даванцатти, где в отсутствие хозяев располагается Музей обстановки старинного флорентийского дома.

В доме, некогда принадлежавшем богатой купеческой семье, теперь выставлены мебель, музыкальные инструменты, драгоценные безделушки, любимые флорентийками и сегодня, а также картины, статуи, гобелены, ткани и одежда, посуда и всевозможная домашняя утварь. Все эти вещи не скрыты под стеклом, а расставлены так, как их могли бы расставить владельцы, о чем позаботились сотрудники музея. Среди простых и роскошных предметов убранства можно увидеть действующую модель станка, когда-то стоявшего в одной из местных мастерских по изготовлению шелка. В данном случае это экспонат, но другие подобные ему устройства используются до сих пор, поскольку старинные ткани для Флоренции не архаика, а часть современной жизни.

В загородном доме Петрарки сохранилась обстановка, типичная для раннего Ренессанса

Археологический музей существует во Флоренции уже более 500 лет, с того момента, когда появилась необходимость доказать связь Тосканы с этрусками, чтобы обосновать ее независимость. То, что город стоит на земле, где обитал этот загадочный народ, ни у кого сомнения не вызывало. Однако герцогу Козимо I Медичи требовалось больше: он хотел представить доказательства того, что подвластный ему край был цивилизованным задолго до прихода римлян, по крайней мере, в одно время с Афинами. Основанный им музей до сих пор остается одним из богатейших в Италии. Он, не скупясь, оплачивал раскопки и получил результат в виде предметов, которые заставили мир по-иному взглянуть на историю города и на самого Козимо, не сумевшего удержаться от того, чтобы не присвоить себе титул великого герцога Этрусского.