«Меня особенно потрясло то, что в штатах так много людей, которые несут в сердце свое шестидесятничество…». Беседа с Марком Розовским

Марк Розовский

Недавно в Америке прошел Международный фестиваль памяти Булата Окуджавы. В концертах принимали участие Юлий Ким, Александр Городницкий, Вероника Долина, Сергей и Татьяна Ники-тины, израильтянка Лариса Герштейн, которая пела Окуджаву на иврите в своем собственном переводе… Вел вечера знаменитый московский режиссер Марк Розовский, который в самый последний момент заменил внезапно заболевшего Владимира Войновича. Познакомились мы во время концерта в Роквилле, за кулисами, и условились, что поговорим о его поездке по Америке через несколько дней – когда он вернется в Москву. Я позвонил ему в день его возвращения… Несмотря на утомительный перелет через океан, мой собеседник оказался не дома, а в своем театре «У Никитских ворот»…

В. Ф. Марк Григорьевич, как вам удалось так быстро и гладко войти в роль ведущего Международного фестиваля памяти Булата Окуджавы в Америке? Сколько дней у вас было на подготовку?

М. Р. Не было ни одного дня, к сожалению. Все было так спонтанно… Ночью мне позвонил организатор гастролей Марк Гельфман: Владимир Войнович тяжело заболел, инфаркт, он в Мюнхене в реанимации, выручай… Ну и я, как некий мушкетер, вынужден был полететь в эту пропасть… Ну, в пропасть в том смысле, что никакой реальной подготовки не было.

В. Ф. И не было, очевидно, никакого сценария, рассчитанного на вас?..

М. Р. Дело в том, что эта команда работала в Израиле, где окуджавский фестиваль уже прошел совсем по иному, так сказать, сценарию. Там выступали на сцене 11 человек. Здесь же оказалось пять и я был шестым. Так что возникала большая проблема: как держать зал, какой должен быть порядок номеров? А до этого у меня был огромный маршрут на автобусе по всей Америке: мы сыграли 16 спектаклей с театром «У Никитских ворот», «Кабаре, или Боб Фосс живет в Москве», и[121] надо было мгновенно переключиться с одного жанра на другой…

В. Ф. Но психологически и творчески вам, наверное, не было трудно? Вы ведь хорошо знали Булата и отлично знаете его поэзию, его песни, не так ли?

М. Р. Я сейчас раскрою вам маленький секрет. Произошло потрясающее совпадение! Дело в том, что я, находясь в Америке с театром, занимался именно Булатом. Перед отъездом в США с одним из московских театров…ну ладно, так и быть, скажу: с Театром на Малой Бронной у меня шли переговоры о том, чтобы что-то сделать к 60-летию Победы. Я согласился, потому что это ведь не «датский спектакль», как мы говорим(то есть к большой дате), а святое дело. И предложил им сделать инсценировку по повести Окуджавы «Будь здоров, школяр!». Когда-то она была опубликована Паустовским в «Тарусских страницах» – был такой замечательный сборник, он вышел в самом начале 60-х годов. Это была самая первая повесть Булата, он еще работал тогда в «Литературной газете».

В. Ф. На него тогда сильно набросились критики…

М. Р. Да, они обвинили его в пацифизме… Так вот, в Америке я делал пьесу по этой повести. Со мной был томик прозы Булата, томик его стихов, так что переключиться на участие в вечерах его памяти мне было достаточно про-сто, потому что я «был в материале»… Я даже рассмеялся внутри себя, оттого что идет какое-то продолжение, будто Божья рука меня ведет к Булату…

В. Ф. Для меня было полной неожиданностью то, что вы сами сочиняете (и поете) песни: вы исполнили замечательную песню на стихотворение Бродского, написанное им в архангельской ссылке, лагерную песню на слова Виктора Бокова…

М. Р. Ну, то, что я делал, это не совсем бардовское пение, хотя это тоже авторская песня, но с некоторым оттенком. Это театральное пение, и я боялся, что буду «торчать» рядом с командой этих звезд. Кстати, с Юлием Кимом мы знакомы много лет: начало его бардовского пути было отражено в моем фильме «Семь нот в тишине» середины 60-х годов. Я как автор сценария посвятил ему целую новеллу. Он был тогда школьным учителем на Камчатке… А песня Городницкого «Атланты» исполнялась (правда, в пародийном плане) в моем спектакле 68-го года «Сказание про царя Максимилиана», поставленном в студии «Наш дом» Московского университета.

В. Ф. Какие у вас были отношения с Булатом?

М. Р. Не могу сказать, что мы с ним дружили, я не навязываюсь в друзья, не дай бог, чтобы вы так подумали, но, поверьте, десятки, если не сотни раз мы выступали вместе. Я работал в журнале «Юность», заведовал отделом сатиры и юмора. Мы трое – Арканов, Горин, Розовский – выступали от журнала «Юность» и часто оказывались на совместных выступлениях с Булатом Окуджавой, Беллой Ахмадулиной, Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским. Сначала выступали поэты, потом юмористы. Отчетливо помню концерты в Ленинграде – большие залы, фантастический успех… Поселили нас тогда в гостинице «Астория». И в от однажды за завтраком Борис Абрамович Слуцкий, который тоже выступал с нами, обратился ко мне: «Вы знаете, Марк, я хочу с вами поговорить». И с такой вот прямолинейностью поэта-политрука, заглядывая мне в глаза, жестко сказал: «Вы вообще понимаете, что вас ждет, Марк?» «В каком смысле?» – спрашиваю я. «Вы понимаете, что вам придется очень плохо в жизни? Вам придется испытать страшные вещи! Вы готовы к этому?» «Почему вы так говорите?» – пролепетал я растерянно.

«А я внимательно слушал, что вы говорили со сцены. Если вы будете продолжать вот так же честно свою сатиру, то вы должны психологически уже сей-час готовить себя к самым страшным испытаниям в жизни». Булат, который сидел рядом, молчал, посмеивался, а когда разговор кончился, приобнял меня и сказал: «Ну что ты его так серьезно слушаешь, он просто по-отечески беспокоится за тебя…» Был это 62-й или 63-й год… Я читал тогда пародию на школьное сочинение, еще одну пародию, рассказ «Круглая цифра»… Мы, сатирики, имели феноменальный успех, не меньший, чем поэты…

В. Ф. Марк, вы проехали по Америке со своим театром и, наверное, во время представлений были в зале или за кулисами и волновались за своих актеров. А затем вы оказались практически в тех же залах и перед той же публикой – на сцене. Можете ли вы сравнить реакцию публики на спектакль и на вечера памяти Булата?

М. Р. Ну конечно, я невольно сравнивал… Мы привезли на этот раз спектакль американский, или проамериканский, если хотите, посвященный Бобу Фоссу, и пели на английском языке. Мне казалось, что зрителям будет интересно, что в самом центре Москвы, у Никитских ворот, идет такой спектакль… Принимали нас очень хорошо, и я лишний раз убедился, что в Америке сохранилась русская публика, настоящая публика, с большой буквы… А на вечерах Булата меня особенно потрясло то, что в Штатах такое огромное количество людей, которые несут в сердце свое шестидесятничество, то, с чем они уже давным-давно расстались и живут совсем в другом социуме и погружены совсем в иные проблемы, но перепилить-то себя нельзя… И эти песни, которым уже 30–40 лет, по-прежнему с ними… Это ведь была неофициальная культура, огромный пласт нашей неофициальной культуры – вот что такое бардовская песня. Она всегда была вне официоза и противостояла этому официозу – и правдой чувств, и правдой размышлений. Ну а Булат как поэт-певец был безусловным лидером своего поколения, властителем дум, человеком исключительной порядочности. Абсолютный классик, что называется… Классик и этого жанра, и как поэт-профессионал: он превосходил многих бардов своим мастерством, чисто поэтическим. К сожалению, во время этих вечеров я не нашел возможности сказать о Булате как о композиторе. Я считаю его просто выдающимся композитором песен. У него ведь исключительно мощные мелодии, исключительно лиричные, имеющие свою музыкальную интонацию. Это поразительно! При этом на гитаре он себе лишь чуть-чуть подыгрывал, у него не было такого мастерства владения инструментом, как у наших некоторых бардов, но мелодией – он побеждал. Мелодикой, интонацией, тоном.

В. Ф. Вы правы. Тут есть тайна какая-то…

М. Р. Удивительная тайна. И вы знаете, то, что сделал Исаак Шварц, высшего класса профессионал, абсолютно не противоречило Булату, как-то очень соединилось с Булатом. Это как у Кима есть иногда удачное соединение с Дашкевичем, иногда с Гладковым, – вот так же у Булата произошло со Шварцем. Жалко, что Шостакович не слышал наших бардов – может быть, кто-то из них и с Шостаковичем породнился бы в творчестве…

В. Ф. А вы знаете, я однажды показал Шостаковичу некоторые записи, передал ему кассету через его любимого ученика, известного композитора Вениамина Баснера. Дело было в доме творчества композиторов в Репине, под Ленинградом. Ему тогда особенно приглянулась песня Юза Алешковского «Товарищ Сталин, вы большой ученый»…

М. Р. Потрясающе! Я исполняю эту песню, она идет в спектакле у меня…

В. Ф. У Дмитрия Дмитриевича прямо руки зачесались: «Вот бы свою музыку написать к этим словам!..»

М. Р. Поразительно. То, что вы сейчас сказали, мне очень, очень близко… В бардовском безбрежном мире эта песня – одна из самых больших вершин.

В. Ф. Марк Григорьевич, я очень благодарен вам за то, что вы согласились и смогли поговорить со мной, хотя прилетели из-за океана совсем недавно…

М. Р. Три часа назад… У меня сейчас некоторый туман в голове…

В. Ф. Но вы тем не менее уже в театре, в работе. Спасибо!

Юз Алешковский

2004