Глава седьмая МНОГОЛИКИЙ СЮРРЕАЛИЗМ

Глава седьмая

МНОГОЛИКИЙ СЮРРЕАЛИЗМ

Как сказал бы специалист по сюрреализму, а вслед за ним осмелимся так выразиться и мы: «Отменный покойник», если хорошенько вспомнить, родился в старом доме под номером 54 по улице дю Шато, разрушенном впоследствии.

Но никто не может лучше Андре Бретона поведать об истоках сюрреализма, а в данном случае - о сюрреалистах на Монпарнасе и о значении тех объединявших их собраний. У района словно открылось второе дыхание. Придя на смену поэтам-символистам из «Клозри де Лила» и еврейско-славянским художникам из «Ротонды», они наполнили монпарнасские ночи новыми сюжетами и новыми безумствами. Сюрреалисты обладали особым вкусом к праздникам.

Андре Бретон, Бенжамен Пере, Поль Элюар крепко укоренились на правом берегу, особенно Бретон, и вовсе никогда не покидавший улицу Фонтэн. Еще не так давно его отяжелевшая с возрастом фигура была хорошо знакома торговцам и проституткам, особенно активным в этой части нижнего Монмартра. Большая часть сюрреалистов, как художников, так и поэтов, обитала на Монпарнасе. Они часто собирались в «Доме» или «Куполе», хотя их встречи никогда не носили того характера религиозного обряда, какой Андре Бретон всегда старался придать своим беседам. В течение долгого времени он проводил их по два раза на дню перед трапезами в кафе «Серта» в проезде Оперы или в «Сирано» на площади Бланш, в двух шагах от своего дома. Горе тем, кто слишком часто манкировал этими «причастиями» в виде пикон-кюрасо и мандарин-цитрона. Эти господа игнорировали тогда виски… Позже они наверстают упущенное. Вспоминая об этих ритуальных пиршествах под председательством величественного Андре Бретона с олимпийским спокойствием на лице, Морис Мартен дю Гар имел смелость написать о суровом поэте: «Это настоящий маг. Возможно, маг из Элиналя». За это его имя навсегда покрыли самой зловонной грязью.

После 1925 года влияние сюрреалистов на Монпарнасе так возросло, что о них проведал Клеман Вотель, неповторимый хроникер-моралист из «Журналь», расценивший эту команду как «Кошмар бульвара Монпарнас». Это не вызвало неудовольствия сюрреалистов, хотя в противоположность дадаистам они не отличались способностями по части организации шумихи и публичных скандалов. Некоторые отдельные попытки такого рода окончились у них полным провалом. Они не ставили задачу шокировать буржуа; впрочем, они чересчур много занимались тем, что следили один за другим, подозревали, осуждали и исключали друг друга из «своих».

Они заполонили перекресток Вавен - особенно бар в «Купель», знаменитый длительной и грамотной осадой Эльзы Триоле Арагоном, закончившейся лихим штурмом. По свидетельству Андре Тириона[32], они посещали вошедшие в историю кафе, заведения, удобные для встреч и свиданий, но присущая им потребность необычайного влекла их в более впечатляющие, более таинственные места, в кафе с удушливой атмосферой, где прожигают жизнь те, кто жизненными злоключениями и поражениями заброшен в край кабацких стоек, благоприятствующий волнующим душу встречам, как ничто другое… А также - на барахолки, расположенные на остатках парижских укреплений, заваленные старьем всех времен, в дешевые бордели с девочками, обреченными на гибель, в пригородные «киношки», где вечно показывали «Несчастья Полины», в дансинги Плезанса и Вожирара… Вспомним еще раз, ведь именно Робер Деснос обнаружил существование «Негритянского бала» рядом со своим жильем, и именно сюрреалисты сделали его известным.

Большинство из них употребляли наркотики из любопытства, но некоторые действительно стали завзятыми наркоманами и не могли обходиться без очередной дозы. Кревель, Малкин, Арто, Риго, Роже Вайян легко обеспечивали себя кокаином и героином, приобретая его в туалетах «Дома» или «Жонгль». Наркотики представляли тогда не больший дефицит, чем сигареты.

Поведение этих людей характеризовалось непреклонным соблюдением некоторых, незыблемых в их глазах, принципов: антиклерикализма, антимилитаризма, антикапитализма и сентиментального восхищения советским коммунизмом, а также постоянной подозрительностью друг к другу и - неожиданная черта - некоторым снобизмом. Они одновременно сочетали в себе вольнодумство и ханжество. Они оскорбляли священников на улице и уважали религиозные убеждения нескольких избранников, они ходили в дырявых ботинках, но носили гетры, монокли и трости, они не гнушались случайными связями - сколько венерических заболеваний, серьезных и не очень! - но верили в страстную, безумную любовь. Они презирали деньги до такой степени, что отказывались от любой регулярной работы, от любой профессиональной деятельности, предполагавшей зависимость (так, Бретон и Арагон отказались продолжить медицинское образование), чтобы оставаться вне социальной иерархии, но одновременно с этим разинув рот, восторгались пышностью дома де Ноай и мчались на приемы. Это благоговение перед богатством - самое темное пятно в истории сюрреализма. И самое неизгладимое.