Без политики

В Театре эстрады Марлен Дитрих дала три концерта. Успех ее нарастал от вечера к вечеру. На концерт в Доме кино, который находился тогда на улице Воровского, сегодня снова ставшей Поварской, не протолкнуться. Толпа окружила все входы и выходы. Я протиснулся через служебный вход с обратной стороны здания благодаря пропуску, врученному мне накануне Норой со словами:

— Приходи обязательно, а то, не дай бог, она переберет со скуки!

Марлен, как всегда, была уже готова к выступлению, хотя на сцене фокусник только начал связывать платочки в бесконечные узлы, а за кулисами разогревались акробаты. Дирекция отвела ей лучшую артистическую уборную, сообразив поставить там изящный, явно бутафорский столик с бутылкой «Боржоми» и вазой с переполнившими тогда Москву яблоками «Джонатан».

— Как вам вчерашний концерт? — встретила меня Марлен.

Я ответил.

— Коньяк, шампанское? — предложила она. — Что, у вас есть еще вопросы? — улыбнувшись, удивилась она и указала на мой «Репортер», который я таскал по привычке на всякий случай. — Но давайте сегодня не касаться политики: она может быстро наскучить. Согласны?

— Вот самый неполитический вопрос, — засмеялся я. — Может быть, даже из области фантастики. Пишут, сам читал об этом, что, приехав в Америку, вы вырвали себе восемь зубов. И оттого на вашем круглом лице появились скулы с глубокими впадинами — ваша знаменитая визитная карточка!

«Для женщины красота важнее ума, потому что мужчине легче смотреть, чем думать».

Марлен Дитрих

— Какая чушь! — возмутилась Марлен. — Восемь зубов сразу? Почему хотя бы не четыре? Обо мне писали столько ерунды — не разгрести! Я все-таки как-нибудь засяду за книгу и сама все расскажу о себе. Скулы от эффекта освещения. Кинооператор Ли Гермес сделал мне в Америке лицо. Без зубоврачебных щипцов, только с помощью верхнего света. Попробуйте лучше сэндвичи — мой собственный рецепт!

— Вы любите готовить? — спросил я, уминая нечто необыкновенно вкусное.

— Обожаю. Американская кухня пригодна только для американцев, ничего не понимающих в еде. Любой европеец, отведав ее, скажет: «Красиво, но невкусно!» А я овладела даже рецептами французских кулинаров. Когда в тридцать девятом в Голливуд приехал Жан Габен — он бежал из Парижа от фашистов, — я готовила ему только его любимые блюда и все разные: и на завтрак, и на обед, и на ужин. К нам в дом часто захаживали братья-беженцы — Рене Клер, Жан Ренуар, Далио. Все восторгались моей стряпней. Ренуар обожал голубцы, но как только съедал их полную тарелку, тут же исчезал из дому — оригинальное воспитание.

А Габен — самый чувствительный, самый нежный из тех, кого я знала. Мы снялись с ним в одном фильме, к сожалению, уже в Европе, в 1946 году — «Мартин Руманьяк». И я, как он ни просил, вернулась в Голливуд: каждому нужно было заняться своим делом. Он — идеал мужчины. Моя любовь к нему осталась навсегда. Но я почувствовала, что уже не нужна ему. К тому же привыкла уходить первой.

— Мне хотелось бы вернуться к началу, — попросил я. — Ваша известность началась с дебюта в «Голубом ангеле» Джозефа фон Штернберга…

— Дебюта? «Голубой ангел» появился в 1930-м. До этого я снялась почти в двух десятках немых фильмов. Джозеф приехал на УФА по приглашению руководства этого концерна, увидел меня в ревю «Два галстука», где я спела две песенки, и пригласил на роль Лолы-Лолы в экранизации романа Генриха Манна «Профессор Унрат». Да, именно эта картина, названная впоследствии «Голубым ангелом» сделала меня известной широкой публике. Это все случайность. Таких в нашей жизни хватает. Даже нынешняя коронная песня из этого фильма родилась случайно.

Со Штернбергом мне было легко. Он сделал меня актрисой. Я слушалась его во всем, беспрекословно подчиняясь его воле. Нет ничего лучше, когда знаешь, что от тебя хотят, будь то в работе или в любви, — Марлен грустно улыбнулась. — Я не терплю разговоров о погружении в образ, постижении персонажа, ненавижу все это психологическое дерьмо. Надо делать свое дело. Понять режиссерское задание, одеться, выйти на съемочную площадку, сказать свои фразы и уйти. Не умеешь — не выходи и не ищи оправдания своим неудачам.