Одна, но пламенная страсть

Она терпеть не могла сборища — по поводу годовщин, юбилеев людей и студий, премьерные «пати» и наградные мероприятия, главней интерес которых — кто в чем и с кем, как и праздничные гуляния, где актеры, ненавидящие один другого, играют доброхотов, с ангельскими улыбками бросающихся в объятия своих злейших друзей. Считала всякую публичность не на сцене, а в жизни противоестественной, а коллективные обсуждения называла слетами эксгибиционистов.

Свободное время тратила на то, что главным образом было нужно для роли. Когда журналисты спрашивали ее, какое у нее хобби, отвечала:

— Только одно — обожаю читать.

Обычно такой ответ вводил пишущую армию в ступор, и уточняющих вопросов не возникало.

Не думаю, что ей была известна гениальная фраза великого пролетарского писателя: «Чтение — вот лучшее учение», но не сомневаюсь, что имя Горького она знала. Книг в ее доме или гостиничном номере было несравнимо больше, чем парфюма. Книгами у нее было завалено все. Без них она не могла жить.

В самолете ее случайными спутниками оказались Райян О’Нил, американский актер, прославившийся фильмом 1970 года «История любви», и режиссер Питер Богданович, снявший Райяна в нескольких фильмах. Разговорились, и спутники поинтересовались, какое впечатление произвела на нее их оскароносная работа.

— «Историю любви» я не видела. Я слишком люблю эту книгу.

Незадолго до премьеры «Голубого ангела» Джозеф фон Штернберг отправился в Америку, сообщив Марлен, что в Штатах ее ждет контракт с одной из лучших кинофирм «Парамаунт».

— Я еще не решила, поеду ли за океан, — ответила она.

Но стоило режиссеру зайти в свою каюту, как он увидел большую корзину, под фруктами и бутылками ликера в которой он обнаружил роман Бена Виньи «Эми Джолли» и записку Марлен: «Прошу вас на досуге, до или после вашего любимого ликера, прочитать эту книгу».

Сев за сочинение Бена Виньи, Джозеф только и мог, что воскликнуть:

— Плутовка!

Ему сразу стало ясно, роман — прекрасная основа для будущего фильма, героями которого станут солдат иностранного легиона и влюбленная в него красавица, что впоследствии войдет в группу маркитанток, следующих по пустыне за своими мужчинами. Да и название этой лирической драмы возникло сразу — «Марокко».

Любимой поэтической книгой Марлен на всю жизнь оставались сочинения Райнера Марии Рильке, фигуры хорошо известной в не столь широких кругах любителей истинной поэзии. Для Марлен тут сошлись и творчество поэта, и его жизнь.

Стефан Цвейг назвал его «одним из величайших в нашем столетии». Борис Пастернак, высоко ценивший Рильке, сетовал, что для русского читателя нет перевода, достойного этого поэта, ибо наши переводчики «привыкли воспроизводить смысл, а не тон сказанного, а тут все дело в тоне».

Работая над книгой «Новых стихотворений», написанных в 1907–1908 годах, Рильке видел свою задачу в том, чтобы вникнуть в тайны любви, человеческого существования и смерти. И разве не ясно, что именно такая книга и смогла стать для Марлен настольной. Именно из «Новых стихотворений» она отобрала десяток своих самых любимых, запомнила их раз и навсегда, читала их самым близким, повторяя в одиночестве как молитву.

Тут случилось редкое соединение идеалов Марлен. Рильке — человек скромный, бескорыстный, не выносящий ничего показного, не стремящийся к успеху, чурающийся даже своей славы. В нем стихотворец и человек находились в гармонии, о чем всегда мечтала Марлен.

В ее любимой «Пантере» все строится на близких актрисе контрастах: дикий зверь и современный город, порыв к свободе и обреченность на существование в неволе, желание бежать из клетки и трагическое осознание безвыходности от законов, навязанных обществом.

И все это не впрямую, а штрихами, без детализации. Пантера с усталым взглядом кружит в отгороженном железными прутьями пространстве, внезапная вспышка то ли радости, то ли тревоги в глазах зверя — и все. И эта недосказанность чудесным образом включает воображение читателя, делая поэтический образ незабываемым.

Гармония, достигнутая Рильке, стала для Марлен бесконечно привлекательной, к ней она стремилась, и, когда казалось, вот она рядом, стоит лишь протянуть руку, она по-прежнему оставалась недостижимой.

Марлен как-то сказала:

— Рильке мудро заметил, что человек всю жизнь проводит в расставаниях, а потом уходит куда-то, в неизвестность.

К книгам она относилась своеобразно. С почтением к классике, которую можно перечитывать не раз, находя новое. С ревностью к героям, описанным так, что иного толкования недопустимо. Вообще, она признавалась: «С одержимостью любовника я отношусь к книге и ее характерам, как будто они являются моей собственностью и рождены моей фантазией».

Сочинения про шпионов и фантастика никогда не прельщали ее. Описания сексуального порядка считала отвратительными, тех, кто занимался этим, называла писаками, щелкоперами, думающими только, как бы побольше заработать, а не о том, в каком свете они окажутся перед будущим поколением.

И не очень понимала, почему нужно относиться с пренебрежением к «легкому чтению». Назвав несколько имен сегодня мало кому известных писателей, говорила:

— Они большие мастера своего дела, помогают коротать длинные ночи без снотворного. В течение многих ночей я не замечала, как бежало время, — так я была захвачена их историями. Я очень благодарна им за это.