Героиня «Трех товарищей»
Иной раз сотканность Марлен из противоречий приводит к тому, что она опровергает собственные утверждения. Ничего страшного, если учесть, что утверждения эти сделаны в разное время: не может же человек стоять на месте и не прийти к новому мнению.
Марлен не раз говорила, что близкие ей люди, с которыми ее связывали не только творческие отношения, старались рассказать об этой близости в своих сочинениях. Она имела в виду, конечно, пишущую братию. Обычно для этого избирался один способ: Марлен становилась прототипом их романов или повестей.
Но вот Хэмингуэй. Марлен обычно говорила только о дружеских отношениях, связывающих их. И совсем по другому поводу неожиданно сообщает, писатель в «Островах в океане» сделал ее не только своей женой, но и матерью двух сыновей. Пример для психоаналитиков, обожающих разгадывать подоплеку желаний?
Лучший материал для них мог бы дать другой писатель — Эрих Мария Ремарк. В одном из его знаменитых романов «Три товарища» героиня — копия Марлен. Многие уверяют, абсолютно точная, один в один. Все — внешность, характер, привычки, манера вести разговор, уровень образованности, умение мыслить и давать оценки. За исключением одного — она не блондинка.
Трудно сказать, почему Марлен в своих мемуарах, уделяя внимание случайным в ее жизни людям, так мало пишет о Ремарке. Он не был эпизодом, прошел рядом с Марлен почти всю жизнь. Правда, не всегда по ее желанию.
В воспоминаниях Марлен он сразу появляется в числе близких друзей. Небольшой городок на юге Франции — Антибе. Марлен проводила здесь лето, если выпадала такая возможность. И городок всегда приводил ее в восторг: «Тут царили отдых и беззаботность. Никаких тревог, никаких сложностей. Только загорать на солнце. Кататься на моторной лодке и под парусом. В течение многих лет мы наслаждались в этой тихой гавани».
На этот раз, летом 1939 года, Марлен подалась в Европу в расстроенных чувствах: ее последний фильм «Ангел», поставленный режиссером первой руки Эрнестом Любичем, провалился в прокате. Да, она сама назвала картину «менее интересной, чем ожидала», но такого скандала она не знала никогда. Один из владельцев крупнейшего в Штатах кинотеатра, очевидно, погоревший на «Ангеле», сделал для печати заявление, которые опубликовали все газеты: «Следующие актеры и актрисы — кассовая отрава!» Фамилия Дитрих стояла в числе первых.
Можно представить, какая поднялась паника, если главная звезда, приманка, с фильмами которой студии подсовывали «в нагрузку» свою второсортную продукцию, объявляется кассовой отравой. Реакция последовала по-американски мгновенно: «Парамаунт» выпустил распоряжение об увольнении Марлен, а «Коламбия» расторгла с нею контракт на картину, в которой Марлен намеревалась сыграть Жорж Санд.
В уютном Антибе Марлен не находила себе места. Вот тут-то и появился человек, которому она верила, советы которого считала бесценными, — Эрих Мария Ремарк. «С ним я познакомилась еще раньше, в Венеции, на острове Лидо, — рассказала она. — Я приехала туда к фон Штернбергу». Когда писателя представили ей, она чуть не свалилась со стула — подобное случалось с ней чрезвычайно редко и только в том случае, если перед ней появлялись «живьем» литературные кумиры. От радости встречи она не могла произнести ни слова. Наверное, потому, что для Марлен литература в ее жизни занимала почти равное место с ее основной профессией. Как без одной, так и без другой она не смогла бы жить.
На следующий день Ремарк снова подошел к ней. Увидев в ее руках сборник стихотворений Рильке, заметил:
— Я вижу, вы читаете хорошие книги.
В ответ она неожиданно для себя выпалила:
— Хотите, я прочту вам несколько моих любимых стихов этого поэта?
И, отложив Рильке, взахлеб прочла Ремарку с десяток рильковских творений.
В Антибе Ремарк отвлек ее от всех мрачных мыслей.
— Жизнь прекрасна! — часто повторял он с грустной улыбкой. И убеждал Марлен, что все ее передряги не стоят выеденного яйца: — И разве можно обращать на них внимание! Эти приказы, отказы, как и оценки недоумка-директора — тоже мне вершитель судеб! — все это пустое. Это звенья рекламной акции, рассчитанной на зрителей. А чем еще держать их внимание, как не скандалами с их кумирами и фильмами, что все равно будут сняты! Других звезд не состряпаешь. И чем глубже трагедия, якобы происшедшая с ними, тем радостнее будет их возвращение целыми и невредимыми.
Они проводили вечера в беседах, выпивках, танцах, как будто предчувствуя, что это последнее мирное лето.
А с утра Ремарка не было видно. Вставал он рано и до полудня не отходил от рабочего стола.
«Писал он с большим трудом, — рассказывала Марлен, — иногда на одну фразу затрачивал часы. Всю жизнь он находился под бременем феноменального успеха своей первой книги “На Западном фронте без перемен”. И был убежден, что такой успех не только не будет превзойден, но никогда больше не повторится. Он был грустным и очень ранимым человеком. Мы стали друзьями, и я видела, как часто он впадал в отчаяние».
Он стал тенью Марлен. Когда их взаимоотношения изменились, остался ее другом, которому было важно всегда находиться неподалеку, чтобы помочь, если будет нужно.
В начале войны он усадил ее дочь в свою машину и бог знает как сумел пробраться по забитой беженцами дороге до порта, где на последнем английском корабле, покидавшем Францию, доставил дочь в Америку к матери.
В Германии его книги жгли на кострах, но чтобы остаться в США, Ремарку пришлось купить панамский паспорт — с немецким по американской земле нельзя было в буквальном смысле ступить ни шагу. После приезда к Марлен в Калифорнию, его объявили интернированным, что означало: запрещается покидать гостиницу с шести вечера на двенадцать часов!
К счастью, это продолжалось недолго. Как только Ремарк оказался рядом с Марлен, она взяла его под свое полное покровительство. Ведь он оказался первым из многих беженцев, что позже покинули свои страны. Все годы войны писатель прожил в Штатах — сначала в Лос-Анджелесе, потом в Нью-Йорке. Встречались они все реже. Он пил. «Ремарк был мудрым, но это ни на йоту не уменьшило его скорой смерти», — объяснила Марлен.
И больше никаких подробностей. И об алкоголе ни слова.
После войны Ремарк переехал в Швейцарию, жаловался по-прежнему на одиночество, никого, кроме Марлен, ему было не нужно. Перед смертью позвонил ей. Говорил, что мало сделал для борьбы с нацизмом, что боится смерти.
«Нужно иметь большую фантазию, чтобы бояться смерти. Его фантазия была его силой», — заметила Марлен.