О любви и дружбе

О месте, какое занял в ее жизни Берт Бакарак, Марлен не раз напишет в мемуарах.

День встречи с ним она называет знаменательным. Композитор все изменил в ее концертных программах и спустил ее с небес на землю. Это уже немало. Но… «Он стал моим лучшим другом», — признается она.

Впервые в своем жизнеописании Марлен пускается в теоретические рассуждения. Ее не интересуют исторические корни дружбы как таковой, но она размышляет о дружеских связях, об ответственности, что они налагают на друзей — каждого в отдельности, об особенностях и существе дружбы. В общем, Марлен создала прекрасный гимн этому явлению: «Дружба — всегда свята. Она — как любовь — материнская, братская. Она высокая, чистая, никогда ничего не требующая взамен. Дружба объединяет людей куда сильнее, чем любовь».

И тут же важное признание, уже не общечеловеческое, а личное: «Для меня дружба — превыше всего. Тот, кто неверен, предает ее, перестает для меня существовать. Я таких презираю».

В воспоминаниях Марлен нет ничего случайного. На случайности она не тратит время, цену которого всегда хорошо знает.

Рассказав о первой встрече с Бертом, она сообщает: «Тогда, приняв решение выступать в новом амплуа, я не подозревала, какое место он займет в моей жизни. В то время он был известен только в мире грамзаписи. В Лас-Вегасе я потребовала, чтобы на световой рекламе его имя шло вслед за моим. Мне отказали. Но я добилась своего. Я очень хотела, чтобы наша совместная работа доставляла ему радость, и это стало главной целью моей жизни».

На этом эпизоде благородного поступка Марлен останавливается. Ни слова больше о совместной работе, о странствиях по миру, где Бакарак был неизменным дирижером, о развитии их отношений. Она рассказывает о своих новых встречах, восторгах и увлечениях, давая понять, что жизнь, привычная для нее, продолжалась и на одном Бакараке, между прочим, свет клином не сошелся. Но оборвать сказку на середине она не могла и никакие рокировки в сторону тут ничего не значили. Да и к чему все эти женские придумки, если речь шла о ее жизни, о том пути, на который она ступила, отказавшись от кинематографа.

На пресс-конференции, услышав вопрос журналистки очень солидного возраста: «Каковы ваши планы на остаток жизни?», — не удержалась и сказала, не скрывая раздражения: «А ваши каковы на остаток вашей жизни?»

Но, конечно, думала об этом. Да и как не думать, если то одна, то другая болячка приставали к ней. К ней, которая в последний раз переболела воспалением легких в годы войны, быстро оклемалась, вернулась в строй и с тех пор забыла о градусниках и лекарствах.

А теперь вот — ноги. Врачи сказали, из-за долгих лет курения кровь плохо стала поступать в их нижнюю часть. Марлен тут же отказалась от табака, но это почти не помогло.

Она никогда не знала проблем со сном.

— Сплю крепко, как ребенок, и засыпаю мгновенно даже под канонаду, — не раз говорила она.

Теперь, мучаясь от боли в ногах, ворочалась порой ночь напролет. А если завтра предстоял концерт, прибегала к снотворному, «градус» которого приходилось повышать.

И тут ее настигла новость. Решающая, как она считала. Она ждала ее, знала, что рано или поздно она случится, но всей душой желая, чтобы — поздно.

На Эдинбургском фестивале 1965 года ее концерт прошел, как всегда, с шумным успехом. Затем — фотосессия для журналистов. На снимке она с Бакараком, «моей главной опорой», как она сказала журналистам. Она стоит в обнимку с ним, поглаживая его волосы.

Через минуту он объявил ей:

— Прости, малышка, но на этом наш концерт окончен. Хочу всерьез заняться музыкой, не колеся по всему свету, да и настало время подумать о семье, детях — нельзя же всю жизнь холостяковать.

Вскоре обнаружилась и претендентка на роль жены — киноактриса Энджи Дикинсон.

«Марлен пришла в ярость, — рассказывал режиссер спектакля, к которому Берт сочинил музыку, — вероятно, это был скорее не гнев, а отчаяние».

Берту она произнесла монолог, полный противоречивых чувств, прерываемых слезами и даже рыданиями, вовсе не свойственными Марлен. Она возмущалась, что он оставляет ее в беспомощном состоянии, что его уход приведет к концу ее концертные программы, без постоянного обновления которых, о чем заботился он, они захиреют и станут никому не нужными. Убеждала его, он загубит свою карьеру, беря в жены женщину далеко не звезду, хищницу, заботящуюся только о себе. Что брошенная им, теперь она не сможет жить без друга и любимого человека, каким он давно стал для нее и к ее ужасу не замечал это…

В мемуарах это многословие она выразила короче и яснее: «Не знаю, сколько лет длился этот чудесный сон. Время, проведенное с Бакараком, было самым прекрасным, самым удивительным. Это была любовь. И пусть бросит в меня камень тот, кто на это осмелится. Но наступил день — даже теперь я не могу говорить об этом без боли, — когда он стал знаменитым и не мог больше путешествовать со мной по свету. Я поняла это и никогда не упрекала его».

Прекрасная иллюстрация к теме Марлен-женщина.

Брак Берта с незвездой быстро распался. Марлен никак не способствовала разводу. Она для этого сделала уже все, ничего не делая.

Берт не мог забыть работу с ней, ее сотворчество, забыть, как был счастлив, познавая мир, что открыла ему она.

Берт привык к ее заботам, к ее кухне, воспринимал все это с благодарностью, но как должное. Не осознавал, что она заполняла все его существование, заставляя никогда не расслабляться. И каждый вечер после концерта ждала его, чтобы услышать «разбор полета», и не оставляла без внимания ни одного его замечания и об ошибках, и об удачах. И не понимал, как это ему было нужно и как необходимо было ему обнять ее и сказать:

— Великолепно, малышка! Совершенно великолепно!

Но решительный шаг был сделан, и, стиснув зубы, он посчитал, что возврата быть не может.

Она немало говорила о профессиональных качествах Берта, знании каждого инструмента, умении добиться звучания оркестра, что стало фирменным лейблом «Ревю Марлен Дитрих». Но все это были детали, о которых можно и забыть. Главное, она отлично понимала, что разговоры о клине, на котором сошелся или не сошелся белый свет, хороши для красного словца, а на самом деле заменить Берта некем и нечем.

Можно ли удивляться ее признанию: «Я жила только для того, чтобы выступать на сцене и доставлять ему удовольствие. Когда он покинул меня, хотела отказаться от всего, бросить все. Я продолжала работать как марионетка, пытаясь имитировать создание, которое он сотворил. Вряд ли он ясно представлял, сколь велика была моя зависимость от него. Он слишком скромен, чтобы принять такое на свой счет. Это не его, а моя потеря. Возможно, он вспоминает время, когда мы были маленькой семьей. Может быть, этого ему не хватает».

Берт не знал этих слов Марлен. Когда друзья прочитали ему по телефону ее признание в любви, он разрыдался.