Авантюра чувств: «Любовь такая — глупость большая!»
Авантюра чувств: «Любовь такая — глупость большая!»
Вера вспомнила тот давний вечер осенью 1929 года. Вена. Железнодорожный вокзал. Желтые листья, залетающие на платформу. И взволнованный, почти срывающийся голос матери…
«Конечно, маэстро Кальман, вы — великий композитор. Но мы — честные люди. И дочь моя — не продажная девка! — в сердцах выпалила тогда госпожа Макинская. — Но если у вас была любовь, да вся вышла, то забирай, Вера, вещички, и поехали! Мы — русские, и не пристало нам жить вашими подаяниями! Как говорится, прошла любовь — завяли помидоры…»
«Помидоров» маэстро Имре Кальман перенести не смог.
«Я не хочу, чтобы Верушка выращивала помидоры! — взволнованно забормотал он. — Я могу обеспечить ее. Но ведь мне — сорок семь, а ей — восемнадцать! Как тут жениться?! Вдруг я испорчу ей жизнь?! Она достойна юного принца…»
Мать горько вздохнула, взглянув на плачущую дочь. Они сидели на вокзале — вокруг груда бумажных коробок. Денег у госпожи Макинской было ровно на два билета от Вены до Бухареста. Там, в Бухаресте, она месяц назад вышла замуж. Туда же собиралась забрать и дочку — подальше от богемной Вены. На чемоданы денег не хватило, и потому мать упаковала нехитрый скарб дочки в коробки, выброшенные ближайшим магазином.
«Никакой принц Верке не нужен! — Мать поднялась. — И в театральной массовке прозябать нечего. Великой актрисой все равно не быть. Ей нужно выйти замуж, родить детей и на этом строить свою жизнь!» И, схватив Веру за руку, мать решительно потянула ее к поезду. И тогда Кальман, схватив Веру за другую руку, сбивчиво и горячо зашептал: «Но я же люблю тебя, Верушка! Не уезжай! Я женюсь на тебе!»
Вот так посреди вокзала — в реве поездов и ругани опаздывающих пассажиров — Вера Макинская получила предложение руки и сердца. А что? — это был не худший вариант. По крайней мере вокруг — множество свидетелей. Да и груда приданого в картонных коробках — совсем чуть-чуть подъеденное молью пальтишко, кофточки и юбчонки всего с парой заплат, зато две дюжины бумажных чулок — почти ненадеванных и даже — в особом пакете! — чулки шелковые телесного цвета. Да, собственно, в тот 1929 год, памятный безработицей и огромными увольнениями со всех предприятий, не много нашлось бы невест побогаче. Во всяком случае, в том обшарпанном общежитии, где жила Вера, таких не встречалось. Даже чтобы пойти в театр на показ или просто на свидание, экипировку собирали всем миром. И когда сама Вера одевалась на первое свидание с Кальманом, в нарядную принцессу ее превращала не фея, а семь девчонок, отдавших ей на вечер свои лучшие вещи — кто кофточку, кто косынку, а кто и новенькие лаковые туфельки. И они оказались впору — всего-то пришлось набить мыски ватой.
Ах, это первое свидание! Случилось оно год назад весной 1928 года, когда мать Веры уехала в Бухарест. Конечно, она обещала вернуться, но пока 18-летней Вере пришлось самой зарабатывать на хлеб. Честно говоря, она была готова ухватиться за любую работу — в массовке, в кордебалете. Где угодно! Да только места такого все не находилось. По вечерам Вера забредала в знаменитое кафе «Захер» на Кернтнерштрассе, где собирались разные знаменитости. Вере старый кельнер приносил стакан воды и вчерашнюю булочку в долг.
Прожевав свой «ужин» и выслушав недовольство кельнера («И когда вы заплатите?»), Вера поплелась в раздевалку. Гардеробщица, оттолкнув ее («Не велика птица, подождешь!»), с поклоном кинулась к невысокому элегантному господину с усиками, курившему дорогую сигару. Но господин устыдил гардеробную фурию: «Зачем же вы так? Обслужите барышню».
Вера подняла глаза и застыла как вкопанная — перед ней стоял маэстро Имре Кальман. Не может быть! Самый известный опереточный композитор — автор божественных мелодий «Сильвы — Княгини чардаша», «Графини Марицы», «Принцессы цирка», которые поет вся Вена. Да что Вена — весь мир! И это он, великий и известный, вступился за незнакомую девчонку. А впрочем — незнакомую ли? Еще три года назад Вера, 15-летняя статистка берлинского театра «Метрополь», столкнулась с ним за кулисами. Он тогда поинтересовался: «У вас не немецкая внешность, вы не венгерка?» И горестно воскликнул, узнав, что девочка — русская: «Господи, что за участь — с таких юных лет скитаться по чужбине!» Наверное, он подумал, что Вера — эмигрантка из Советской России. Если бы! Все гораздо хуже. «Советские» эмигранты могли надеяться хотя бы на небольшие суммы «политических» пособий. Но мать Веры могла рассчитывать только на себя. Ее выслали из Петербурга еще при царской власти. Двор неодобрительно отнесся к роману ее, небогатой девушки, приехавшей из Перми, и блестящего офицера-аристократа. В результате ее с ребенком удалили за границу, офицер должен был жениться на ровне, да только погиб в Первой мировой войне. Но кому интересны русские семейные истории? В роскошных городах Европы всяк сам за себя. Вера давно привыкла к этому. И потому ей было так удивительно, что тогда, три года назад, у всемирно известного композитора нашлось для нее доброе слово. И еще более удивительно, что теперь в Вене он спросил: «Могу я вам чем-нибудь помочь?»
На следующий день Кальман пригласил ее на свидание. В театр! Вот тогда-то семь девчонок, которые и сами жили бедней бедных, разрядили ее, как смогли. И вот теперь, спустя несколько месяцев, Вера едет в роскошном автомобиле Кальмана к нему домой — чтобы остаться там навсегда.
С мраморной лестницы подъезда Вера боязливо шагнула в прихожую и вжалась к стену. Да у него тут дворец! Конечно, Вера видела фильмы про жизнь богачей. Но то — декорация, а здесь — реальная квартира. Одна прихожая стоит кучу денег — лепные украшения, позолоченные канделябры. В гостиной — сверкающая хрустальная люстра. А в гостевой спальне — огромная кровать с балдахином. Оказалось, на аукционе Кальман приобрел точную копию спальни императрицы Жозефины.
И вот Золушка ввалилась в этот дворец — со всеми своими коробами! Да-да — ведь практичный господин Кальман приказал забрать с вокзала все Верушкины коробки. Тогда она еще не знала о его маниакальной привычке — никогда ничего не выбрасывать. Среди друзей Кальмана даже ходит анекдот — а на самом деле реальный случай: «Секретарша умоляет Кальмана: „Маэстро, необходимо выбросить бумаги десятилетней давности! Они занимают слишком много места!“ Кальман, попереживав, соглашается: „Ладно! Только снимите с них копии…“»
Как много Вера еще не знает о человеке, за которого собралась замуж! Но знает главное — она будет звать его Имрушкой, так, как зовет его вся дружная семья, оставшаяся в далеком Будапеште. Она подучит венгерский язык, ведь, скитаясь по Европе, Вера с матерью жила в Будапеште и потому вполне сносно понимает венгров. Всю ночь Вера ворочалась на роскошном ложе императрицы. Удивительно, на продавленной общежитской койке засыпала как убитая, а на мягкой перинке глаз не может сомкнуть! Все думает о будущем, а еще больше о прошлом. Ведь с Кальманом ее разделяет не богатство, а время — Кальман прожил без нее 46 лет!
Правда, кое-что он ей рассказал. Конечно, шутил. Бахвалился. Но иногда сквозь шутки проступали такие грустные ноты. Он даже родился непонятно когда. Бывает же такое! В тот день все большое дружное семейство собралось вместе. И все почему-то держали в руках часы. Когда новорожденный закричал, один из дядюшек объявил, что уже пять минут как 25 ноября. Но папа Кальман опротестовал время — на его часах было 23 часа 59 минут еще 24 ноября. Все перессорились. Но папа, как виновник события, взял верх. Так что днем рождения Имре было признано 24 ноября 1882 года.
Семья была счастливая — родители горячо любили друг друга и всех шестерых детей, из которых Имре оказался третьим. Отец Карой Кальман был вполне обеспеченным порядочным буржуа, вот только несколько романтичным. И потому, когда в их маленьком городке Шиофок на берегу красивейшего озера Балатон решили развивать курортное дело, вложил в него все свои средства. Как водится, сначала все шло отлично. На курорт приезжали известные личности. Например, профессор Лидль из Будапештской филармонии. Малыш Имре часами простаивал под его окном — восхищался игрой на скрипке. В конце концов разъяренный Лидль вызвал Кальмана-старшего: «Уберите вашего сына! Он меня раздражает!» — «Вряд ли он уйдет, — виновато покачал головой папа Кальман. — Ребенка не оторвать от музыки. Даже его сестра Вильма не может выгнать мальчишку из-под рояля, когда играет». Лидль не поверил. А зря! Уже через пару минут четырехлетний мальчуган пел профессору по памяти Вторую венгерскую рапсодию Листа, которую разучивала в то время Вильма. И он мог бы спеть не только ее — ведь в семье Кальман любили музицировать!
Словом, первые десять лет жизни малыш Имре прожил, окруженный довольством и заботой. Учиться его отправили в Будапешт — в привилегированную Евангелическую гимназию. Крах пришел, как всегда, нежданно. Курортное акционерное общество папы Кальмана лопнуло. Все имущество — вплоть до посуды и постельного белья — описали. Дом на Балатоне продали. Семейство переселилось в Будапешт в скромную конурку. Младших детей пришлось раздать по родственникам. Хуже всего, что неудача сломила отца семейства. Он и всегда-то плохо разбирался в делах, теперь же заботу о прокорме семьи пришлось взять старшему сыну Беле. Он устроился клерком в банк. Имре, как второй сын, тоже не смог позволить себе прохлаждаться. И началась безумная жизнь — 14-летний Имре мотался по городу, давая уроки латыни, греческого, физики, математики — да чего угодно! — богатым оболтусам. По вечерам он надписывал конверты для фирм по кроне за тысячу штук. И вот однажды, одурев от очередного тысячного конверта, Имре вдруг почувствовал, как внезапно вспыхнуло отчаяние — если бы сейчас он мог подойти к роялю — сыграть мелодию, передать в ее звуках свою боль!.. Но рояль продали вместе с домом. Да и на занятия музыкой нет денег. Может, когда он станет зарабатывать больше. Но пока не до мечтаний. Даже из престижной гимназии пришлось уйти в самую дешевую школу на окраине. Неблизкий путь полегал через рынок. И вот однажды случилось ЭТО. Он шел сквозь ряды торговок и не сдержался. Рука сама потянулась к нежно-розовому персику. Торговка бросилась за ним и, выхватив персик, размазала его сочную мякоть по лицу мальчика. «Мерзавец! Ворюга! Веревка по тебе плачет!» — орала она.
Вера вспомнила, как уже взрослый Кальман рассказывал ей про ЭТО. «С тех пор я разучился смеяться, — грустно проговорил он. — И мне всегда мерещится, что, сколько бы денег мне ни заплатили за очередную оперетту, вдруг мне не хватит на персик?»
«Никогда! — поклялась себе Вера. — Никогда этому мальчику Имре не придется нуждаться!» Уж она-то в свои 18 лет, исколесив почти всю Европу, перебиваясь то тут, то там, стала вполне взрослой. Она позаботится об Имрушке. Он не любит незнакомые общества, стесняется пробивать свою музыку — она, Вера, займется всеми этими «светскими» делами. Он ненавидит прессу (видит Бог, есть с чего! — ведь эти писаки даже великую оперетту всех времен и народов «Княгиня чардаша» разнесли в пух и прах) — Вера займется газетами. И нотными изданиями. Мало поставить оперетту на сцене — надо издать клавир. Только так она останется для потомков. А оставить Кальману есть что. Стоит только выйти на улицы Вены, чтобы понять это. «Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?» — несется из ближайшего скромного кафе. «Без женщин жить нельзя на свете!» — восклицает шикарный модный ресторан. А игривая танцплощадка утверждает: «Шимми — это самый модный танец!» Мелодии Кальмана — везде! Тупоголовые критики даже обвиняют композитора, что он работает как конвейер — создает не настоящую музыку, а шлягеры на потребу толпы. Что, мол, даже на премьерах Кальман не смотрит на сцену, а подсчитывает на манжетах будущие гонорары. Конечно, никто из критиков и не думает о мальчике, который всю жизнь боится, что ему не хватит на персик. Но Вера-то знает, что за хорошую мелодию этот мальчик продаст и персик. Ведь музыка — его кумир, его страсть. Даже гуляя с Верой, Кальман записывает пришедшую на ум мелодию. Даже угощая многочисленных родственников, может схватить салфетку и испещрить нотами. Ради музыки Кальман еще с детства жертвовал всем. Чтобы заработать себе на музыкальное училище, начал давать еще большее количество уроков. Чтобы купить рояль — пусть совсем старенький, зато свой, — год отказывал себе во всем. Зато, когда он выступил на своем первом публичном концерте, газеты назвали его «вундеркиндом» и «фортепианной надеждой нации». Но вот трагедия — 15-летний Кальман поиграл на своем рояле всего три месяца. Нет-нет, рояль выдержал. Не выдержала правая рука. В своей безудержности Имре переиграл ее. Так что с карьерой пианиста пришлось распрощаться. Но хоть рука и не слушалась — страсть к музыке осталась. И потому, не доучившись в университете на юриста, Кальман сдал экзамены сразу на второй курс Будапештской консерватории по классу композиции. Да только композитору Кальману поначалу не нашлось работы. «Никому не нужны мои симфонические поэмы, песни, баллады. Осталось только написать оперетту!» — в сердцах объявил он на дружеской пирушке. Вот так — от горечи и непризнанного таланта — и родилась первая оперетта Кальмана «Осенние маневры». Было это в 1908 году. В Будапештском театре комедии «Вигсинхаз» директор брезгливо покосился на клавир: «Ладно, оставьте, вечером посмотрю». Тон господина директора добил убежденного пессимиста Кальмана. Он сбежал от родителей к своей замужней сестре и спрятался там, зализывая душевную рану. Чудак Имре! Он заранее был уверен, что оперетту отвергнут. Через три дня, собравшись с духом, он вернулся к родителям. Домашние встретили его на пороге: «За тобой три раза присылали из театра! Они ставят твою оперетту!»
Все, хватит! Вера заворочалась на ложе императрицы. Имрушке не придется больше унижаться перед директорами. Вера сама станет ходить по дирекциям. Ну, выгонят лишний раз. Мало ее выгоняли? Впрочем, о чем она? Никто уже никогда не отвергнет музыку Имре Кальмана. Он же — признанный Король Оперетты, Князь Чардаша. Да и как можно не любить его музыку? Это же — сплав страсти и колдовства. Это же — романтическая сказка! Правда, сказка редко исполняется в жизни. Может потому в солнечных мелодиях Имре так много тени, в веселых мелодиях — надрыва, в радостных — тягостного предчувствия?..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.