12. Прекрасная лажа

После последнего концерта в Париже у? июля Guns N’ Roses полетели в Аргентину, где через четыре дня должно было состояться финальное выступление перед 70 тысячами зрителей на стадионе «Ривер Плейт» в Буэнос-Айресе. В качестве прощания вечером накануне концерта более 50 полицейских из городского отдела по борьбе с наркотиками ворвались в пентхаус Акселя на последнем этаже, где он как раз ужинал. Они перевернули весь номер вверх дном в поисках наркотиков, ничего не нашли и ушли безо всяких извинений. «Может, им бы больше повезло, если бы они зашли в другой номер, — пошутил кто-то из команды. — К тому времени Аксель был чуть ли не единственным, кто не принимал наркотики постоянно».

Концерт транслировали в прямом эфире по телевидению в Аргентине и Уругвае, и в кои-то веки он начался ровно в 21:30. Музыканты сыграли программу из 21 песни, начиная с «Nightrain» и заканчивая «Paradise City», и к полуночи уже вернулись в отель, где сидели в баре до шести утра, а Роуз играл на пианино и исполнял собравшимся одну из своих последних мелодий. Они гастролировали два с половиной года, отыграли 192 концерта в 27 странах мира и продали более семи миллионов билетов. Эти гастроли войдут в историю как одно из величайших рок-н-ролльных турне, грандиозное как с точки зрения музыки, так и с точки зрения всяких крайностей. Вероятно, такое больше никогда не повторится.

Когда музыканты вернулись в Лос-Анджелес, то чувство дезорганизации, которое они испытали, вернувшись из турне «Appetite» три года назад, настигло их с новой силой. Даже Слэш, заядлый любитель путешествий, признался, что счастлив какое-то время вешать свой цилиндр в одном и том же месте, хотя он и продал коттедж «Уолнат», купив дом побольше на Малхолланд-драйв, где они с Рени могли начать совместную жизнь. «Мы пытались остановиться хоть на секунду, — сказал он, — но это было очень трудно…» Знаменательно, что спустя полгода дом разрушился при землетрясении в Нортридже.

Спустя месяц после окончания гастролей Аксель вернулся в суд, на этот раз для дачи показаний по иску Стивена Адлера, который тот предъявил группе за увольнение. В основном обсуждалась законность расторжения договора с Адлером и его право на будущие авторские отчисления. Доказательства Акселя были основаны на вкладе Адлера в альбом «Use Your Illusion», и он рассказал суду, что ударную партию к песне «Civil War» пришлось собирать из более чем шестидесяти отдельных записей, выполненных Стивеном (он ссылался на сессию звукозаписи, на которой Адлер признался, что принял опиоидный препарат и не может нормально играть). В ходе судебных слушаний Аксель рассказал о соглашении об авторских правах, которое они составили со Слэшем после записи «Appetite». «Оно касалось текстов, мелодий, музыки — то есть гитар, баса и ударных, — аккомпанемента и аранжировки. И каждую часть мы поделили на двадцать пять процентов… Когда мы закончили, у меня получился сорок один процент от общего гонорара, а у остальных другие суммы».

Судья посчитал, что «другая сумма», положенная Стивену, составляет примерно 15 процентов, но дело быстро закрыли, когда 24 сентября группа согласилась урегулировать его во внесудебном порядке. Они единоразово выплатят Стивену 2,5 миллиона долларов и заключат соглашение, по которому тот получает 15 процентов всех авторских отчислений Guns N’ Roses за музыку того периода, когда он играл в группе, — то есть за первые два альбома. «Это не откуп, — заметил Стивен. — Это лишь то, что они мне и так были должны. Я получил свои авторские отчисления». Аксель был в ярости и не мог признать, что Стивен сыграл свою роль в восхождении группы к славе. «Он не написал ни одной ноты в «Appetite», а эгоистичным уродом называет меня!» — кипел Роуз. После этого они не разговаривали еще 15 лет.

«Мы не были адвокатами, мы были рок-н-ролльщиками», — немного грустно оправдывался Стивен в 2001 году. Деньги едва ли служили утешением — он скучал по группе, по своим друзьям, и так началось его падение, ведь молодость, богатство и наркотическая зависимость — не лучшее сочетание. Чтобы вернуться к более-менее нормальной жизни, Стивену понадобилось пройти через тюремное заключение, бесконечные передозировки (как он сам подсчитал, 31 поездка на скорой), два инсульта и один инфаркт.

Дафф вернулся в город всего на месяц, а потом снова отправился гастролировать. Он по-прежнему много пил и нюхал кокаин круглые сутки, так что не мог подолгу оставаться на одном месте. За считаные недели он записал сольный альбом под названием «Believe in Me» — типичный альбом богатой рок-звезды с кучей приглашенных знаменитостей — Слэшем, Мэттом, Диззи, Гилби, Уэстом Аркином и Тедди Зигзагом, а еще Себастьяном Бахом, Ленни Кравицем и Джеффом Беком. Альбом записали очень быстро, с большей частью инструментовки Дафф справился сам, а в музыке слышно влияние панка, Принса и немного — хип-хопа. Но его почти не покупали. Зато Guns N’ Roses достаточно много вместе репетировали и записали бэк-трек кавера на песню Джонни Сандерса «You Can’t Put Your Arms around a Memory», в котором тоже пел Дафф, но который, по настоянию Акселя, они приберегли для Guns N’ Roses.

У них осталось несколько каверов еще со времен записи альбомов «Illusion», которые они планировали выпустить в «EP» или миниальбоме. Музыканты добавили к этому списку еще несколько песен, а Гилби взял гитарные партии Иззи. В основном их вдохновляли работы старых панк-рокеров: New York Dolls («Human Being»); The Stooges («Raw Power»); The Damned и UK Subs («New Rose» и «Down on the Farm»). По духу альбом напоминал музыку Metallica периода EP «Garage Days», в нем музыканты отдавали дань уважения своим корням и нескольким стареющим панкам (представьте, как вам звонит издатель и говорит: «Эй, величайшая группа в мире хочет записать кавер на песню, которую ты написал много лет назад, и выпустить в альбоме. Пойдет?»).

Самой скандальной — и неудивительно, что на ее записи настоял Аксель, — была песня «Look at Your Game, Girl», почти забытая акустическая панихида, которую написал самый известный убийца и музыкант-подражатель Чарльз Мэнсон для альбома, сборы от которого пошли на его защиту в суде в 1970 году. «Эта песня о безумной девушке, которая играет в головоломку. Мне показалось символичным, что такую песню записал человек, знающий о безумии не понаслышке», — объяснил Аксель. Но почти все музыканты отказались от записи, поэтому в ней участвовали только Аксель, Диззи Рид на бонго и приглашенный гитарист Карлос Буи. Песен хватило на целый альбом, не то что на EP, и в ноябре он вышел под названием «The Spaghetti Incident?» Так музыканты в шутку назвали доказательства, которые предоставил Адлер в суде о том, как они с Акселем кидались друг в друга едой, а песню Мэнсона сделали «скрытым» треком, и она не значится в списке на обложке. Музыкантов убедили ее оставить, когда заверили в том, что все авторские отчисления Мэнсона пойдут семье одной из его жертв — Войтека Фриковски.

Этот альбом служил заглушкой, сама группа никогда не считала его чем-то большим, но он попал на четвертое место в американских чартах и на второе в английских, а за первую неделю разошелся тиражом в 200 тысяч экземпляров. Альбом был записан на скорую руку, но ему не хватало сочной свирепости оригинальных песен, хотя, тем не менее, он каким-то образом связал Guns N’ Roses с истоками, как бы далеко они от них ни ушли. В рецензии «Rolling Stone» написали: «Иногда панк-рок лучше всего исполнять как жалобный вой о собственном бессилии, но панковские песни в альбоме «Spaghetti» Аксель исполняет с редкой агрессией».

Казалось, что у них остались силы лишь на запись этого альбома, а потом произошел настоящий перелом. Насыщенная, часто негативная энергия эпохи «Use Your Illusion» требовала выражения, какого-то символического обозначения того, что это было и какими благодаря ей стали участники. Энергия нашла выход, и это чуть не стоило жизни Даффу Маккагану. Как только Аксель узнал, что Дафф организовал сольные гастроли сразу после окончания турне «Use Your Illusion», он позвонил басисту. «Ты что, спятил, черт побери? — спросил Роуз. — Ты с ума сошел, если хотя бы думаешь об этом».

На самом деле Дафф чувствовал, что если останется в Лос-Анджелесе, то сразу же сдастся своей кокаиновой зависимости — так легко там было достать этот наркотик и настолько нечем больше заняться. Он сказал себе, что хотя бы в турне у него есть возможность держаться. Логика наркомана. За годы пьянства, наркотиков и вечеринок нужно расплачиваться, и Даффу вот-вот придет счет. Когда он снова отправился в Европу, то кокаин держал под контролем, но вместо этого ударил по выпивке и уже находился на той последней стадии алкоголизма, за которой ждет только смерть. Дафф обманывал себя, что если перейдет с водки на вино, то возьмет себя под контроль, но в итоге стал выпивать по десять бутылок в день. При этом он не ел, и его тело начало раздуваться. После турне он вернулся в Лос-Анджелес и чувствовал себя хуже, чем когда-либо. «У меня из носа всё время шла кровь, а повсюду были язвы…»

Дафф позвонил и отменил запланированные гастроли в Австралию, а вместо этого полетел домой в Сиэтл, где купил дом на озере Вашингтон. Он едва ли посмотрел этот дом, но его туда тянуло. Тем же рейсом из Лос-Анджелеса летел Курт Кобейн. Они сидели и болтали. «Курт только что сбежал из реабилитационного центра. Мы оба были в говно. В итоге сели вместе и проговорили весь день, но определенные темы не затрагивали. Я проходил через свой собственный ад, а он через свой, и мы понимали друг друга», — размышлял Дафф в своей автобиографии. В аэропорту в Сиэтле он чуть было не пригласил Курта пожить к себе домой, но они потерялись где-то в очереди, и Дафф поехал домой один. А через несколько дней Даффу позвонил Дуг Голдстейн и сообщил, что Кобейн покончил с собой в доме на озере. Дафф был одним из последних, кто говорил с ним. Через месяц после этого, утром 10 мая, Дафф проснулся от боли — не от обычного похмелья от алкоголя и кокса, а от боли, из-за которой он даже пошевелиться не мог, чтобы вызвать «Скорую». Он умирал, но ему ничего не оставалось, кроме как лежать на постели и ждать. Даффа спасла счастливая случайность: друг детства зашел поздороваться и нашел его в спальне. Каким-то образом друг вытащил Даффа из дома и доставил к его постоянному врачу, работавшему на той же улице. Врач сделал два укола демерола, а потом, уже в скорой, укол морфина, но от боли это не помогло. У Даффа так сильно распухла поджелудочная железа, что в конце концов, лопнула, и в организм попали пищеварительные ферменты. Мощные желудочные кислоты прожигали ткани органов, и боль от этого была невыносима. Единственным спасением была операция по восстановлению органа и, вероятно, пожизненный диализ. Даффу снова повезло — операция спасла его. Он пролежал в больнице две недели, а когда вышел, снова начал пить — но на этот раз уже воду.

«Первые несколько месяцев меня всё еще трясло, и не было трезвых знакомых, — позднее рассказывал он. — Так что я катался на горном велосипеде и постоянно себя наказывал, бил за то, что подвел маму и своих друзей. Но в то же время я почувствовал себя единым целым, впервые стал пить воду, хотя почти не пил воду лет десять. Я начал есть здоровую пищу и читать книги…»

Для Даффа Маккагана это был переломный момент. Как и Иззи, он завязал с гедонистическими излишествами. Другим участникам Guns N’ Roses это путешествие только предстояло. «Я знал, что в нужный момент могу выступить голосом разума, потому что думаю, в группе меня видели как раз таким, — рассказал Дафф Джону Хоттену в 2011 году. — Я не знал, как это сделать, и не делал этого, но, по крайней мере, впервые в жизни с этим примирился. Думаю, Guns прошли свой путь так, как только и могли его пройти. Это была лажа с самого начала, но это была прекрасная лажа».

В 1990 году Слэш признался журналу «Rolling Stone»: «Если бы все распалось и нам пришлось бы пойти заниматься сольными проектами, мы все чувствовали бы себя потерянными и одинокими, потому что по отдельности мы уже не Guns. Никому из нас не удастся это повторить. В Акселе столько харизмы — он один из лучших вокалистов в мире. Дело в его личности. Он может взять и создать что-то. Чего я боюсь, так это того, что, если группа распадется, я никогда не смогу отделаться от факта, что я — бывший гитарист Guns N’ Roses. Это словно продать душу дьяволу».

Спустя пять лет все закончилось.

Для Слэша поворотный момент в личных отношениях с Акселем настал летом 1992 года на гастролях. «В какой-то момент, когда мы выступали с Metallica, я просто потерял Акселя, — рассказал он мне. — Я больше не понимал, где он. Я больше не понимал, где я сам! Стивен уже ушел, потом мы потеряли Иззи… И мы ничего не могли изменить… Все как будто валилось из рук. Потом мы вдруг перестали выступать спустя два с половиной года гастролей, и всё словно… остановилось. Погибло».

Первые недели и месяцы 1994 года Слэш писал новый материал для следующего альбома Guns N’ Roses, а деньги брал из аванса «Geffen» в 10 миллионов долларов — безумной, черт побери, суммы денег. Текста пока не было, это оставалось специализацией Акселя. Зато там было изобилие мощных риффов и мрачных мелодий, песен без названия, которые Слэш доработал из треков, созданных во время записи альбомов «Illusion», таких как «Garden of Eden» и «Locomotive».

Но, когда он прислал Акселю демо-запись того, что у него получилось, вокалист сразу все забраковал. Слэш был уязвлен, но не сдался и решил использовать свои наработки для сольного альбома под эгидой новой «группы», которая будет называться Slash’s Snakepit. Кроме того, он нанял Майка Клинка в качестве продюсера, а также пригласил сыграть с ним Гилби, Мэтта и Диззи. Еще Слэш нанял на роль вокалиста Эрика Довера, фронтмена Jelly?sh, — 27-летнего энергичного певца, который был не так уж далек по стилю от Акселя в самой свирепой своей манере.

Альбом под названием «It’s Five O’Clock Somewhere» наконец вышел в компании «Geffen» в феврале 1995 года и, с коммерческой точки зрения, провалился. Критики в основном оказались добры и признали, что игра Слэша блистательна как никогда, но почти единогласно вопрошали: где же сами песни?

Дуг Голдстейн рассказывает, как Том Зутаут позвонил ему обсудить «It’s Five O’Clock Somewhere». «Он спросил: «Ты уже слышал альбом Слэша?» Я ответил, что нет.

— Обязательно послушай. Он ужасен. Я не могу его выпустить. — Но ты же аранжировщик, тебе придется Слэшу об этом сказать.

— Ни за что. Никогда. Я не буду говорить, что этот альбом — отстой. Это твоя работа.

— Это не моя работа! Ты же аранжировщик. Это твое дело.

— Я не буду этого делать и не буду выпускать альбом».

Голдстейн позвонил Эдди Розенблату и передал ему слова Зутаута, но теперь Эдди отказывался сообщать это Слэшу. «Эдди сказал: «Я не буду этого делать!» Я разозлился: «Толку от тебя никакого, черт побери!» А он возразил: «Слушай, тебе все равно придется ему сказать». Прекрасно! Тогда я позвонил Питеру Меншу и спросил, как бы он поступил. Питер ответил: «Дуг, я всегда говорю своим артистам правду, что бы там ни было. Меня не волнует, Metallica они, Def Leppard, или еще кто. Я говорю им правду. В этом состоит и твоя этическая ответственность».

Голдстейн пригласил Слэша на ужин в «Hamburger Hamlet». «Я спросил: «Сколько в альбоме песен?» Он ответил: «Двенадцать». И я выпалил: «Для выпуска этого альбома нам не хватает всего двенадцати песен». Слэш сначала не понял и переспросил: «Что?» А я подтвердил: «Ага. Тебе придется все переделать, потому что лейбл утверждает, что не выпустит этот альбом». Для наших отношений это стало огромной проблемой. Думаю, в этот момент они и испортились. Я старался решить вопрос, потому что не хотел привлекать других людей. Но Слэш решил, что я хочу помешать успеху этой записи, хотя это, конечно, неправда. Я так же старательно работал над этим альбомом, как если бы это был альбом Guns N’ Roses. Но, если можно так выразиться, речь идет о музыке другого уровня. С точки зрения лирики, этот материал и рядом не стоял. Музыка была неплохая. Но сами песни…» — он запнулся. А затем добавил: «Из-за этого-то Аксель и устраивал аранжировщикам настоящий ад».

Даже Гилби уже наработал достаточно материала для сольного альбома. Только Аксель, который укрылся на холмах Малибу и вел странную жизнь рок-звезды-затворника, не планировал свое будущее вне Guns N’ Roses. Ему это было не нужно. И, хотя мир об этом еще не знал, У. Аксель Роуз и Guns N’ Roses теперь были неразделимы — причем юридически.

В 2008 году в разговоре на онлайн-форуме сайта Guns N’ Roses Аксель объяснил, что в контракте, который выбил для них Дуг Голдстейн у «Geffen» после пересмотра, содержался пункт, согласно которому Аксель имел законные права на название «Guns N’ Roses». Этот пункт не проявит свою силу до 1994 года, когда все действительно начнет разваливаться, но, по мнению вокалиста, тогда он вызвал не такое уж большое потрясение.

«Когда Guns пересматривали контракт с «Geffen», я включил туда пункт о названии, чтобы защитить себя, потому что это я придумал название и с ним основал группу, — пояснил Аксель. — Скорее это имеет отношение к менеджменту, а не к группе, потому что тогда наш менеджер Алан Нивен все время убеждал ребят уволить меня. Когда я перестал с ним разговаривать, он сразу понял, что дни его сочтены, шептался со всеми, с кем только мог, и пытался обернуть пересмотр нашего контракта себе на пользу, чтобы получить денег от «Geffen».

Этот пункт добавили в контракт, и все его подписали. Он не был спрятан и не был напечатан мелким шрифтом, на этом разделе нужно было отдельно поставить свои инициалы. В то время я не думал и не знал о брендах, корпоративных ценностях и т. д. Я знал только, что сам придумал название, и с самого первого дня все были согласны, что оно останется у меня, если мы распадемся, просто сейчас это закрепили на бумаге. Я долго не понимал еще многих других вещей, пока не ушел и не сформировал новое партнерство, которое стало попыткой спасти Guns, а никак не украсть».

Красивая логика. Страшные последствия. В Guns N’ Roses осталось всего три участника из оригинального состава, и только одному из них принадлежало название. Но, по словам Дуга Голдстейна, все было не так просто. «Самая важная дата в истории группы — пятое июля 1993 года, — утверждает он. — В этот день мы были в Барселоне в Испании, и мне поручили пойти к Акселю в номер. Аксель сказал: «Слушай, либо остальные подпишут контракт, по которому название возвращается ко мне, либо я не выйду на сцену, начнутся беспорядки, погибнут люди, и это будет на их совести». Но я же не глупый парень. При таких условиях это считается подписью под принуждением. Можешь хоть подтереться затем этим контрактом».

Может, и так, но в тот вечер в Барселоне ни Слэш, ни Дафф условий контракта не видели. Как рассказывает Дафф в своих мемуарах, гастрольный менеджер дал им со Слэшем на подпись документы о передаче прав на название группы Акселю прямо перед концертом. «Какого черта?» — спросил Дафф. На что ему ответили, что в бумагах сказано, что они со Слэшем в плохой форме и, если кто-то из них умрет, никто не хочет годами судиться с их семьями. Хотя, по словам Даффа, в этих документах о смерти не было ни слова.

В конце концов, как пишет Дафф, они со Слэшем решили, что Guns N’ Roses все равно не могут существовать без них и подписали бумаги. Что угодно, лишь бы избавиться от этого дерьма и без всяких проволочек выйти на сцену. «Я был чертовски вымотан, — объяснил Дафф. — У меня было чувство, что все два года я тащу за спиной дом».

А теперь, спустя год, стало проявляться реальное положение вещей. Слэшу и Даффу по-прежнему принадлежала часть Guns N’ Roses — но не название, — а как подтвердили бы Мик Джаггер, Дэвид Ли Рот, Лиам и Ноэль Галлахеры и даже Пол Маккартни, в музыкальном бизнесе название важнее всего. Вдруг вскрылась неприятная правда: Слэш и Дафф уже не имели своего голоса в вопросах того, какой курс возьмут Guns N’ Roses, потому что Guns N’ Roses теперь, по сути, принадлежали Акселю. У Слэша и Даффа даже не было менеджера, к которому можно обратиться за помощью. Дуг Голдстейн давным-давно признал, что Guns N’ Roses никогда не смогут работать без согласия Акселя Роуза. Теперь изменилось только то, что это было подтверждено на бумаге.

Как объясняет Стефани Фаннинг, Аксель закрутил группе гайки и забрал название. «Во всем, что он делал, по какой бы причине он это ни делал, он всегда пользовался своей властью. И в этот момент Дуг смирился с этим и остался предан группе и Акселю, и остальные музыканты тоже».

И тогда, по ее словам, они полетели штопором вниз… «Не хочу ничего сказать о Дуге, он — человек, который всегда говорит «да». Просто милашка и отличный парень. Но легче оказалось просто смириться и держать свой рот на замке. Дугн держится за свою работу, остается менеджером, одним из величайших менеджеров в мире, он сам выбрал это дело. И, возможно, за пару лет гастролей «Illusion» благодаря этому все было хорошо».

Но теперь все быстро посыпалось. Когда Слэш пришел в студию «Complex» в Лос-Анджелесе в августе 1994 года записывать кавер на песню Rolling Stones «Sympathy for the Devil» для саундтрека к фильму «Интервью с вампиром» с Томом Крузом и Брэдом Питтом, его очень оскорбило то, что Аксель привел музыканта на замену Гилби — своего старого приятеля из Лафайета по имени Пол Хьюдж. По словам инсайдера, Хьюдж был довольно хорошим парнем, но «это же Guns N’ Roses, ради всего святого». Хьюдж все-таки был не настолько хорош и не умел играть так, как надо. Или, как позже пояснил Слэш: «На мой взгляд, Пол совершенно бесполезен. Ненавижу этого парня. Прошу прощения, я уверен, что он очень хороший человек, но в контексте рок-н-ролла просто жалок. Что касается их отношений с Акселем — они вместе росли в Индиане, и я понимаю, что Роузу с ним комфортно, но я отказываюсь снова играть с Полом».

Только вот Аксель не готов был услышать «нет». По его мнению, Хьюжд идеально заменял Иззи. Но как гитаристу ему было далеко до уровня Слэша. Но это было и не нужно. Полу нужно было просто играть аккорды, которые ему дали. Что еще более важно — с точки зрения Акселя Пол был настоящим другом — а он был не уверен, что Слэш и Дафф ему все еще друзья. И хотя Аксель не хотел этого признавать, но ему как раз и нужен был хороший друг. Кто-то, кому бы он мог доверять, и кто не говорил бы о нем гадости за спиной. Кто-то, кто уважал бы его и был благодарен за предоставленную возможность. Кто-то, кто никогда не стал бы с ним спорить.

Зато для Слэша этот поступок стал последней каплей. Ему невольно пришлось заставить Акселя выбирать между ним, первым и, возможно, самым важным музыкальным партнером, и своим старым школьным приятелем. Роуза загнали в угол, запугали, и он сделал то, что всегда делал в таких ситуациях, — еще больше закрылся. И выбрал старого школьного друга.

Так не должно было случиться. По крайней мере, так считает Дуг Голдстейн, который настаивает, что Аксель был открыт к предложениям Слэша и Даффа заменить Гилби кем-то еще, но они просто сдались и позволили Акселю решать самому. «Слэш и Дафф иногда в отчаянии звонили мне и говорили: «Слушай, убери этого парня отсюда, черт возьми». Слэш говорил: «Я ненавижу этого парня. Он урод. Он не умеет играть…» А я отвечал: «Тогда. Найди. Кого-нибудь. Другого». Но они даже не думали искать кого-то еще».

На самом деле еще до появления Пола Хьюджа музыканты сделали несколько попыток заменить гитариста. Сначала Слэш как только ни выкручивался, пытаясь оставить в группе Гилби, — из-за чего того увольняли три раза за три месяца. Потом шел разговор о бывшем гитаристе Оззи Осборна Закке Уайлде. Голдстейн был менеджером сольного проекта Уайлда под названием Pride and Glory, и Закк со Слэшем уже стали собутыльниками. Но Уайлд был звездой соло-гитары, а Слэш яростно противился тому, чтобы делить с кем-то свое лидерство в этом. Потом у них снова возникла идея взять Дейва Наварро, но Слэш возражал примерно по той же причине.

«Он все повторял: «Я не собираюсь делиться соляками, черт побери. К чертям это. Мне это абсолютно не интересно», — вспоминает Голдстейн. — Будь Слэш немного уступчивее в этом вопросе, Guns N’ Roses никогда бы не распались».

В одном из редких интервью в 2002 году Аксель по-прежнему настаивал: «Пол Хьюдж — один из лучших известных нам людей, который был свободен и способен дополнить стиль Слэша… Полу интересно только дополнять Слэша, давая основу риффу или что там. Это сохраняет акцент на ведущей партии Слэша и выделяет ее».

Зато Слэш был вообще другого мнения и утверждал, что принял решение уйти из Guns N’ Roses в тот же день, когда Хьюдж впервые пришел в студию, а в ту ночь даже заснуть не мог — настолько был расстроен. «Я готов был покончить с собой. Если бы у меня тогда был пистолет, я бы вышиб себе мозги. Если бы у меня было пятнадцать граммов чертова героина, меня бы уже не было. Мне было очень тяжело. Эта обида засела в каком-то новом месте у меня в голове, где я прежде не бывал. Каким-то образом мне удалось заснуть. Наутро, когда я проснулся, то принял решение. И в этот момент почувствовал, как сбросил с плеч всю тяжесть этого мира».

Теперь все думали о чем угодно, только не о группе. Музыканты боялись за свою жизнь. Особенно Аксель. Он пытался решить головоломку, что же делать со Слэшем, да еще и оказался в унизительном положении в суде со своей бывшей женой Эрин Эверли и бывшей невестой Стефани Сеймур. Аксель расстался с Сеймур в 1993 году после ужасной ссоры в Рождество.

Когда они только начали встречаться, Аксель рассказывал журналу «Интервью» Энди Уорхола по телефону о своем новом романе со Стефани. Статья вышла с фотографиями Акселя и Стефани, которые целуются взасос. В ней приводилась цитата Акселя: «Нам со Стеф нравится разговаривать друг с другом, и мы хотим посмотреть, сможем ли мы и дальше так разговаривать всю оставшуюся жизнь. Мы не знаем, но стараемся как можно больше общаться».

Он продолжал: «Иногда друзья становятся любовниками или бывшие любовники становятся друзьями. Надо уметь поддерживать дружбу и брать на себя ответственность за то, чтобы быть другом, помогать другому человеку дружить с тобой и выражать свои чувства о дружбе… Мы со Стефани так делаем. Это хорошо».

Но это было тогда. Теперь же, в 1994 году, согласно заявлению Сеймур, данному под присягой в связи с иском, который она выдвинула против него, проблемы начались после словесной перепалки, которая произошла у них с Акселем и после которой он объявил, что они не будут отмечать Рождество. Стефани продолжала: «В конце дня начали приезжать гости, и в какой-то момент в середине вечера Аксель вошел в дом, хлопнул дверью, очевидно, очень злой, поднялся наверх, потом опять спустился и ушел». Когда мать Сеймур попыталась поговорить с ним, Аксель начал кричать на нее и в конце концов заявил в недвусмысленных выражениях, что ей в этом доме не рады. После этого большинство гостей ушли.

Сеймур также заявила, что, когда они остались одни, Аксель толкнул обеденный стол, бутылки и стаканы упали на пол и разбились. Согласно показаниям Стефани, Аксель схватил ее за горло и потащил босую по разбитому стеклу. Роуз в ответ заявил, что она схватила его за яйца, а он просто защищался. Дугу Голдстейну неизбежно пришлось улаживать конфликт. «Мне пришлось поехать туда и разобрать этот беспорядок — не буквальный, а эмоциональный, потому что Аксель был расстроен и огорчен. Я любил этого парня до смерти, поэтому хотел прийти ему на помощь». Помогать Роузу собраться после крупной катастрофы стало привычным занятием, говорит Голдстейн. «За те два года произошло не только это. Я так катался семнадцать лет. Это могло продолжаться целую неделю, я говорил с Акселем, а он плакал. Но я никогда не делал каких-то выводов, а просто старался быть с ним рядом… Очевидно, отношения со Стефани его доконали. Я хочу сказать, правда доконали. Роуз любил ее до смерти…»

Аксель и Стефани и до этого сильно ссорились, но потом всегда мирились. Голдстейн вспоминает, как после одной такой ссоры Аксель позвонил ему и спросил: «Ты знаешь кого-нибудь, у кого есть белая лошадь?» Они снова расстались, и Роуз пытался вернуть Сеймур. Я ответил: «Посмотрим, что я могу сделать». Голдстейн, который гордился тем, что всегда знает, как выполнить любую самую странную просьбу начальства, все организовал, и на следующий день к дому Стефани в Голливуде подъехал фургон с белым арабским жеребцом.

«Аксель садится на коня и подъезжает к входной двери, а я стучу в дверь и прячусь в кустах. Потом он, сидя на лошади, просит у Стеф прощения, и, Богом клянусь, это был один из самых милых поступков, которые я видел в жизни. Я сижу в кустах и смотрю на Акселя, а он изливает ей все сердце и душу. До этого Роуз ни разу в жизни не сидел на лошади! А конь под ним ходит взад-вперед, и Аксель понятия не имеет, как им управлять. Это было просто восхитительно. Что мы только не делаем ради любви…»

Но к 1994 году отношения настолько испортились, что Сеймур потащила Акселя в суд и потребовала компенсации за так называемые бытовые проблемы, жертвой которых она себя объявила. Аксель был просто опустошен. Он знал, что Стефани начала встречаться с бизнесменом-миллионером Питером Брантом. По словам бывшего сотрудника «Geffen», Роузу удалось достать фотографию Сандры, жены Бранта, которую он отправил Йоде, чтобы та наложила на нее защитное заклинание от Питера, потому что считал, что Сандре так же наставляют рога, как и ему, и сочувствовал ей. Тем не менее Аксель не переставал надеяться помириться со Стефани. Судебный иск убил в нем эту надежду.

Все очень быстро вышло из-под контроля. Адвокаты Акселя обратились за судебным запретом, обвинив Сеймур в том, что она принимала кокаин в его доме на глазах у своего двухлетнего сына Дилана. По словам друга, Аксель считал, что они со Стефани были вместе в прошлых 15 жизнях. Потом, когда Эрин Эверли вызвали в суд для дачи показаний по делу Сеймур, она решила сама подать иск и обвинила бывшего мужа в нападении и сексуальном насилии.

Акселю пришлось терпеть, как самые темные подробности его личной жизни открыто обсуждаются в суде. Бывшая соседка Эрин, Меган Ходжес-Найт, дала показания под присягой о том, что однажды ночью слышала, как Эрин умоляла: «Пожалуйста, перестань. Не трогай меня, не трогай меня», — а Аксель кричал на нее. «А потом он вдруг вышел и стал ломать все антикварные ценности, а она плакала: «Пожалуйста, не ломай их, пожалуйста», — и пыталась забрать их. Но Роуз оттолкнул ее и сломал все, что попалось под руку. Я помню, что спала и проснулась от того, что у меня над головой летает хрусталь и разбивается об пол».

Меган была большой любовью Слэша, когда еще была совсем подростком. Она заявила, что рассказала Слэшу, как собирается «сделать что-то» с Акселем, но гитарист остановил ее и сказал: «Нет, ты только сделаешь хуже». В своих показаниях Меган также утверждала, что видела, как Аксель бил Эверли и таскал ее за волосы. Затем он бросил в нее телевизор, заявила она, и, к счастью, промахнулся, а потом плюнул в нее. «Свинья», — произнесла Меган хмуро.

В своих собственных показаниях под присягой Эрин описала в шокирующих подробностях случай, когда Аксель привязал ей руки к лодыжкам сзади, заклеил рот скотчем, на глаза повязал платок, а потом оставил в кладовке — голую и с кляпом во рту — на несколько часов. Когда Роуз наконец ее выпустил, то взял на руки и положил лицом вниз на раскладную кровать. «Потом он очень сильно проник в меня анально. Очень сильно».

Эрин также показала, что Аксель считал, будто они с Сеймур были сестрами в одной из прошлых жизней и теперь пытаются его убить. Аксель рассказал ей: «В прошлой жизни мы были индейцами, и ты убила наших детей, и поэтому я так груб со тобой в этой жизни». Эрин также утверждала, что он снял все двери у нее в квартире, чтобы следить, куда бы она ни пошла.

Для Акселя это было уже чересчур. Не теряя времени, он велел своим адвокатам уладить дело вне суда. Как сообщается, Эрин вышла из суда с неназванной суммой денег, которая предположительно составила более миллиона долларов. Роуз велел своим помощникам быстро собрать несколько существующих копий записи невышедшей версии клипа «It’s So Easy» пятилетней давности, на которой Эрин в бандаже и с шариком во рту, а Аксель кричит ей: «Смотри, как я тебя бью! Падай!»

Ни Эрин, ни Стефани не выдвигали уголовных обвинений. Однако ущерб был нанесен, и рассказ об их совместных действиях против Акселя попал на первую страницу журнала «People» в 1995 году. Так как журнал вышел всего через месяц после истории об аресте и обвинении О. Джей Симпсона в убийстве своей бывшей жены Николь, то большинство людей отнеслись с мрачным предубеждением к очередному скандалу с домашним насилием. Забавно, что сама Эрин, похоже, по-прежнему испытывала некоторое сочувствие к многострадальному бывшему супругу и признавалась: «Мне стало жаль его, я думала, что могу все исправить».

Дело Сеймур так же поспешно уладили до суда, и, как сообщалось, Аксель выплатил ей 400 тысяч долларов. Адвокат Стефани Майкл Плонскер не подтвердил, но и не опроверг данную сумму, сказал только, что дело разрешилось полюбовно.

Всего через несколько месяцев Стефани Сеймур вышла замуж за Питера Бранта в Париже. Вскоре после этого она родила ему первого из двух сыновей, и они по-прежнему счастливы в браке. Дуг Голдстейн рассказывает: «Боже мой, Аксель был просто раздавлен, черт побери! Этот парень заслуживает любви, потому что сам он такой любящий. Он был бы замечательным отцом, будь у него такая возможность. Роуз хотел усыновить Дилана, сына Стефани, но, очевидно, ему не дали такого шанса».

По словам няни Стефани, Беты Лебис, которая стала домработницей Акселя после того, как пара рассталась, когда группе пришел конец, Роуз решил, что заведет семью, женится и будет растить детей. Что у него будет новая жизнь, достаточно денег и он посвятит свое время семье. Он мечтал о семье, детях — о том, чего у него никогда не было.

Уход Стефани поставил крест на этой мечте. «Аксель — такой человек, который хочет делать все правильно, — поясняет Бета. Он был таким страстным мужчиной, о каком мечтают многие женщины. Аксель словно прекрасный принц. Ради Стефани он делал все, о чем пишут в романтических книгах. Делал то, чего в реальной жизни больше не увидеть! Думаю, многие женщины мечтали бы оказаться на ее месте. Я бы никогда не ушла от такого мужчины. Но Стефани очень красивая и сексуальная; она может заполучить любого мужчину, какого захочет. Она использует мужчин как игрушки».

Бета также добавила: «Когда-нибудь видели ребенка с новой игрушкой? Они сначала играют с ней все время, а потом она ему надоедает. Я всегда говорила Стефани, что она может причинить Акселю больше боли, чем ей кажется. Другие мужчины, которые влюблялись в нее, никогда не страдали так, как Аксель. Он хотел все сделать правильно, и в самом деле думал, что все идет хорошо. Он очень серьезно воспринимал эти отношения. Стеф его чуть не убила».

Дуг Голдстейн говорит, что Аксель, потеряв Стефани Сеймур и ее сына и понимая, что Guns N’ Roses распадаются, оказался на грани срыва. В то время Дуг привык, что среди ночи ему в истерике звонит Бета и умоляет прийти поговорить с Акселем, который лежит в постели в слезах и сжимает в руке заряженный пистолет.

В это время Роуз превратился в затворника. «Я сидел на телефоне и отвечал людям из «Geffen», что Аксель целыми днями работает в студии над следующим альбомом Guns N’ Roses, — рассказывает Голдстейн, — а он звонил мне по пять, по десять раз в день. В первую очередь Аксель продолжал пробовать новое и в то же время много писал. Но больше ничего и не происходило. Какое-то время…»

20 января 1994 года Аксель Роуз был гостем на церемонии избрания Элтона Джона в Зал славы рок-н-ролла в Нью-Йорке, где произнес короткую, но проникновенную речь о том, что Элтон Джон и его поэт Берни Топин значили для него все эти годы, закончив ее словами: «Когда я впервые услышал «Bennie and the Jets», то сразу же понял, что должен быть артистом. Так что теперь на этом человеке лежит гораздо б?льшая ответственность, чем он планировал». Бурные аплодисменты.

В тот вечер Аксель исполнил «Come Together» с Брюсом Спрингстином. Роуз был одет в своем собственном пост-гранжевом сценическом стиле — в джинсы, сапоги, белую футболку и простую расстегнутую рубашку — и, казалось, нервничал, стоя рядом с суперкрутым Спрингстином. Он словно выжимал из себя вокал, как капли крови: это выступление лишь отдаленно напоминало ту силу, напыщенность и напор, которые чуть не сдули со сцены Тома Петти на церемонии вручения наград «MTV». С тех пор, казалось, прошла целая вечность.

Это было последнее выступление Акселя на публике на ближайшие шесть лет.

«Однажды Аксель позвонил мне, когда мы уже пару лет не гастролировали, — вспоминает Дуг Голдстейн. — Он спросил: «Как ты сейчас думаешь, какую самую большую ошибку я совершил в профессиональной карьере?» Я ответил: «Возможно, клип на песню «November Rain», в котором ты показал огромный особняк, за который заплатили обычные люди». Роуз задумался: «Ого. Да. Знаешь, ты, наверное, прав». Мы забыли об этом, а потом он позвонил мне примерно через два дня и сказал: «Эй, Дуг, я хочу вернуться к разговору о том, что я показал свой дом. Я понимаю, что сейчас надо сливаться с толпой, как Nirvana и Pearl Jam, носить фланелевые рубашки и не выделяться. Что больше нет никаких суперзвезд, люди хотят, чтобы ты был одним из них. Но ведь никто никогда не говорил нам, что мир изменился». Я ответил ему: «Знаешь, а ты прав». Аксель поднял очень важный вопрос… Мы садились в свой автобус или самолет, черт возьми, и понятия не имели, что происходит в мире. Мы просто делали то, что нам нравится, и все, ни больше ни меньше».

Но все изменилось, и не только у Акселя Роуза. Дафф Маккаган собрал еще один сторонний проект под названием Neurotic Outsiders вместе с Мэттом Сорумом, Стивом Джонсом, бывшим гитаристом Sex Pistols, и Джоном Тейлором, басистом Duran Duran. Дафф позднее признавался, что чувствовал себя отсталым на фоне гранжевых групп из Сиэтла, которые господстовали на рок-сцене в первой половине девяностых. Хотя Neurotic Outsiders базировались в Лос-Анджелесе, а половина состава вообще была из Англии, Дафф, который теперь стал вести трезвый образ жизни и по-прежнему разгребал свой эмоциональный беспорядок последних десяти лет, все равно хотел наверстать упущенное. Он сделал короткую стрижку, как у Мэтта Сорума, вышел на сцену с группой в «Viper Room» в Лос-Анджелесе без рубашки и вприпрыжку исполнял музыку, которая всем показалась чем-то средним между Sex Pistols и Nirvana, причем ей не хватало ключевого элемента и того и другого. А именно, фронтмена, достойного Джонни Роттена или Курта Кобейна. Вместо этого вокал взял на себя пузатый Джонс, и результат, воплощенный в сингле «Jerk», записанном на раз-два-три, звучал именно так, как должен был звучать: как недогранж, написанный теми, кто когда-то был знаменитостью. В 1996 году музыканты записали альбом с тем же названием, что у самой группы, и выпустили под лейблом Мадонны «Maverick», за ним последовали короткие турне по Европе и США. Потом все снова развалилось.

А в студии «The Complex» на западе Лос-Анджелеса, где огромную звуковую сцену круглосуточно арендовали Guns N’ Roses, время словно остановилось. К 1996 году Аксель убедился, что следующий альбом должен быть более современным, чем «Use Your Illusion», и заказал кучу нового оборудования и новых сотрудников. Кроме игровых автоматов, бильярдных столов и буфета, у него теперь работал на полную ставку специальный компьютерный эксперт, обучавший Роуза новым технологиям. Его поразила эксцентричная электронная музыка Nine Inch Nails, The Prodigy и Moby. Кроме того, Аксель пытался пережить падение с небес на землю, куда его спустило неуважительное гранжевое поколение, поэтому он всеми силами старался осовременить звучание Guns N’ Roses. Его коробило от музыки, которую Слэш предложил для нового альбома: эдакое некачественное буги в исполнении плохих парней, которое даже Дафф раскритиковал и назвал «южным роком». Но Роуз содрогался не меньше и от нового недогранжа Даффа в исполнении Neurotic Outsiders.

Мучительнее же всего для Акселя был тот факт, что Дафф с Мэттом, казалось, намеренно игнорируют его последние попытки удержать Guns N’ Roses на гребне современной рок-музыки и не обращают внимания на стремление найти что-то новое, что они могли бы сказать своей музыкой. Музыканты воспринимали эти попытки как очередное выражение его неконтролируемого эго. А Роузу никак не помогало то, что теперь и Слэш, и Дафф горько сожалели о том, что в 1993 году подписали бумаги о передаче названия Guns N’ Roses, в результате чего Аксель официально стал лидером.

Но это лишь один взгляд на вещи. И Слэш, и Иззи жаловались на вмешательство Акселя в их музыку еще со времен записи альбомов «Illusion». Слэш заявлял, что у него есть запись более ранней, сырой версии материала альбома, которая звучит гораздо сильнее и мощнее, чем готовые записи после того, как над ним поработал Аксель, — то есть до того, как добавили клавишные, духовые и бэк-вокал. Иззи тоже сетовал на то, что Аксель всегда хотел забрать его демо-записи и превратить их в большие композиции. Но как Роуз рассказал журналу «Rolling Stone» в 1992 году: «Когда Иззи записал эти мелодии, по его мнению, они были абсолютно готовы. Мне нравятся такие записи, но мы бы сами себя похоронили, если бы выпустили эту гаражную музыку. Люди хотят слушать качественные альбомы. А Иззи было очень сложно заставить довести дело до конца, даже со своим собственным материалом». В конце концов, Аксель сказал, что песни Иззи попали в альбом, потому что он сам захотел их туда включить, а не потому, что Иззи это хоть как-то волновало.

Как сейчас объясняет Дуг Голдстейн: «Остальным участникам группы достаточно было быть как AC/DC или Rolling Stones, у которых каждый альбом похож на предыдущий. А Аксель хотел быть как Beatles. Он хотел, чтобы музыка развивалась с каждым новым альбомом, и не хотел выпускать очередной «Appetite for Destruction». Но остальных ребят полностью устраивало писать простые песни, точные и лаконичные. Они всего лишь хотели снова отправиться на чертовы гастроли. Beatles возвращались из турне и всю оставшуюся карьеру проводили в студии. Аксель хотел делать нечто подобное. Но у Beatles было всего лишь четыре, а потом восемь звуковых дорожек, и этого было достаточно для хорошей записи. Шесть недель в студии в то время — примерно то же, что шесть лет теперь».

Пока Аксель мечтал воздвигать такие же масштабные музыкальные соборы, как у студийных перфекционистов вроде Фила Спектора и Брайана Уилсона, Слэш, Дафф и весь весь остальной мир держались за тот факт, что Guns N’ Roses выползли из тех же задворок Голливуда, что Poison и M?tley Cr?e. Никто даже не ждал от Роуза чего-то большего. И мальчика, который вырос на музыке Queen и Элтона Джона, Led Zeppelin и Билли Джоэла, это бесило до такой степени, что будь он проклят, если позволит недальновидной тупости других людей встать у него на пути.

«То, что Аксель блестяще пишет песни, не обсуждается, — поясняет Голдстейн. — Но люди говорят о Guns N’ Roses как о той самой невероятной группе. Но кто, черт побери, все это создал? Точно говорю, я был со Слэшем и Даффом, когда они писали музыку для альбома «Use Your Illusion». А «Locomotive» и «Coma» они вообще сыграли без участия Акселя. Но Роуз постоянно звонил мне из студии и говорил: «Черт, я ненавижу Слэша. Ты еще не слышал эту песню «Locomotive»? Как мне вообще написать слова к этому дерьму?» А я отвечал: «Слушай, мужик, я не знаю. Это ведь твоя работа, верно? Я менеджер. А песни пишешь ты».

Слэш, который вырос на музыке Дэвида Боуи и Стиви Уандера, а также Aerosmith и Stones, тоже хотел вывести музыку Guns N’ Roses на новый уровень. Но проблема, как ему казалось, была не в этом. И даже не в присутствии Пола Хьюджа, которое душило его творчество. Основная проблема, по словам Слэша, была в том, что Аксель теперь вел себя как самоназначенный лидер. «Это было похоже на диктатуру. Мы не так уж много работали вместе. Он сидел в кресле и наблюдал. То один рифф, то другой. Но я не знал, к чему мы идем».

Наконец, в сентябре 1996 года, Слэш заявил Акселю, что с него хватит. «В этом есть и что-то личное, — объяснил он мне. — Я не могу общаться с Роузом. Возможно, никогда не мог. Я хочу сказать, Аксель пришел с Иззи, я пришел со Стивеном, а потом нас всех соединил Дафф. А теперь я понял, что остался один, но это значит, что нам с Акселем нужно преодолеть… не враждебность, а то, что у нас обо всем разное мнение. И, знаешь, Аксель работает усерднее всех, кого я знаю, но только над тем, над чем хочет работать. А я… Я просто потерял ко всему интерес».

В конце концов, сказал Слэш, все сводится к следующему: «Если бы я не ушел, то умер бы, потому что мне нечего было делать и у меня не было ни вдохновения, ни творческого взаимодействия. Я, конечно, пытался найти себе место, но все было похоже на огромную вращающуюся дверь, в которой появлялось и исчезало какое-то современное оборудование, гитаристы, и какого только дерьма не происходило… Я просто ждал, пока уляжется пыль, но, в конце концов, подумал, что мы никогда не сможем найти верный путь».

Когда Слэш сообщил Акселю, что уходит, вокалист хорошо держался на публике. Не было сделано никакого заявления. Не было принято никаких мер, чтобы сразу же заменить гитариста. Как и после болезненного разрыва со Стефани Сеймур, какая-то часть Акселя втайне надеялась, что Слэш прибежит обратно. Роуз знал, что без Слэша Guns N’ Roses быть не может. По крайней мере, они не будут такими, какими их знает мир. Поэтому он решил сохранить эту новость в тайне, пока не придумает, что делать.

Но, когда в октябре 1996 года Слэш давал интервью онлайн и признался, что в настоящий момент они с Акселем раздумывают о будущем их отношений, Роуз ощутил злость, обиду и предательство. Он поспешил опубликовать свой взгляд на события и 30 октября прислал в «MTV» факс, в котором утверждал, что сам принял решение об уходе Слэша еще в 1995 году, а также заявил, что больше не может работать с гитаристом, потому что тот потерял чувство вовлеченности в процесс. Но на самом деле Аксель почувствовал себя еще более одиноким, чем раньше. Сначала Стивен, потом Иззи… а теперь и Слэш? Что с ним происходит? Ночью, когда Роуз оставался наедине со своими мыслями, он во всем винил себя. Как раз в такие моменты Дугу звонила Бета и умоляла прийти его успокоить. Но почему-то с наступлением дня Аксель снова был уверен, что дело не в нем, а в других. К черту их всех!

«Аксель считал, что Guns N’ Roses должны меняться, а Слэш был уверен, что Guns N’ Roses — это чертовы Guns N’ Roses, и больше никто, — поясняет Том Зутаут. — Не думаю, что им удалось бы преодолеть эту пропасть в общении друг с другом. Вначале никто не хотел заявлять об этом публично, потому что никто не хотел верить, что группа распалась».

Аксель по-прежнему дерзил, когда обсуждал этот разрыв на официальном сайте группы в 2002 году. «Изначально я собирался создать что-то в стиле «Appetite», — вспоминал он. — Поэтому выбирал то, что, на мой взгляд, оставило бы довольными ребят, а особенно Слэша. Но мне кажется, что каждый раз, когда мы подбирались к чему-нибудь, что может наконец получиться, не обходилось без того, что Слэш скажет: «Эй, это не получится». Но материал отвергался только потому, что был хорош. Другими словами: «Эй, подождите минутку. Эта попытка может принести успех, мы не можем так сделать».

Слэш боится успеха? Можно было бы посмеяться над этим заявлением, если бы в нем не было столько отчаяния. С подобными заявлениями Аксель выступал и об Иззи после его ухода, где утверждал, что тот был бы гораздо счастливее, если бы группа не достигла такого успеха. «Я с самого начала хотел подняться как можно выше, — рассказал Аксель журналу «Rolling Stone», а Иззи вообще этого не хотел». Последствия ухода Слэша оказались разрушительными. Как позднее рассказал Дафф: «Слэш повернулся спиной и сказал: «Полное дерьмо». Они с Акселем больше не разговаривали. Все стало совершенно иррационально». В итоге, признался Дафф, он стал тем, с кем они оба общались. «У меня сложилось впечатление, что я посредник в ссоре двух маленьких детей». Дафф любил Слэша, хотя сам не готов был сдаться. Но, когда спустя несколько месяцев Аксель решил уволить Мэтта Сорума, Дафф оказался сыт по горло и сообщил, что тоже уходит.

По словам Мэтта, искрой, из которой разгорелось пламя, в результате чего Аксель решил уволить и его, послужила ссора с Роузом из-за Слэша. Они были в студии, когда Пол Хьюдж заметил, что прошлым вечером видел выступление Слэша со своей группой Snakepit на шоу Дэвида Леттермана и что они звучали дерьмово и выглядели дерьмово. Сорум, который по-прежнему злился, сказал: «Слушай, ублюдок, когда я нахожусь с тобой в одном помещении, то буду очень рад, если ты не будешь говорить о Слэше всякое дерьмо, мать твою. Он все еще мой друг. Ты этому чертову парню даже в гребаные подметки не годишься. Да у его мизинца на ноге больше таланта, чем у тебя, урод. Так что заткнись!».

«Тут на меня набросился Аксель. Но я рявкнул: «Знаешь, что, Аксель! Ты, черт тебя дери, под крэком, если всерьез считаешь, что без Слэша мы Guns N’ Roses. Ты собираешься исполнять «Sweet Child o’ Mine» c долбаным Полом Хьюджем? Прости, чувак, но звук будет не тот. Чертова «Welcome to the Jungle» без Слэша?! Это дерьмо». А Роуз говорит: «Guns N’ Roses — это я, мне не нужен Слэш». Я ответил: «Знаешь, что? Ни хрена не так». У нас завязалась большая словесная перепалка; мы осыпали друг друга всяким дерьмом еще минут двадцать. А потом Аксель завопил: «Ну и что, ты уходишь, черт побери?» А я ответил: «Нет, я не ухожу». И тогда он закричал: «Ну, тогда ты уволен». Пол Хьюдж побежал за мной на парковку и сказал: «Какого черта, мужик? Просто вернись и извинись!» Я ответил: «Иди на хрен, Йоко! Я ухожу!» — и отправился домой, в свой гребаный шестиуровневый рок-звездный дворец с двумя лифтами и «Порше». В то время я продюсировал группу Candlebox, и они жили в моем доме. Я сказал им: «Меня только что уволили». А они ответили: «А, черт, он скоро позовет тебя обратно». Но я возразил: «Нет, я так не думаю, не в этот раз». И примерно через месяц получил письмо от адвокатов».

Дафф рассказывает: «Мэтт никогда не был полноправным участником группы, но, когда Аксель заявил: «Я собираюсь его уволить», я возразил, что такое решение должен принимать не один человек, потому что мы группа, и он один не может выступить вместо большинства. Все это потому, что Мэтт указал Роузу, что он неправ. Он и был неправ, а Мэтт прав».

Но Акселя больше не волновало, что думает Дафф или кто-либо другой. «Я решил, что никогда не играл ради денег и не собираюсь начинать, — признался Дафф. — У меня есть дом и финансовая безопасность. Однако это был худший период в моей карьере в Guns. Мы с Акселем пошли ужинать, и я сказал ему: «Довольно. В этой группе диктатура, а я не хочу играть в таких условиях. Найди кого-нибудь другого».