10. По эту сторону ада

Лэш покачал головой и улыбнулся свой кривоватой улыбкой. «Я думал, что, как только мы уедем из Лос-Анджелеса на гастроли, то все снова будет хорошо, — сказал он. — Но как раз тогда всё пошло наперекосяк. То есть просто вышло из-под контроля! Как будто после всего этого мы отправились на гастроли, а потом… вроде… так и не вернулись».

Все уже довольно давно шло очень странно. А теперь, в Бразилии, в январе 1991 года, где Guns N’ Roses ангажировали на два выступления на фестивале «Rock in Rio», все стало еще более плохо. Они почти закончили работу над «Use Your Illusion», и Алан Нивен организовал группе первые полноценные выступления со времен концертов с Rolling Stones в лос-анджелесском «Coliseum» в октябре 1989 года. Единственная загвоздка: Аксель через Дуга Голдстейна сообщил Нивену, что в Рио ему будут не рады. Сам фестиваль — второй такого типа после дебютного прибыльного мероприятия 1985 года — представлял собой двухнедельную вакханалию, в которой участвовала половина всех рок-музыкантов мира, занимавшая три отеля в городе. Группы, команды, телерепортеры, продюсеры, пресса, жены, подружки, поклонницы, прихлебатели и черт знает кто еще, кто только ни готов был ходить по тому же полу и дышать тем же воздухом, — все они разместились в отелях «Rio Palace» и «Copacabana Place» на пляже Копакабана. А в случае Guns N’ Roses и их свиты — в нескольких километрах оттуда, в еще более эксклюзивном отеле «Intercontinental» на высокой скале с видом на пляж Ипанема.

Концерты проходили на «Маракане» — самом известном бразильском футбольном стадионе — девять вечеров подряд. Guns N’ Roses и другие хедлайнеры — Принс и Джордж Майкл — должны были выступить по два раза, а A-Ha, New Kids On The Block и INXS возглавить остальные три концерта. На разогреве играли музыканты всех мастей, от кумира тинейджеров Дебби Гибсон до ветеранов Вудстока вроде Карлоса Сантаны и Джо Кокера, закаленные в боях исчадия ада типа Happy Mondays и Билли Айдола, а также монстры стадионного рока Judas Priest, Queensr?che и Faith No More.

Guns N’ Roses репетировали на Лонг-Бич перед вылетом в Рио за три дня до первого выступления, а потом еще в небольшой студии в городе. Помимо нового материала на концерте впервые появились Мэтт Сорум и новый клавишник Диззи Рид, так что в группе царила атмосфера обновления. Я был в Рио и писал обо всем этом сумасшедшем цирке, в который прокралась паранойя и ощущение перемен, которые дули в спину, как холодный ветер. В корне их лежала история с интервью про Винса Нила, которая уже сгнила в голове у Акселя и превратилась в ней в вопиющую несправедливость, которой теперь был заклеймен не только автор этой книги, но и другие журналисты, которые просили дать интервью. Теперь журналистов и фотографов обязывали подписывать соглашения, по которым они, по сути, теряли права на собственный материал, — новая попытка Акселя контролировать все, что его окружает.

Это был договор на двух страницах, который передавал группе право владения и право на утверждение материала, нарушение которого налагало на журналиста штраф в 200 тысяч долларов за ущерб, что было практически неосуществимо, так что почти вся пресса в Рио отказалась от этого документа. Многие влиятельные журналы также отказались подписывать этот контракт, в том числе «Playboy», «Rolling Stone», «Los Angeles Times», «Spin» и «Penthouse». Впрочем, Аксель только пожимал плечами. Брин Бриденталь, главный по связям с общественностью в «Geffen Records», прокомментировал эту ситуацию так: «За двадцать пять лет работы по связям с общественностью я никогда не сталкивался с соглашением для прессы, но, когда имеешь дело с этой группой, многое случается в первый раз». Хотя контракты позднее пересмотрели и исключили из них штраф в 200 тысяч долларов, они останутся источником зла на протяжении всего предстоящего мирового турне.

Но если бы мы сейчас все сделали шаг назад — то увидели бы и масштабы их вселенной, и расширение после Большого взрыва, которое группа тогда переживала. Турне в поддержку «Appetite for Destruction» началось в клубе «Marquee» на Уордор-стрит, где музыканты все вместе ютились в дешевой съемной квартирке в Кенсингтоне. Турне в поддержку «Use Your Illusion» началось с полета в Рио-де-Жанейро на «Боинге-727», взятом напрокат в отеле «MGM Grand» в Лас-Вегасе. «Там было круто ночевать, — вспоминал Слэш. — Было просто роскошно: несколько маленьких отдельных комнат и спален».

Музыкантам так понравился «Боинг-727», что они продлили аренду на все турне. Хотя самолет был больше квартиры, в которой они жили, когда выступали в «Marquee», но в том первом турне они были настоящей бандой, крепкой и неразлучной. А теперь, после ухода Стивена, они стали отдаляться друг от друга. «Когда-то мы играли на разогреве у Rolling Stones, — вспоминал Дафф в 2011 году. — Мы их большие поклонники, и это была отличная возможность познакомиться лично и продвинуться вперед. Когда мы к ним приехали, то увидели, что у каждого в группе отдельный лимузин, отдельный трейлер, отдельный адвокат — знаешь, у Мика один, у Кита другой, у Чарли третий… Помню, как повернулся к Иззи и сказал: «Чувак, мы никогда не будем такими». Но всего полгода спустя это произошло и с нами…»

Пока музыканты были в Лос-Анджелесе, внутренние разногласия было легче прятать или просто не обращать на них внимания. Когда же они снова оказались на гастролях и вместе проводили время в самолете, в отеле, на саундчеке, на концерте и на неизбежной гулянке после концерта, стало очевидно, что Guns N’ Roses разделились на три лагеря. В первом короли вечеринок Слэш и Дафф, к которым сразу примкнул Мэтт Сорум; во втором Аксель, который постоянно волновался о своем голосе и потому сознательно избегал злоупотребления наркотиками и алкоголем; в третьем Иззи, который по-прежнему вел трезвый образ жизни, но испытывал все больше сомнений в своем будущем в этой группе, особенно когда перед ним растянулось бесконечное турне. Как Слэш напишет в своих мемуарах: «У нас с Даффом появился новый приятель-тусовщик Мэтт, и, несмотря на то, сколько ночей мы не спали, но всегда могли сыграть на сцене. Мы считали себя королями мира, нам было весело, и мы всегда делали хорошо свою работу. Иззи, к сожалению, залез в свою ракушку; он всегда старался держаться подальше от вечеринок, так что на гастролях ему с самого начала было не очень весело. А Аксель… Ну, не буду притворяться, что знаю, что с ним было и что с ним происходит по жизни».

Это ключевой момент. Мир, возможно, видел в Акселе и Слэше естественных преемников Мика Джаггера и Кита Ричардса, таких же неразлучных «братьев», которые воплощали звучание и образ жизни группы, но этот образ был далек от правды. Аксель и Слэш никогда близко не общались, и, хотя они с радостью вместе писали песни и выступали на сцене, с не меньшей радостью они уходили со сцены и валили каждый своей дорогой. Как и многое в образе Guns N’ Roses начала девяностых, тандем Акселя и Слэша уже был иллюзией, которая существовала только в воображении поклонников, веривших в нее. Они надеялись, что концерты на фестивале «Rock in Rio» ознаменуют начало новой эры Guns N’ Roses как жизнеспособной группы. Live like a suicide! Эти выступления будут масштабнее, энергичнее и зрелищнее, чем раньше, — и охватят 130 тысяч человек за день. Но без Стивена и с новыми клавишными партиями Диззи Рида группа звучала уже по-другому. На огромной сцене с масштабным оборудованием музыканты и выглядели по-другому — как танцующие где-то вдали марионетки. Список песен был поклонникам еще не знаком — наряду с хитами из «Appetite» в нем были «Civil War», «Estranged», «Double Talkin’ Jive» и «Pretty Tied Up», а также соло Слэша на тему из фильма «Крестный отец», барабанное соло Мэтта Сорума и фрагмент песни Элиса Купера «Only Women Bleed».

Когда после фестиваля музыканты вернулись в Лос-Анджелес закончить работу над материалом «Use Your Illusion» и начать репетировать перед турне, никто еще не знал, что пауза попыток и излишеств, которая началась в Бразилии, продлится целых два с половиной года, заберет много любви и крови и изменит жизни почти всех участников. «Когда мы сводили треки, между нами с Акселем и между Акселем и остальными ребятами росла пропасть», — признался Слэш. Пленки доставляли из студии прямо к Акселю домой, а гитаристу это показалось едва ли приемлемым.

Следующим препятствием на пусти станет интервью, которое Слэш даст журналу «Rolling Stone» вскоре после фестиваля «Rock in Rio». В нем он сравнил свои отношения с Акселем с двумя гребаными японскими бойцовыми рыбками в одном аквариуме. «Мы всегда такими были. У нас бывают взлеты и падения, и мы постоянно бодаемся. Сколько знаю Акселя, у нас всегда было множество противоречий, которые держали нас на грани. Думаю, такое бывает у большинства вокалистов и гитаристов. Со стороны это может показаться сильным стимулом, учитывая то, через какое дерьмо мы проходим, но это создает напряжение, которое довольно болезненно и отражается на музыке, над которой мы работаем. Но Аксель самый лучший вокалист и поэт».

«В журнале эта статья вышла в конце января, и, насколько я понял, Акселю она понравилась, — сказал Слэш, — или, по крайней мере, поначалу он в ней ничего плохого не видел». Но когда через несколько дней после выхода журнала гитарист приехал на площадку «Long Beach Arena» на репетицию, он обнаружил на своем усилителе смирительную рубашку, которую подарил Акселю на Рождество. «Мы стали ходить по тонкому льду», — рассказывал Слэш о последующих днях бойкота. Многие увидят в таком поведении классический образец неудачного брака; отсутствие общения и ощущение, что любой небольшой инцидент выльется в очередную гражданскую войну.

«Думаю, мы с Акселем просто абсолютно разные люди, — позднее размышлял Слэш. — В первые годы я очень старался понимать его, чтобы сблизиться, и в какой-то момент чувствовал, что между нами есть понимание, а затем в нем что-то менялось. Происходило несколько событий, из-за которых я чувствовал себя полностью обманутым, поэтому мы постепенно так отдалились. На гастролях я и Роуз никогда не находились вместе в одном помещении, за исключением сцены, а полное отсутствие общения создает враждебность в и так нестабильной ситуации. Поэтому получается, что двое сильных людей в группе вроде работают заодно, но при этом далеки друг от друга».

Не только Аксель и Слэш ввязались в битву за полный контроль над Guns N’ Roses. Кроме них такую же войну вели Алан Нивен и Дуг Голдстейн. В интервью в 2011 году Нивен вспоминал, как в марте 1991 года, когда Билл Прайс закончил сведение, он был на концерте Great White в «Meadowlands» в Нью-Йорке, ему позвонил Аксель и сказал, что они больше не могут вместе работать. «Я ответил: «Слушай, я вернусь в Лос-Анджелес через пару дней, давай поужинаем и поговорим об этом», — и это был наш последний в жизни разговор. Он согласился поужинать. Я думал, может, это навсегда, а может, и нет. Очевидно, ему было что сказать».

Нивен утверждал: «Одним из факторов было то, что Аксель не ощущал полной власти надо мной. У меня были другие обязанности и другие интересы, и он не мог полностью меня контролировать. Не думаю, что Роуза это устраивало. Это было немного неблагодарно с его стороны, потому что в развитии Guns N’ Roses были моменты, когда Great White им очень помогли, а они этого никогда не признавали и не ценили». Он также отметил, что видеоклип на песню «Welcome to the Jungle» даже не сняли бы, если бы не Great White. Кроме того, Great White выстрелили раньше, чем Guns N’ Roses. «Они стали золотыми в ноябре 1987 года, и это дало мне некоторый импульс, который перешел и на Guns N’ Roses. Очевидно, что, если у менеджера одна группа становится знаменитой и ее вовсю крутят по радио, то вторая цепляется за ней и все думают: ага, посмотрим и на этих ребят».

По словам Дуга Голдстейна, пропасть между Аланом и Акселем существовала давно, а за последние месяцы только расширилась. По ощущениям Голдстейна, Нивен нанял его только потому, что ненавидел Акселя, а Аксель ненавидел его. Голдстейн вспоминает показательный случай, когда однажды, только-только став гастрольным менеджером группы, он сидел с Роузом в задней части автобуса: «Нивен подошел с листком бумаги в руках и отдал его Акселю. Тот спросил: «Что это?», а Нивен ответил: «Стихи». Аксель взорвался: «Ты что, шутишь, черт побери? Ты мой менеджер, а не мой соавтор. Не знаю, может, ты мнишь себя Берни Топином, но никогда не получишь эту роль. Это не Great White». Потом он открыл люк и выбросил листок. Я подумал, должно быть, эти парни совсем не любят друг друга».

Нивен признает, что его отношения с Акселем были очень болезненными: «Взрыв, затишье, снова взрыв, и снова затишье, — вспоминает он. — Затишье было хуже, потому что знаешь, что приближается взрыв. Какая-нибудь жалоба, какой-то пунктик — что-нибудь ты точно делаешь не так. Обычно он звонил по телефону или Дуг передавал мне сообщение». Нивен убежден, что Голдстейн готов был воспользоваться любой возможностью и ждал своего шанса. «Он поддался своей темной стороне», — говорит Нивен.

По словам Голдстейна, на самом деле около двух с половиной лет Аксель пытался уничтожить Алана. Дуг утверждает: «К тому времени как уволили Нивена, Аксель не разговаривал с ним около девяти месяцев. Так что Алан в основном занимался делами Great White, а я отвечал за Guns N’ Roses. И мы со Слэшем спасали его около двух с половиной лет. Аксель звонил и говорил: «Он уволен». А я отвечал: «Ты не можешь его уволить. Он мой партнер», шел и заручался поддержкой Слэша, который звонил Роузу и говорил: «Нет, ты его не уволишь, он наш менеджер». Только поэтому мы работали с Нивеном еще около двух с половиной лет после того, как его запросто могли уволить».

Голдстейн вспоминает поворотный момент, который приблизил конец. «Аксель расторг брак с Эрин Эверли и был очень взволнован. Позвонил мне и простонал: «О Боже, знаешь, что только что произошло?» Я сказал: «Молодец. Знаю, как этот процесс на тебя давил. Может, пойдем вместе в ресторан с твоей девушкой и я куплю вам бутылку шампанского?» А он ответил: «Ого, спасибо, Дуг, здорово».

А потом спросил: «Я могу поговорить с Аланом?» Я подумал, вот дерьмо, да? Но потом решил — может, он хочет вернуть Алана, поэтому пошел к Нивену в офис и сказал: «Алан, Аксель на линии». А затем добавил: «Слушай, он только что расторг свой брак, поэтому очень взволнован…» Алан ответил: «Дуги, я знаю, я разберусь». Берет трубку, Аксель что-то ему говорит, а он произносит: «Правда? Конечно, очень грустно. Очередной твой провал». Я взорвался: «Черт, ты что, издеваешься?»

Аксель швырнул трубку, тут же перезвонил мне и сказал: «Ты слышал?»

— Ага, слышал.

— Знаешь, что, Дуг? Я устал от того, что вы со Слэшем заставляете меня с ним работать. К черту Алана. Я больше не буду с ним работать. Я сажусь в машину. Как только у меня закончится бензин, я пойду устраиваться работать на заправку. Вы со Слэшем можете меня найти. Предлагаю вам с этим разобраться раз и навсегда.

Так что я, как обычно, позвонил Слэшу и сказал: «Слушай, Аксель опять пытается уволить Алана». А Слэш ответил: «Дуг, я от него устал…»

Голдстейн выдвигает против Нивена обвинения, которые Нивен с горечью опровергает. Речь идет об ужине Алана со Слэшем и его невестой Рени Серан. Нивен рассказывает: «Слэш и Рени ушли еще до того, как принесли первый бокал вина. Слэш сказал, что девушка плохо себя чувствует». Важно, вспоминает он, что это было всего через несколько дней после ужина, который Нивен устроил по случаю 29-летия Акселя, на который Роуз не пришел и на котором Зутаут, ходивший к Акселю с Дугом, шепнул: «Дуг тебе не друг». «Насколько помню, я хотел выяснить, на чьей стороне Слэш… Думаю, я это выяснил».

Кончилось тем, что Дуг Голдстейн стал менеджером Guns N’ Roses и создал свою управляющую компанию, которую назвал «Big FD» («Большое гребаное дело»). Когда в 2011 году Слэша спросили, как уволили Нивена, он ответил: «До некоторых пор я поддерживал Алана, а потом он совершил поступок, который меня огорчил, и я сказал, что больше не могу его защищать». И быстро добавил: «Но ситуация и так была шаткая, все могло перевернуться в любой момент. Иными словами, я не знаю, чем бы все обернулось, если бы мы поступили по-другому. Вижу только, что, скорее всего, ничего бы не произошло, потому что мы зашли бы в тупик. Думаю, мы просто распались бы гораздо раньше». Однако Слэш настаивал, что испытывал противоречивые чувства относительно назначения Голдстейна на место Нивена. В 2011 году он признался Джону Хоттену: «Алану я доверял, а Дуга знал как парня, который играет за обе команды против общей цели. То есть он мне говорит одно, Акселю другое, и все время его успокаивает. Голдстейн жил по принципу «разделяй и властвуй». Я об этом знал, но мирился с этим, потому что Дуг решал наши проблемы, пока мы ездили в турне, и я был при деле, как шестеренка в механизме. Во многом благодаря ему мы каким-то образом пережили начало девяностых».

Впрочем, у Голдстейна свой взгляд на те события. «Слэш подходил ко мне и говорил: «Дуг, мы так счастливы, что ты с нами работаешь, потому что Алан только и делает, что напивается и нюхает с нами». Я говорил Алану: «Слушай, они не хотят, чтобы ты с ними тусовался», а Нивен отвечал: «Отвали. Нужно быть одним из них». Я доказывал: «У тебя крыша поехала. Они этого не хотят». И, как бы я ни пытался вбить это Алану в голову, он так меня и не понял».

«Не знаю, что ты слышал, но я очень добросовестно относился к своему чувству ответственности, — рассказывает Алан Нивен. — Да, изредка принимал наркотики с Иззи, и время от времени со Слэшем. Но это всё». Это началось давно, отмечает он. «Еще когда Аксель потребовал, чтобы я не ехал с ними в Рио… Но я знаю точно — группа сделала бы для Акселя что угодно, лишь бы как можно лучше выступить в турне».

За объективной точкой зрения я обратился к Стефани Фаннинг и спросил, почему, на ее взгляд, отношения Алана Нивена и Дуга Голдстейна так закончились. Она говорила со мной по телефону из своего дома в Малибу и вспоминала: «Во время и после записи альбомов «Illusion», когда парни собирались в турне, Алан хорошо ладил со всей группой. Он был тем человеком, который может немного повеселиться с ними, устроить вечеринку и так далее. Но в то же время Нивен вел все дела, и музыканты уважали и любили его за это.

Но между Аланом и Акселем происходили конфликты. Это не секрет. Алан всегда стоит на своем. Алан не будет никого целовать в задницу. Он не говорит того, что люди хотят услышать. Он говорит то, что они должны услышать. Дошло до того, что Акселю Алан совсем надоел. Думаю, Дуг тогда устал быть в тени и решил, что хочет сам за все отвечать. Может, он захотел управлять всем сам. Может, захотел сам зарабатывать все эти деньги…

А Аксель в тот момент уже готов был расстаться с Аланом. И тут пришел Дуг и помог ему».

Стефани вздыхает: «Я хочу сказать, что не знаю, как бы мы сами поступили на их месте, в этом возрасте. Группа готовилась к величайшему турне и с величайшим альбомом всех времен. А Аксель говорил: «С Аланом все кончено. Я хочу, чтобы он ушел». И знал, что Дуг не станет ему возражать».

Дуг Голдстейн стал менеджером Guns N’ Roses как раз перед началом турне в поддержку альбома «Use Your Illusion», которое должны были открыть три разминочных концерта в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Распределение сил в группе снова сместилось. Слэш не сомневался, что Дуг заодно с Акселем, но Аксель совершенно по-другому смотрел на мир. Слэш, Дафф и Мэтт жили сплошным весельем, тусовками и не планировали с ними завязывать — ими правили гедонизм и деградация. Иззи тем временем завязал с коксом и героином и начал испытывать серьезные сомнения по поводу всей авантюры. А Аксель знал, что ему нужно вести достаточно здоровый образ жизни, чтобы петь по два часа каждый вечер: «У меня другая физическая конституция, и я по-другому смотрю на наркотики, чем все, кого я знал в Голливуде, потому что я не воздерживаюсь от употребления наркотиков, но в то же время не даю им войти в привычку. Я этого не допущу», — заявил он Делю Джеймсу.

Было и много мелочей, из-за которых стоило волноваться. Дуг Голдстейн вспоминает один такой случай, когда он испугался, что турне пойдет прахом еще не начавшись. Случай этот касается домашних животных Акселя — двух длинношерстных мальтийских болонок по кличке Порше и Женева. «Такие же, как у Жа Жа Габор, — рассказывает Дуг. — Аксель души не чаял в этих собаках. Они фактически правили бал». Когда вокалист уехал в небольшой отпуск перед началом турне «Illusion», то попросил Голдстейна присмотреть за собаками. «Я тогда снимал дом в Лос-Анджелесе. У нас был задний двор. Никаких проблем».

В то время у Голдстейна жил менеджер производства Дейл Скжерсет по прозвищу Опи, которое он получил за сходство с персонажем Опи Тейлора из американского ситкома шестидесятых под названием «Шоу Энди Гриффита». В середине отпуска Акселя Опи вдруг позвонил Дугу в офис. «Он сказал: «О, у нас большие проблемы». Опи выпустил собак на улицу, но когда они вернулись, то были по уши в дерьме, а в шерсти застряли кусочки грязи.

«Он сказал: «Я отвел их к собачьему парикмахеру и попросил вытащить из шерсти то, что прилипло, а спустя два часа вернулся и вижу, что собак обрили наголо!» Я выругался: «Черт меня дери!» Мы готовились к турне «Use Your Illusion» и без того были все как на иголках, чтобы, не дай бог, не расстроить чем-нибудь Акселя, или нам всем, черт возьми, придется ехать домой. В конце концов я произнес: «Знаете, что? Я возьму член в руки, соберу всю свою смелость и расскажу Акселю, что произошло». Я был абсолютно подавлен. Мы были в двух секундах от полного краха. Что я скажу группе — что все кончено из-за двух гребаных лысых собак?

Я набрался смелости, позвонил Акселю и осторожно спросил: «Эй, чувак, как твоя поездка?».

— Очень хорошо, ага.

— М-м-м. Мне нужно с тобой кое-чем поделиться.

— Что такое?

— Это касается Порше и Женевы.

— С ними все в порядке?

— Да, да… все в порядке.

— Дуг, да что такое?

— Ну, э… их подстригли. Они были на заднем дворе, и им что-то налипло на шерсть. А мы с Опи подумали, что вместо того, чтобы возвращать тебе их всех в колючках, лучше немножко подстрижем.

— Немножко — это насколько?

— Ну, их вроде как побрили.

— Не волнуйся об этом. Мы постоянно стрижем их так.

Я выдохнул — слава Богу! У меня дико колотилось сердце, и я уже думал, что придется звонить всем организаторам… Как если бы один из гитаристов умер. Целых две лысых собаки».

Иногда по-прежнему бывало весело. Однажды Том Зутаут позвонил Дугу Голдстейну и сообщил, что Арнольд Шварценеггер хочет использовать песню «Welcome to the Jungle» в своем новом фильме «Терминатор 2: Судный день», а Голдстейн рассмеялся и сказал: «Ты что, блин, под кайфом? Том, мы сейчас записываем альбомы «Use Your Illusion» I и II, так какого черта нам заниматься песней, которой уже четыре года? Это прекрасная возможность продвинуть ведущую песню из нового альбома. Бывает ли более удобный случай?». Так что Том предложил Арнольду песню «You Could be Mine».

Шварценеггеру «You Could be Mine» так понравилась, что он захотел сняться в клипе! В результате получился один из культовых роликов начала девяностых — взрывная смесь живого выступления группы и эффектных сцен из самого масштабного фильма года.

Голдстейн вспоминает встречу со Шварценеггером у него дома в Голливуде, где они обсуждали эту идею. «Мы все пришли к Арнольду домой, и он оказался лучшим менеджером, которого я только видел в своей жизни. Боже мой, да все пускали слюни после каждого его слова. Он знал, чт? каждому нравится. Он знал, что Нивен любит портвейн и кубинские сигары. Он знал, что я пью диетический «Пепси». Он знал, что Слэш пьет «Джек Дэниелс». Он знал, что Аксель любит «Дом Периньон». Он знал, что Дафф пьет «Столичную». И мне так понравилось, что он решил сняться в клипе, это же просто потрясающе!

Еще в это время на кухне готовила его жена Мария. Давай, расскажи мне, что обычно у них там не тусуется целая толпа обслуживающего персонала. Но, когда мы пришли, хозяева заранее всех разогнали, поэтому выглядело так, будто Арнольд один с бедной Марией в таком огромном доме, и она все делает сама. Он так чертовски здорово все просчитал, просто невероятно! Он был так очарователен и соблазнителен, Боже мой, я чуть с ним не переспал! — смеется Голдстейн. — А что до Акселя, то тот тоже его обожал! Он просто, черт побери, влюбился в него!».

На гастролях все сначала было круто, даже волшебно. Несмотря на проблемы за кулисами, на сцене между Акселем и Слэшем по-прежнему происходила химия. Аксель пел великолепно, он находился на пике своей мощности. Стадионы, на которых они выступали, были электрически заряжены. Тысячи и тысячи людей приходили уже не развлечься на какой-нибудь фестиваль, как раньше, — они покупали билеты на величайшую и самую озорную рок-группу на планете. Программа выступления менялась и всегда была интересной: в репертуаре было минимум 30 песен. Начинались концерты песнями «It’s So Easy», «Nightrain», «Welcome to the Jungle» или «Perfect Crime». «Mr Brownstone» и «Live and Let Die» обычно шли в середине. «November Rain» — детище Акселя — исполнялось на пианино, которое поднималось над сценой на специальной платформе. У Слэша было специальное место для исполнения соло на тему «Крестного отца», а Мэтт исполнял соло на ударных. Закрывала концерт песня «Paradise City». Между ними помещались лучшие треки из «Appetite» и «GN’R Lies» и несколько ярких композиций из «Use Your Illusion». Пока шло турне и выходили новые альбомы, слушатели уже познакомились с новыми песнями, и «Civil War» и «Estranged» тоже им полюбились. «Мы были нереальной группой с нереальным вокалистом, — вспоминает Слэш. — Аксель был восхитителен…»

Но это продлилось недолго.

Последним важным решением Алана Нивена в должности менеджера Guns N’ Roses было инициировать пересмотр контракта группы с компанией «Geffen Records». Любой другой лейбл сам бы начал повторные переговоры с группой, у которой уже продалось десять миллионов пластинок за последние два года, но Дэвид Геффен был известен своим неприятием такого подхода.

«Я узнал от очень хорошего друга, что Говард Кауфман, менеджер Whitesnake, пришел к Дэвиду и сказал: «Послушай, Кавердэйл продал пять миллионов альбомов. Давай пересмотрим контракт и будем платить ему больше». А Геффен велел ему отвалить на хрен. Тогда Говард совершил огромную ошибку, вернувшись к Геффену уже вместе с самим Дэвидом. Он решил, что, если придет к нему в офис с артистом, то это смягчит Геффена. Что он не откажет самому Кавердэйлу. Но Говарду пришлось терпеть унижение во второй раз, когда ему снова велели отвалить на хрен, только теперь прямо на глазах у артиста…

Когда Aerosmith преодолели отметку в пять миллионов и тоже попросили пересмотреть контракт, Тима Коллинза так же быстро вышвырнули, и мой друг в «Geffen» рассказал мне об этом. Я знал, что от Говарда и его Whitesnake и от Тима и Aerosmith уже отмахнулись, поэтому решил не спрашивать Дэвида, а просто поставить его перед фактом.

Нивен разработал двойную стратегию. На День рождения своей жены он заказал отдельный зал в «La Chardonnay» — в то время одном из самых шикарных ресторанов Лос-Анджелеса. Главными гостями были президент «Geffen» Эдди Розенблат с женой. Нивен усадил Розенблата рядом с собой и считал, сколько бокалов вина тот выпьет. «Я подождал до нужного количества, а потом наклонился к нему и тихо произнес: «Пожалуйста, не реагируй бурно, давай потише. Мне нужно, чтобы ты передал сообщение Дэвиду Геффену». Он посмотрел на меня, а я сказал: «Скажи Дэвиду, что, если он не пересмотрит контракт Guns N’ Roses, мы отправимся в турне, не закончив альбом».

Вторая часть стратегии Нивена была основана на том, что как раз в то время Геффен планировал продать лейбл японской компании «Matsushita Electric Industrial Co.», после чего стал бы миллиардером. Розенблат и Нивен уже подсчитали, что сделают сто миллионов долларов брутто за первую неделю продаж альбомов «Use Your Illusion» по всему миру. Так что Нивен знал, что немного припер Дэвида Геффена к стенке, потому что тот хотел сначала реализовать альбомы «Use Your Illusion» и положить прибыль себе в карман, а уже потом продать лейбл японцам. Алан добавляет: «Насколько мне известно, это единственный случай, когда Дэвид Геффен пересматривал контракт».

Однако этот пересмотр повлек за собой шлейф последствий, который возник уже после ухода Нивена. По словам Дуга Голдстейна, Алан добился выплаты большого авансового платежа в размере 10 миллионов долларов, а авторские отчисления остались на прежней ставке, которая составляла от тринадцати до пятнадцати процентов, что для группы суперзвезд вообще ничтожно. «Нормальные отчисления составляли бы где-то двадцать — двадцать два процента. Поэтому я позвонил в офис Дэвида Геффена и сказал: «Слушайте, мне нужно встретиться с Дэвидом».

Геффен тогда был в Нью-Йорке, и встречу устроили у него дома; это была неординарная встреча, которая, по словам Голдстейна, закончилась тем, что Геффен решил помериться с ним силами. «Мы сидим друг напротив друга за завтраком, и Геффен спрашивает: «Зачем ты здесь?» Голдстейн ответил, что, при всем уважении, он рекомендует группе не подписывать контракт с «Geffen», который составил для них Нивен.

«В какой-то момент разъяренный Геффен начал тыкать мне пальцем в лицо… Я взял его за руку, скрутил ее так, что он оказался лицом на столе и сказал: «Опять же, сэр, при всём уважении, меня учили искать информацию о людях до того, как я встречусь с ними. Если бы вы поискали обо мне информацию, то узнали бы, что, если начнете тыкать мне пальцем лицо, то я мгновенно выкручу вам руку».

А затем продолжил: «Вот что мы с вами сделаем. Я притворюсь, что этой маленькой выходки никогда не было. Отпущу Вас, выйду за дверь, постучу, и мы начнем сначала». Спросил: «Вас это устраивает?» — и надавил ему на голову. Геффен выдавил из себя: «Да, да». Я отпустил его и вышел за дверь, потом постучал в нее и сказал: «Здравствуйте, мистер Геффен, это Дуг Голдстейн». А он уже, на хрен, спятил от гнева и кричал на меня еще часа три. Но наконец я понял, что Дэвид хочет сказать. Он считает себя человеком слова — в отличие от многих других людей, которые оказываются в таком же положении и делают прямо противоположное тому, что говорят. Если Дэвид Геффен говорит тебе, что что-то сделает, то он это делает, черт возьми. Это мне в нем очень нравится. Он очень, очень, очень этичный человек в вопросах подобного дерьма. И, если Дэвид говорит тебе, что проследит, чтобы что-то было сделано, то в ответ ожидает такого же уважения».

Проблема в том, решил Голдстейн, что Геффен уже согласовал сделку с японцами на основе тех цифр, которые выбил для группы Нивен, и не мог теперь вдруг взять и сказать им, что что-то изменилось. Поэтому Голдстейн рассказал Геффену о том, что ему удалось узнать.

«Я обратился к нему как к бывшему менеджеру и сказал, что в Сент-Луисе меня ждет группа, и ждут они меня только с хорошими новостями. Мне что, полететь в Сент-Луис и сказать: «Дэвид предложил мне выбрать между фигой и жвачкой, но жвачки не было»?

Геффен ответил: «Дуг, я больше не хочу об этом разговаривать. Меня не волнует, если мы с тобой вообще никогда больше не будем разговаривать. Но я не собираюсь ввязываться в пересмотр договора. Ты можешь поговорить с Дэвидом Берманом, директором по развитию, и Эдди Розенблатом, и что удастся, то и получишь». Я поблагодарил его и отправился в Сент-Луис. В итоге это дело заняло у меня полгода, но авторские отчисления я поднял до самой высокой отметки за всю историю музыки на тот момент. Тридцать четыре процента. Более чем в два раза больше, чем они получали до этого».

Когда в тот вечер Дуг Голдстейн летел из Нью-Йорка в Сент-Луис, он был уверен, что теперь все под гораздо большим контролем. Что с этого момента главные тревоги группы позади; что теперь альбомам «Use Your Illusion», выход которых задержали на время переговоров с Геффеном, назначат официальную дату релиза, а гастроли начнут приносить настоящие деньги.

А потом группа вышла на сцену в Сент-Луисе и снова провалилась в ад.

Эксцессы на сцене происходили начиная с выступления 17 июня в «Nassau Coliseum» в Юниондейле, Нью-Йорк, когда Аксель опоздал на концерт и сказал публике: «Да, я знаю, что это отстой… Если у вас есть реальные претензии, то вы могли бы сделать мне одолжение — написать небольшое письмо о том, насколько это отстойно, и отправить его в «Geffen Records». Скажите этим людям, чтобы отвалили от меня на хрен». Через несколько песен он снова выразил свое разочарование звукозаписывающей компанией. «Выход нового альбома снова перенесли, — сказал он, пробегая по краю сцены. — «Geffen Records» решили, что хотят изменить контракт, и я думаю: «Идите к черту». А поскольку у меня нет времени заниматься и тем и другим: возвращаться к ним сраться и гастролировать, — то, думаю, лучше уж гастролировать и хорошо проводить время, а они пусть катятся к черту. Жаль, но… Так что сегодня мы сыграем много нового дерьма, и все не так уж и важно, правда?».

У Акселя уже была короткая вспышка гнева за несколько дней до этого — на концерте в «Spectrum» в Филадельфии. Он увидел, что кто-то из зала дерется с фотографом группы Робертом Джоном, и остановил концерт, пока поклонника не вывели. Такие мелочи очень часто случаются, когда в одном месте собирается столько взрывоопасных элементов сразу. Однако события в Миссури три недели спустя были гораздо серьезнее и, кажется, оставили за собой жирный след дурной кармы, которая будет преследовать Guns N’ Roses еще два года.

Группа уже отыграла 15 песен на концерте в «Riverport Amphitheatre» в Сент-Луисе, как вдруг Аксель заметил, что кто-то из зрителей стоит довольно близко к сцене и снимает концерт на видеокамеру. В середине песни «Rocket Queen» он заорал охранниками, чтобы они забрали «это»… «Возьмите парня и заберите это…» Его трясло от адреналина, и, когда никто ничего не предпринял сразу же, крикнул: «Я сам заберу, черт побери!», бросившись к краю сцены в сторону этого парня. Произошла короткая рукопашная схватка, все это время группа продолжала играть рифф «Rocket Queen», а потом охрана в ходе упорной борьбы вернула Акселя на сцену. Он встал, схватил микрофон и крикнул: «Благодаря идиотской охране я иду домой», — и так яростно бросил микрофон на сцену, что раздался звук как от выстрела. Несколько минут группа продолжала играть («У нас было полно всяких фишек, которые помогали тянуть время, когда Аксель внезапно уходил», — хитро заметил Слэш), но он так и не вернулся, и гитарист дошел до кулисы, где Дуг Голдстейн крикнул ему в ухо, что концерт окончен.

Музыканты играли даже больше 90 минут, на которые договаривались с организаторами, но шоу выглядело незавершенным, и публика была очень недовольна. Гримерка группы находилась в подвале под залом, и прямо у них над головой вспыхнул полномасштабный бунт. Аксель немного успокоился и предложил вернуться, но, когда они пошли к сцене, оказалось, что теперь это невозможно. Поклонники громили площадку, людей уносили без сознания, а полиция работала в полную силу в попытке минимизировать ущерб. Музыканты ретировались обратно в гримерку, где им пришлось укрыться, пока полиция не сможет безопасно провести их через этот хаос обратно в отель.

Дуг Голдстейн описывает тот концерт как вечер, который он никогда не забудет. «В зале был один молодой парень, большой поклонник Guns N’ Roses, но Аксель заявил: «Слушайте, уберите его». К сожалению, его требование никто не воспринял всерьез. Позднее мы узнали, что парень работал там же, в охране, и взял отгул, чтобы посмотреть концерт любимой группы, поэтому его коллеги ничего не предприняли. У меня в охране восемь человек, и никто из них не пошел в зал разобраться с этим. Аксель вскипел: «Да ладно? Никто ничего не сделает? Вы серьезно?» И в итоге взял это на себя».

Когда Аксель умчался со сцены, Голдстейн пошел за ним. «Я вхожу к нему в гримерку и говорю: «Эй, приятель, будет очень нехорошо, если ты не вернешься на сцену». У Роуза на колене порез, и он говорит: «Дуг, ты знаешь, как это у меня бывает. Просто оставь меня в покое на две минуты. Все будет в порядке. Я вытру кровь, а потом вернусь. Иди собери остальных и скажи, что мы возвращаемся на сцену». Я говорю: «Отлично. Спасибо».

Собираю остальных, мы готовы выходить на сцену, а промоутер с шефом полиции орут: «Что вы делаете?» Я говорю: «Возвращаю группу на сцену», а они: «Да пошли вы все. Вы и так нанесли достаточно ущерба, валите отсюда к черту!» Я пытаюсь объяснить: «Ребята, вы не понимаете. Если они увидят полицию, то разнесут это место в щепки». Тогда промоутер говорит мне прямо в лицо: «Ты меня слышал. Валите на хрен!» Я ответил: «Хорошо. Тогда ответственность на вас».

Голдстейн велел новому гастрольному менеджеру Джошу посадить ребят в автобус, позвонить в отель в Чикаго и предупредить, что они приедут раньше. Потом вернулся и сделал все, что мог, чтобы помочь полиции подавить беспорядки. «Я видел, как люди выбегают с оборудованием «Marshall» со сцены и из здания. Видеоэкраны! Что можно делать с видеоэкранами?»

Утром солнце взошло над сценой из фильма «Апокалипсис сегодня». Толпа сровняла это место с землей. Всё, что музыканты оставили на сцене, сломали. Ущерб концертной площадки оценивался почти в четверть миллиона долларов. Следующий концерт в Чикаго пришлось отменить, и Guns N’ Roses не играли почти целую неделю, а потом вышли на сцену в полутора тысячах километров оттуда уже в Далласе, Техас. Роуза обвинили в подстрекательстве к бунту, но почти год не арестовывали. И снова Акселю пришлось пройти через дерьмо, но все это было настолько несправедливо и не нужно, что он даже не стал защищаться. «Я не собираюсь объяснять, кто я такой и что хотел сказать. Честно говоря, не знаю, откуда это все берется».

В своей автобиографии Слэш будет вспоминать, что, когда он вернулся в Сент-Луис спустя четыре года со своим сольным проектом Snakepit, то встретился с тем поклонником с видеокамерой. Парень тогда как раз получил деньги от судебного иска, который город выдвинул Guns N’ Roses, но постоянно получал угрозы в расправе и какое-то время просто не мог выходить из дома.

Ребята даже поместили намек на этот бунт за обложкой альбома «Use Your Illusion» (там написано «Да пошел ты, Сент-Луис!»), но репутация скандалистов за ними еще больше закрепилась. И хотя какое-то время это будет не так очевидно, но Аксель странным образом взял под контроль все, что происходит на сцене, — он решал, когда им продолжать играть, а когда нет, и что приемлемо и неприемлемо со стороны зрителей.

После триумфального и продолжительного возвращения домой — четырех концертов на «Inglewood Forum», где в третий вечер они играли больше трех с половиной часов в честь завершения сведения записей альбома «Use Your Illusion», — Guns N’ Roses отправились в Европу. Они называли это турне «Get in the Ring, Motherfucker» («Выходи на ринг, урод!» — Прим. пер.) С ними поехала группа Skid Row. Дебоширство по-прежнему оставалось на высшем уровне, а к шайке троих любителей вечеринок примкнул новый сообщник — вокалист Skid Row Себастьян Бах, молодой и зеленый канадец, готовый учиться у мастеров… «Мы уже все это делали раньше, но с Себастьяном начали по новой, — заметил Слэш. — Все европейское турне мы дебоширили, были не в себе и вывели гедонизм на новый уровень».

Вне сцены Слэш, Дафф, Мэтт и остальные, кто был с ними, все время тусовались, а Аксель и все чаще Иззи избегали их компании и занимались своими делами. Если троица быстро привыкла к отсутствию Акселя — этот раскол произошел еще во время записи альбомов, — то Иззи Стрэдлин отстранился от них в один момент. «Помню, как он ушел в завязку, я за ним наблюдал, — вспоминает Дафф. — Это произошло в начале девяностых, когда мы были на гастролях. И в тот момент, когда Иззи примирился с собой, я сразу понял, что он с нами долго не пробудет…»

Привычка Акселя опаздывать стала настолько твердой, что остальные оказались в тупике. Злиться на него было бесполезно. Говорить о том, сколько штрафов группе приходится платить за нарушение комендантского часа, тоже. В конце концов они просто смирились и терпеливо ждали…

Сначала никто не придавал этому важности: они ведь самая опасная группа в мире, и зрителям тоже придется вкусить этой опасности и непредсказуемости. Музыканты приехали в Хельсинки 12 августа и прямо с самолета отправились в клуб послушать концерт The Black Crowes. На следующий день они начали свое турне в ледовом дворце «Хельсинки», и, по предсказуемому сценарию, Слэш, Дафф и Мэтт благополучно облажались снова, а Аксель ушел со сцены через час после начала выступления, когда музыканты начали играть «Welcome to the Jungle», и вернулся спустя 25 минут. Через четыре дня в Стокгольме они играли после 11 вечера, а Аксель опоздал потому, что играл в блэк-джек и смотрел салют. Через два дня на концерте в Копенгагене Роуз остановил концерт, потому что кто-то бросил на сцену петарду, и отказывался продолжать, пока преступники не были задержаны. Музыканты полетели в Осло, заселились в отель, но им позвонил кто-то из команды Акселя и сказал, что сам он полетел в Париж, поэтому концерт в Осло пришлось отменить.

Следующее выступление было в Мангейме, в Германии, 24 августа, где было продано 38 тысяч билетов за два дня. Музыканты снова начали играть с опозданием, и снова Аксель ушел со сцены. Площадка была оборудована таким образом, что от гримерки до сцены было почти полтора километра, так что туда и обратно их возила целая флотилия фургонов. Когда Аксель через какое-то время не вернулся, музыканты пошли его искать и нашли в фургоне. Слэш вспоминал, как они с Даффом пытались убедить Роуза вернуться, и, когда у них не получилось, к фургону потопал Мэтт Сорум, у которого кончилось терпение. В это время Аксель вышел из фургона и пошел к сцене.

«Какого черта ты делаешь?» — завопил Сорум. Роуз развернулся и залез обратно в фургон. Опасаясь очередного бунта, промоутеры закрыли ворота, чтобы группа не уехала, и на площадку вышел подготовленный полицейский отряд. К счастью, Аксель вернулся на сцену, и они доиграли концерт.

«Пронесло», — подумал Слэш, когда они уходили со сцены после того, как сыграли на бис. Оказалось, не пронесло. На следующее утро Иззи сообщил, что уходит из группы. Возможно, этот концерт стал последней каплей, но на самом деле он уже давно об этом думал. Иззи не был ни в чьем лагере — ни любителей вечеринок Слэша, Даффа и Мэтта, ни Акселя и его фракции «Мы будем играть, когда я скажу». Он попросту уже был сыт по горло. Рок-н-ролл подразумевал простую жизнь, которой наслаждаешься по полной, потому что живешь на полную, и это наслаждение, как считал Иззи, не дают ни частные самолеты, ни толпы поклонников, ни сознание, затуманенное наркотиками и алкоголем. Человек, которого Алан Нивен назвал «сердцем души» группы Guns N’ Roses, гитарист, чья легкая расслабленная игра и придавала им уникальное звучание, ушел. Слэш несколько дней пытался не расстраиваться, но знал, что ни к чему хорошему это не приведет. Семена были посеяны еще тогда, когда Иззи завязал с наркотиками за год до этого, а потом вернулся из Лос-Анджелеса в Лафайет в поисках тихой жизни. «Мне нужно было уехать из города ради своего же блага, — вспоминал он. — Я от всего устал. Я не был наркоманом, когда сюда приехал, а стал им только в Лос-Анджелесе. Здесь это получается само собой. Когда я завязал с наркотиками, то больше не мог смотреть вокруг себя и думать: «И что, это все?» Я просто устал от этого, мне нужно было выбираться из этого болота».

Иззи рассказал, что и на излишества в альбоме «Use Your Illusion» стал смотреть так же трезво: «Думаю, когда ты трезв, то принимаешь больше решений. А когда ты в говно, то миришься с тем, с чем иначе бы ни за что не смирился. Мне не нравились сложности, которые стали нормой жизни Guns N’ Roses. Иногда на самые простые дела у нас уходило несколько дней. Сидишь в раздевалке в ледовом дворце и два часа слушаешь, как трясутся стены, а зал скандирует: «Дерьмо! Дерьмо!» Когда ты трезв, время тянется медленно. И приходится отправлять в отель вертолет, чтобы доставить Акселя на концерт. А он просто «собирается», и иногда собирается очень долго. Не знаю, что там у него в голове происходит. Для меня все просто. Купи будильник — это современное изобретение прекрасно служит людям. Ставишь будильник и просыпаешься тогда, когда тебе нужно».

Как теперь объясняет Алан Нивен, когда Иззи Стрэдлин ушел из Guns N’ Roses, «я этого не ожидал, но не удивился. Если что, я не имею с этим ничего общего». Нивен был в Швейцарии с Great White, когда Иззи сообщил ему эту новость. «Он позвонил мне и сказал: «Я так больше не могу и ухожу». Я ответил: «Давай встретимся в Лондоне и поговорим об этом». В той части турне оставался один концерт, в «Уэмбли», и он не собирался на нем выступать. До этого у них был концерт в Германии, на который Аксель опоздал и где охрана работала неважно. Немцы ходили с автоматами, и Иззи не на шутку испугался, что же будет, когда они поедут на юг? Мне пришлось уговорить его сыграть на «Уэмбли».

Алан узнал, что прямо рядом со стадионом есть отель «Хилтон». Он сам забронировал Иззи номер. «Он до сих пор мне за это должен, говнюк! — смеется Нивен. — Я сказал: «Засядь в «Хилтоне», и пусть кто-нибудь из команды сообщит тебе, когда появится Аксель. А когда он появится, ты сможешь добраться туда за пять минут». Так он и сделал, отыграв свой последний концерт с группой перед 72 тысячами поклонников, которые и понятия не имели, что присутствуют на историческом событии. Несколько дней спустя Guns N’ Roses вернулись в Лос-Анджелес и сделали передышку, пока ждали выхода альбомов «Use Your Illusion» и искали кого-нибудь на место Иззи.

Об уходе Иззи Стрэдлина из Guns N’ Roses официально объявили 7 ноября 1991 года. Их покинул уже второй музыкант из оригинального состава: первому пришлось уйти из-за того, что он перебарщивал с наркотиками, а второму, наоборот, потому что он был слишком трезвым. Иззи нанял Алана Нивена менеджером и стал работать над сольным альбомом. Слэш был в растерянности. Дафф — в оцепенении. У Акселя появился еще один повод посмаковать гнев и предательство. Несколько месяцев спустя в интервью «Rolling Stone» Аксель обвинил своего друга детства во внезапном уходе.

«По моему личному убеждению, Иззи никогда не хотел достичь такого уровня, — заявил Аксель Ким Нили. — Он не хотел ответственности и не хотел работать по стандартам, которые мы со Слэшем для себя установили».

Ким попросила Акселя привести примеры, и тот заявил, что Иззи не хотел снимать клипы; что из Иззи приходилось клещами вытаскивать доработки к его собственным песням в альбоме «Use Your Illusion»… «Песни Иззи попали в альбом, потому что я захотел включить их в альбом, а не потому, что его это хоть как-то волновало. Если людям кажется, что я не уважаю Иззи или не признаю его таланта, то они глубоко ошибаются. Он был моим другом. Я не всегда был прав. Иногда я очень сильно ошибаюсь, и Иззи единственный помогал мне снова встать на верный путь. Но я знаю, что с самого начала хотел подняться как можно выше, а Иззи этого не хотел».

Кроме того, Аксель назвал Иззи уродом за то, как он сообщил им о своем уходе. «Мы получили письмо, в котором Иззи написал: «Поменяйте вот это и это, и, может быть, я поеду на гастроли в январе». Но там были какие-то нелепые требования, которые мы не собирались выполнять. Я четыре с половиной часа говорил с Иззи по телефону, в какие-то моменты даже плакал и умолял. Я сделал все, что мог, чтобы его вернуть».

Когда через несколько лет у меня появилась возможность лично поговорить с Иззи о его уходе, он рассказал, что больше не мог терпеть. «Концерты стали абсолютно непредсказуемы. Никогда не знаешь, доиграешь концерт или нет, потому что Аксель может просто взять и уйти. Я сказал Даффу и Слэшу, что нам нужно выучить, например, какой-нибудь кавер — на случай, когда Роуз уходит со сцены. А они в ответ: «Давайте выпьем еще по пиву…» Им было всё равно». Последней каплей, по словам Иззи, стало то, что он вначале передумал уходить, но Аксель — как и в ситуации со Стивеном Адлером полтора года назад — всучил ему контракт. «Это было как раз перед тем, как я ушел, — по контракту, они урезали мои права и собирались платить меньше авторских отчислений. Я возмутился: «Да пошли вы! Я с первого дня в этой группе, какого черта мне это подписывать? Идите к черту! А я пойду играть в клубе «Whiskey». И так и сделал. Безумие».

К тому времени, пояснил Иззи, проблемы с контролем, казалось, совершенно поглотили его друга. «Аксель, может, и сказал бы, что я, на хрен, спятил, но мне казалось, что он двинулся на почве власти. Роуз вдруг стал пытаться контролировать все. Это становилось все хуже и хуже и наконец перешло и на группу. Он пытался всем составить контракты! А парень ведь не выпускник Гарварда. Аксель — обычный маленький парень, который поет и очень талантлив. Но, черт, чувак, он превратился в маньяка! Я тоже, конечно, по-своему маньяк, но не настолько. У меня была паранойя на почве проблем бизнеса, и я все время боялся: «Где все наши деньги?» А для Акселя деньги не имели такого значения. Но у него был пунктик насчет власти, ему нужен был тотальный контроль. Можно, конечно, сказать, что всё идет из дерьмового детства, когда отец с ним плохо обращался и он ничего не мог контролировать, так что теперь он возвращает себе власть. Но все равно это какой-то закидон, так? Не нужно заставлять всех подряд подписывать идиотские контракты».

Что бы там ни было на самом деле, следующая часть турне должна была начаться менее чем через месяц, и времени рассуждать о потере Иззи и ее последствиях не было. «Даже когда Иззи ушел, концерты-то все равно были назначены, так что я подумал, что надо ехать дальше, — признался Слэш. — Но, когда гастроли наконец закончились и пора было возвращаться к работе, это стало просто невозможно, потому что Иззи нет, Стивена нет. И меня вдруг осенило, что в действительности мы с Акселем так отдалились друг от друга, что связь между нами полностью утеряна. Мы оказались настолько далеки, что снова найти контакт уже не могли».

Ребята сняли клип на песню «Don’t Cry» без Иззи, затем взяли короткую передышку, во время которой в основном занимались поисками нового гитариста и репетициями, как раз перед началом следующей части турне. Вначале Аксель решил попробовать нанять Дэйва Наварро, чье мощное психоделическое звучание поставило группу Jane’s Addiction во главе альт-рока, лежавшего где-то посередине между музыкой Guns N’ Roses и гранжем — быстро развивающимся новым направлением, возникшим в Сиэттле, родном городе Даффа. Они встретились в Лос-Анджелесе, чтобы обсудить эту мысль, и после долгого разговора Аксель решил, что нашел нужного человека. Слэш не был так уверен. Он был поклонником музыки Наварро, но Дэйв был скорее соло-гитаристом, как он сам, а не ритм-гитаристом, как Иззи, а Guns N’ Roses в тот момент нужен был именно ритм-гитарист. Но Аксель настаивал, так что Слэш и остальные собрались репетировать в «Mates» в Северном Голливуде и пригласили Дэйва. Но он не пришел — причем три раза подряд.

После третьего раза Слэш обсудил это с Акселем, тот поговорил с Наварро, а Наварро заверил их, что придет. Слэш вернулся в «Mates». Но Наварро кинул их в четвертый раз. О нем больше не говорили. «Все не сложилось по ряду причин, — откровенно признавался Наварро годы спустя. — Одной из них была моя героиновая зависимость».

У Слэша тоже был на примете один гитарист, еще с тех времен, когда группа Candy играла на разогреве у Hollywood Rose в «Madam Wong’s». В Candy был парень, чей стиль был немного похож на игру Иззи — свободный, раскатистый… Его звали Гилби Кларк. Слэш узнал, что последний проект Кларка — Kill for Thrills, и нашел его. Когда музыканты встретились, между ними сразу же произошла химия, и Кларк оказался готов броситься с головой в эту работу. На горизонте маячило продолжение турне, поэтому Гилби за две недели выучил 60 песен и на прослушивании чувствовал себя как рыба в воде, а уже через пару недель полноценно репетировал с группой. Никто еще не успел толком понять, что изменилось, как Guns N’ Roses снова пустились в путь, альбомы Use Your Illusion взлетели на вершины чартов, а большой злой мир вроде не так уж и пострадал. «Уход Иззи прошел очень тихо, без фанфар и шумихи в прессе, — рассказал Слэш. — Для группы это было очень серьезное изменение, а внешний мир не счел его важным событием».

Классические качели, к которым ребята уже привыкли. Успех, о котором говорили продажи альбомов и аншлаги на концертах, казался бесконечным, но в то же время каждый день в их жизни случалось какое-нибудь новое безумное дерьмо.