Саботаж

Пожалуй, стоит начать с наших гастролей осени прошлого года. Уже тогда в моей голове были мысли, что что-то идет не так. Это «не так» проявлялось больше в отношении музыкантов к работе. Больше всех меня беспокоил Максим Леонов. Нервно и судорожно находиться в коллективе, где кто-то начинает как бы сходить с ума. Выражалось это в таком слегка старческом слабоумии: его раздражало все. Например, свет на сцене. Максу было нельзя мигать на концерте, везде должен был быть ровный свет. Мы поменяли светотехника, но лучше не стало. После каждого концерта заходил разговор о комфорте больше для Макса, потому что ни у кого таких проблем не было. А если и были, то незначительные. И тогда появилась мысль сделать свет, который будет прописан в специальной программе под каждую песню. До того мы работали в ручном режиме освещения, это было не всегда удобно, потому что в разных городах разная техническая оснащенность площадок. Мы перешли на новый свет, стало гораздо комфортнее. Но не Максу.

Все как-то начало стремительно меняться к худшему прошлой осенью, было несколько стремных концертов, когда все выходили и просто отбывали определенное количество времени на сцене. Я это все видел. После осенне-зимних концертов, в январе-феврале, когда мы заканчивали работу над альбомом, шло его сведение и готовился свет для презентации, мы собрались здесь, на студии, и я всем объявил: дальше так работать нельзя.

Практику проведения собраний мы с Лерой ввели год назад для того, чтобы можно было обсуждать и решать какие-то проблемы, вопросы. Но все эти собрания были больше для меня и для Агаповой как директора группы. Все приходили на них, как на какую-то группу продленного дня. И никто ничего не говорил. Вообще безынициативно. И я тогда, по прошествии тех ну совсем никаких концертов, сказал ребятам, что надо что-то с этим делать. Никакой реакции не последовало. Кто-то опять затянул старую песню про свет… Но было понятно, что дело не в свете, а в самом отношении к работе.

И вот состоялось то решающее собрание. На нем я озвучил, что нельзя пить перед концертом. Это правило уже давно нарушалось, и мы с Лерой отчаялись общаться с музыкантами вежливо.

Я человек мягкий… Я — да, я достаточно мягкий, я не могу сказать этим дядям: так, чуваки, хватит, трали-вали… Но в какой-то момент мне пришлось, потому что ситуация была уже на грани.

У нас разные были периоды. Когда мы только отделались от Козина и стали независимой группой со своим директором, нам стало полегче дышать, мы начали оформляться в самостоятельную единицу, не зависящую вообще ни от кого. Мы с Лерой приняли решение поднять всем зарплаты, потому что, будучи справедливыми людьми, хотели, чтобы все было справедливо. Но… Это никому не нужно. Потому что твою справедливость воспринимают за слабость и тебя начинают использовать.

На том решающем собрании я сказал: «Я буду обновляться до нуля. Вы думайте, хотите ли вы играть в этой группе на таких условиях».

Никакой особой ответной реакции не последовало. Никто толком ничего не сказал. Но я видел, что они были ошарашены, когда я сказал, что хочу обнулиться и перейти со всеми на новый способ общения.

Мы договорились, что доигрываем до «Алых парусов» 25 июня в Питере вне зависимости от того, уходят они или остаются, а дальше они принимают решение. Я им еще раз подтвердил: у вас приоритет — если вы захотите работать по новому договору в коллективе, вы будете работать. Мы даже не открывали кастинг — незачем, мне нужно было сначала получить ответ от них.

Прошел месяц. Мы назначили собрание по поводу новой системы, может, у кого-то появились дополнения к договору, что-то в нем не устраивает. Обсудить суммы ставок и так далее. Мы собрались на студии: «Звери», я и Агапова.

— Ну что, договор почитали? Что скажете?

— Нас не устраивает договор.

— А что конкретно не устраивает?

— Это договор для людей с улицы. А мы что, люди с улицы?

Любчик там что-то высчитал: «Я вот получал столько-то денег, а при новых условиях неизвестно, сколько буду получать, выходит меньше». То есть они даже не поняли, что вопрос так не стоит: будешь ты меньше или больше зарабатывать. Вопрос заключался в том, будешь ли ты вообще работать в группе или нет. И они хором вчетвером говорят «нет». Я беру со стола договор: «А что конкретно не устраивает? Может, поговорим?» — «Нет». Ну нет — значит нет. Пауза, все сидят молчат. Я стою и думаю: вот это да, не ожидал, что все. Легкое шоковое состояние в тишине. Лера их как будто бы вытягивает: «Ребят, ну давайте говорить, обсуждать, искать компромиссы». Но в ответ тишина. Никто не знает, что говорить, за что зацепиться.

Я говорю: «Если вы решили, хорошо, пусть будет так». И они тут же встают и уходят все вчетвером. Лера тоже уходит из офиса через какое-то время и встречает их у ларька, где они стоят и пьют пиво, вместо того чтобы говорить с нами.

Наверное, они стояли там, думая: вот так мы их круто нагнули, все ушли, Рома стопудово щас сломается и нам лучше условия предоставит. Это был саботаж, непонятно кем организованный.

Из всей группы новый контракт принял только Слава Зарубов, который любит «Зверей» и любит свою работу гораздо больше, чем деньги и дележки. Слава был готов меняться, брать себя в руки и начинать в старой группе с чистого листа. И я ему за это благодарен.