Слава

Я человек стеснительный. Когда узнают, просят автограф, я немного смущаюсь. Я не то что боюсь людей, но понимаю головой, что можно вести себя как-то более непринужденно, расслабленно. Мне же многое простят. И люди готовы именно к этому: чтобы я себя так вел. Но я не могу: тушуюсь и молчу. Я-то не отношусь к себе как к известному человеку, да? Я отношусь к себе как к себе. Трудно привыкнуть, я не готов. Есть куча моментов, когда можно воспользоваться именем и лицом, но я никогда этого не делал и не буду делать.

Даже при разговоре с человеком, который подходит и что-то предлагает, выражает свои чувства, ты все равно стесняешься. В этот момент ты не думаешь, что тебя показывают по ТВ, у тебя миллион концертов и поклонников. Когда мне признаются в любви, я чувствую неловкость, как будто это незаслуженно, будто они принимают меня за другого. А может, так оно и есть? Они меня капельку с кем-то путают?

Я легко замечаю, когда человек берет автограф из-за того, что лицо знакомое, а когда он действительно любит мое творчество. Сразу видно воспитание человека. Один может сказать: «Пойдем выпьем!», а другой скажет: «Прошу прощения!», возьмет автограф, извинится пятьсот раз и уйдет, чтобы не напрягать. Некоторые могут подождать, когда сидишь в ресторане. Они обязательно дождутся, когда я выйду в туалет или на улицу, только тогда подойдут. А некоторые бесцеремонно могут вломиться, когда ты засовываешь вилку в рот, и сказать: «Здоро?во, чувак!» Но в любом случае мне не по себе, мне хочется закрыться. Когда мне начинают петь дифирамбы, я краснею.

Езжу на метро, как обычно, на репетиции, на встречи, концерты с «Преображенки». Там, в подземном переходе, музыкальный ларек: когда я спускаюсь в переход, все время слышу свои песни. Очень странное чувство — с одной стороны, радостно внутри, а с другой — смущение и комплексы по этому поводу. Как так? Вот иду я, а вот мой голос звучит. И меня люди видят. Это какой-то двойной удар для человека. Было стыдно чуть-чуть. Хотя я писал песни для людей, но пластинка — это что-то интимное. А тут на весь переход орет моя песня, и ее слышат даже те люди, которым по барабану «Звери». А ее нужно слушать. В моем представлении она не может просто так играть фоном в переходе. Моя песня звучит, а все куда-то бегут, рядом шаурму продают, воздушные шарики, носки.

Иногда меня дергали за рукав. И мне было неловко даже не из-за того человека, который дергал, а из-за людей, которые смотрели вокруг. Когда рядом кто-то начинает орать — вот это самое ужасное. Рома Зверь! «Звери»! Я понимал: всё, жопа! Все начинали оборачиваться, искать газами, где я. И я просил этого чувака:

— Пожалуйста, не надо кричать.

— Дай автограф!

— Лучше отойдем в сторонку, и я распишусь.

Чтобы тихонечко. Чтобы не привлекать к себе внимания. Но все уже начали оборачиваться. Знаешь, напоминает возле метро толпу женщин, рассматривающих колготки или кофточки на прилавке. Суют деньги: дайте мне! И все проходящие мимо зеваки реагируют: о! Какой-то ажиотаж! Может, и мне туда? Чё дают? То есть такой развод. А еще есть люди, которые других прохожих останавливают: «Смотри! Это же Рома Зверь!» То есть ему настолько важно, что он стоит рядом со мной и я ему расписываюсь, что он начинает абсолютно посторонним людям орать на все метро: «Вы чё, дураки, не видите? Это же Рома Зверь!»

Я жил на «Преображенке». Есть много причин, почему не переезжал. Каждый переезд влечет за собой какие-то действия. Запариться, найти агента, посмотреть варианты, заплатить какие-то деньги, переехать со всеми шмотками и прочим барахлом на новое место. А зачем? А куда? Не было проблемы жить комфортнее или снимать квартиру получше и побольше. Меня все устраивало. Я не проводил там много времени. У меня на полу лежал матрас, на котором я спал. Самый обычный, не тоненький, как на раскладушку раньше клали, а обычный широкий. Кухня была. Средства для записи музыкальных зарисовок: диктофон плюс бобинная «Награ». Не было такой проблемы, чтобы был какой-то ламинат или белые стены. Либо две комнаты. Машины стиральной не было, точно. Но я как-то справлялся с этим. Я стирал вещи у Саши Войтинского: собирал их и ехал к нему. Майки, носки, нижнее белье стирал вручную. Тазик в ванной — быстренько прополоснул, и всё. Мысль про домработницу вообще не посещала. С одной стороны, это чужой человек, ты ему не то что не доверяешь, просто это создало бы мне больше проблем, нежели решило. Одна обуза. Мне проще всю домашнюю работу делать самому, чем договариваться, когда человек придет убирать, стирать и мыть.