Русская традиция

ВОЛКОВ: Я помню программу, которую ты показал с Национальным филармоническим оркестром в Нью-Йорке: в первом отделении была «Ночь на Лысой горе» Мусоргского, затем его же цикл «Песни и пляски смерти», а во втором отделении – «Казнь Степана Разина» Шостаковича. Концерт произвел ошеломляющее впечатление. Все были в восторге, зал ревел, овации… Как ты составляешь программы оркестровых выступлений?

СПИВАКОВ: Для меня важна конструкция программы, которую я рассматриваю как целый спектакль от начала и до конца, со своей внутренней линией. В данном случае – Мусоргский и Шостакович как два века русской трагедии, я бы так это охарактеризовал. У «Ночи на Лысой горе» существует много версий, но мне ближе оркестровка Римского-Корсакова, который с большим пиететом отобрал все лучшее, что создал Мусоргский.

ВОЛКОВ: Сейчас в мире пошла мода на авторские редакции, но в случае с Мусоргским это далеко не всегда работает. Будучи гениально одаренным и, может быть, даже величайшим русским композитором, он обладал одним колоссальным недостатком – плохо владел оркестровым мастерством. Он просто не умел оркестровать. И поэтому его собственные оркестровые версии его же произведений звучат тускловато, особенно в современных залах…

СПИВАКОВ: Это звучание напоминает мне разбросанные сокровища, которые нужно собрать и сложить в один ларец. Что и сделал его друг Римский-Корсаков. И если говорить о «Ночи на Лысой горе», то там надо знать русскую традицию, непонятную слуху иностранца, – это обрядовое величание. Русский дирижер понимает, что при величании нужно немножко темп сбавлять, а иностранец продолжит в том же темпе, поскольку в партитуре никаких указаний на этот счет нет. В этой музыке, вслушавшись, уловишь и крики ворона – в партии гобоев и у вторых скрипок, что опять-таки чаще всего проходит незамеченным. А еще там есть изумительное просветление, когда восходит солнце и вся нечисть исчезает. Это же надо было такую красоту создать!..

И рассмотреть ее, ощутить, проникнуться позволяет исключительно русская традиция прочтения Мусоргского, которая идет еще от Направника и Голованова – к Евгению Светланову. А от Светланова, хочется думать, ко мне. Иногда оторопь берет: столетие – это всего лишь три рукопожатия…