Закаменский «Жиган»

А родился я в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Отец — хирург-гинеколог, кандидат наук. Мама — учительница русского и литературы. Отец был человеком аккуратным, пунктуальным, очень много работал. Может, мне и передалось его трудолюбие. Он заведовал отделением в городской больнице, консультировал в поликлинике. Раньше у него была практика дома (тогда это разрешали).

Какое-то время мы спали с отцом в одной комнате. По утрам он вставал в семь часов, на полчаса раньше меня. И хотя я спал без задних ног и не реагировал на посторонние звуки, отец не включал свет, чтобы меня не будить. Быстренько одевался. Здесь у него висел галстук, здесь — рубашка. У него все было очень точно, все в порядке. Потом и у меня примерно так же получалось, но не сразу. Поначалу я был неряшливым, одежду и вещи разбрасывал по дому. Мама все за меня собирала и развешивала. Отец возмущался:

— Зачем ты за него это делаешь? Он должен сам!

А у меня просто не хватало времени!.. Бабушка маме говорила:

— Ну, у тебя и сын!.. Носится как угорелый! У него шило в одном месте!..

После школы мне надо было скорей раздеться, скорей поесть и заняться, наконец, каким-нибудь любимым делом. Я и уроки делал быстро.

Мама преподавала в школе. Позднее, когда отец стал известным в городе врачом и мы уже жили в достатке, — занималась домом и моим воспитанием.

В доме, где мы жили, было четыре комнаты и кухня. Во дворе — клумба с цветами, сарай-дровяник, огород.

Какое-то время с нами жили бабушка и дедушка, родители мамы. Дедушка был фармацевтом в аптеке, но в то время уже не работал. Отец потерял своих родителей еще в детстве, когда учился в Томском медицинском институте.

Отец у мамы — поляк. Его родителей из Польши когда-то этапом сослали в Сибирь, и они шли туда, в Томск, три года. И дед мой Болислав Михайлович Оксентович родился в дороге. В Томске, когда он вырос, женился на русской, и мама моя — наполовину полька. А я, выходит, поляк — на четверть. Потом отец работал в инфекционной больнице. Так получилось, что он занес инфекцию из больницы, и два моих старших братика (меня еще не было) погибли…

Папа, мама и я

Когда я пошел в школу, меня хотели отдать учиться немецкому языку и музыке, но мама настояла, чтобы чему-то одному. «Он такой слабенький, маленький, сразу такую нагрузку не выдержит!» Поэтому решили учить меня только музыке.

Никто и не думал, что я буду музыкантом, а тем более композитором. Отец любил музыку, у него был патефон, много пластинок — Шаляпин, Собинов, оперы, Мусоргский, Глинка… По воскресеньям, когда у него иногда было время, он усаживал меня послушать какую-нибудь серьезную музыку.

В классе третьем-четвертом я уже пытался что-то сочинять. У меня было два приятеля — Вадим Миловидов и Борис Заболоцкий. Вадик учился в той же музыкальной школе, что и я. Мы с ним общались, что-то на пианино играли, весело, с юмором. Я даже «жиганскую» песню сочинил. «Жил Моркова-хулиган, по всей Каменке жиган. Он мотуху отравил, деду уши отрубил. Слушай, Моркова, зачем так сурово?..» Короче, чепуха какая-то. Но все равно ее играли…

Меня тянуло к инструменту. Поиграть, посочинять что-нибудь. Родители на это внимания еще не обращали.

Параллельно с этим я увлекался спортом. Сибиряк — значит, лыжник! У нас на улице Чехова была большая, довольно крутая гора в Каменку (Каменка — это речка). Вот туда мы все и ходили на лыжах прыгать с трамплина. На коньках я хорошо катался, на велосипеде.

Когда я пошел в школу, меня хотели отдать учиться немецкому языку и музыке, но мама настояла, чтобы чему-то одному. «Он такой слабенький, маленький, сразу такую нагрузку не выдержит!» Поэтому решили учить меня только музыке.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК