Предчувствие

(из цикла «Рассказы о хоре»)

Сейчас в России празднуется Рождество, и как будто так всегда и было. А вот и нет. Завелось оно где-то с конца прошлого века, а может быть, и позже. А до этого — пионерское детство, Новый год, и на елке сияла не «рождественская» звезда, а «кремлевская».

А на рождественскую мессу я впервые попала в начале девяностых, за пару дней до отъезда на самые первые гастроли нашего хора. Потом-то мы отслужили много служб, и католических, и православных, но та была самая-самая первая, и все было в диковину.

В Москве в те времена был один католический костел, на Лубянке, там-то мы и должны были петь. И нам это было впервые, и костелу: до нас профессионалы у них не выступали.

Мы-то, «басурмане», ничего не знаем, кроме своего текста, ну вежливые, запоминаем, что за чем исполнять, а как и что — понятия не имеем. За день до Рождества нам дали порепетировать. Мы забрались на верхотуру и распевались. Акустика — мечта! Поем мессу Бриттена, разошлись, и вдруг к нам наверх по крутой винтовой лестнице бежит ксендз, подол задрал, запыхался, на ходу кричит:

   — Стойте! Стойте! Остановитесь!

   — Что такое?

   — Нельзя! Нельзя сегодня «Глорию» петь, еще пост, еще не родился, завтра!

   — Ой, простите, мы не знали...

А завтра... Завтра был праздник, и чувствовался он сразу при выходе из метро: в сторону костела шли люди, улыбались и здоровались. Удивительно — здоровались... Пока мы дошли, научились по лицам определять — кто идет в храм, а кто просто так, с работы. Сами уже светились изнутри.

Не знаю, как это работает, но работает — во время рождественской мессы в храме и воздух другой, и цвет, все другое, необыкновенное единение людей. Пели на подъеме, разглядывая действие, как захватывающий исторический фильм. Настоятелем тогда был поляк, и папа римский — поляк, поэтому было большое количество польских коленд. И тут уже я душу отвела.

На хорах находились мы и несколько местных тетушек. Мы пели мессу, а польским колендам-то не обучены, поэтому наш хор молчал, а тетушки оставались в робком одиночестве. Я пела с ними — мне в радость детство вспомнить. Они пели по бумажке, а я наизусть, оно само выплывало откуда-то из дальних закоулков памяти.

Когда мы только запели, прихожане стали оборачиваться и задирать головы — кто это? Это было наше первое выступление в храме и первый оглушительный триумф. В конце мессы мы вышли и перед алтарем спели несколько произведений, католических и православных: маленький концерт-сюрприз.

Чувствовали себя диковинными птицами и именинницами.

И это ощущение праздника ни с того ни с сего — в вечерней заснеженной Москве.

(Потом шли переговоры, они хотели нашего присутствия на всех праздничных мессах, но в итоге правильно сделали — создали свой постоянный хор из католической музыкальной молодежи.)

Вслед за этой начиналась вторая месса, но мы ее не могли петь, нам не на чем было бы добираться ночью домой. Мы шли, разгоряченные, назад, а навстречу валила толпа — разные люди, мрачные и приподнятые, и несколько раз встречные задавали именно нам вопрос: «Как пройти к костелу?» Прохожие безошибочно определяли, у кого можно спросить — на нас на всех была отметка Рождества. И когда спустились в метро, а там обычная толкучка, нам не хотелось расходиться. Мы, несколько девчонок, стояли у стены и болтали-хохотали. К нам в круг вдруг ввалился добродушный мужчина и проорал:

   — Девчонки! Ну уж вы точно знаете, как пройти в костел на рождественскую мессу!

   — Да! — засмеялись мы в ответ.

Мужик оказался переводчиком и, придерживая за рукав своего подопечного иностранца-поляка, чтобы того не смывало волной, стоял и трепался с нами, убалтывая пойти обратно в храм. Мы бы с удовольствием, но было уже поздно. Мужик явно не спешил, стоял и балагурил, его подопечный терпеливо ждал, молча рассматривая нас; наконец вежливо напомнил своему компаньону, что они уже опаздывают.

Тот, сделав серьезное лицо, объяснил, что уговаривает нас пойти обратно в костел, на праздник, мол, мы — ангелицы из храма.

   — Нет, не ангелицы! — вдруг выпалил тот.

   — Как не ангелицы?! Самые настоящие! Они же поют! Ты знаешь, как сладко они поют?

Иностранец хитро прищурил глаз и покачал головой:

   — Сирены тоже поют.

Мы засмеялись, попрощались, поздравились еще раз и пошли дальше — праздник, как дрожжи из кадки, вылезал на улицу и не хотел сидеть в одном здании.

Дома подарки от костела рассмотрели — опять радость! Сладости, шоколад, кофе, да все такое незнакомо-красивое.

А главное — этот вечер был как репетиция, как предчувствие предстоящих гастролей по Европе, и ожидания были самые радужные. И они не обманули!