2. Стиви Райт «Evie» (1974)

Некоторые люди, общавшиеся с Янгами, потом о них плохо говорят – это факт. Но если нужен пример того, насколько добрыми и неэгоистичными они могут быть, то не избежать упоминания Джорджа Янга и того, что он сделал для двух музыкантов из The Easybeats, которые переживали личные трагедии.

Первый, кому помог Джордж – Гарри Ванда. В 1966 году ему было немного за двадцать, он только что женился, в браке родился мальчик. И вот Гарри однажды пришёл домой и обнаружил молодую жену мёртвой – Памела умерла от передозировки снотворного.

«The Easybeats должны были ехать в первый свой тур по Англии, а накануне вечером жена Гарри совершила самоубийство, – говорит Марк Опитц. – Джордж тогда обнял его за плечи и сказал: «Не волнуйся, сынок, ты – со мной». Так и было. С тех пор Джордж всегда дружески обнимал его. Не говоря уже о том, что Гарри был небесполезной частью их творческого дуэта. Я бы сказал, что там Джордж – сердце, а Гарри – душа».

А второй – это старый соавтор, Стиви Райт, который после распада The Easybeats скрывал героиновую зависимость и испытывал спад карьеры (одно время он даже мужской одеждой торговал). Ему подарили лучшую, возможно, песню Ванды и Янга – 11 минут и 8 секунд, три части, называется – “Evie”. По легенде, написана она о дочери Джорджа, Иветте. Крис Гилби подтверждает это: «Джордж в то время говорил, что на “Evie» его вдохновила его собственная дочь действительно. Но я склонен думать, что здесь блестящая идея песни потребовала названия из двух слогов».

В интервью 2004 года для The Age Ванда ничего не захотел говорить о смысле песни: «Многие годы нас всё спрашивают и спрашивают, о чём эта песня. Мы никогда не отвечали и теперь ответа не дадим».

Песня, между тем, не должна была быть такой длинной. Поначалу было три разные песни, но вот в студии они естественным образом срослись в одну.

Как и «Good Times», «Evie» стала хитом волей случая. Но в контексте карьеры авторов песен Ванды и Янга она стала гораздо более значимой, потому что её предложили старому коллеге по группе под присмотром Теда Алберта. Этот их альтруистский жест – своего рода компенсация за ту душевную травму, которую нанесли Райту, исключив его из авторов группы The Easybeats, когда опытный Ванда стал соавтором Джорджа.

Опитц считает, что именно на этой песне «Джордж и Гарри очень хорошо размялись». Даг Талер полагает её «невероятной, удивительной работой авторов». Шел Талми говорит, что она «очень напоминала то, что я делал с The Who и The Kinks». А Сноуи Флит говорит, что до сих пор песня так его трогает, что, когда он её слышит, то «ком в горле».

«Это, чёрт возьми, очень классная песня», – говорит Райт, подтверждая, что это именно та песня, которой он гордится более всего. А в то же время медленная часть, вторая, его никогда особенно не убеждала.

«Я говорил: “Джордж, все подумают, что это Энгельберт Хампердинк или ещё кто. Но я, как обычно, оказался не прав”».

Так неправ, что песня занимала первое место австралийского хит-парада 6 недель и не выпадала из чартов полгода.

***

В 1974 году стала набирать популярность ярчайшая группа Queen. Все сходили с ума по рок-операм: «Иисус Христос – суперзвезда» (в местной постановке пел Райт), «Взлёт и падение Зигги Стардаста и пауков с Марса», «Берлин» Лу Рида и «Квадрофения» The Who.

Камбек-альбом Райта Hard Road – шесть его песен и три авторства Ванды и Янга – предполагал большие амбиции и широкий взгляд. Предполагалось, что «Evie» должна показать: и в Австралии умеют писать рок-саги в лучшем виде.

И в истории AC/DC эта песня стала очень важной – потому, что соло в рокерской первой части сыграл юный, почти подросток, Малколм Янг.

«Вот с этого всё и началось, – говорит Опитц, – там Малколм получил уверенность в себе – он старше Ангуса, он вырос, Джордж его наставник, то есть он – успешный старший брат. Малколм просто очень хотел быть в рок-группе. Не стоит, думаю, сбрасывать со счетов этот момент взросления».

Влияние Райта распространилось и на Бона Скотта. Это он сам, икона AC/DC, признал в 1978-м: «The Easybeats – последняя настоящая рок-любовь моя. Мы подхватили там, где они остановились».

Два года спустя, по словам Райта, его попросили стать фронтменом AC/DC во второй раз.

«После смерти Бона Скотта они попросили меня присоединиться к AC/DC. Я сказал: «Не могу, у меня не такой диапазон, как у Бона, не вижу, как поменять тональность». Как это случилось. Джордж мне предложил. На углу <сиднейской> Кингс-Кросс было кафе. Он меня туда пригласил, потому что они там рядом играли в баре каком-то занюханном. И он сказал: «Сейчас я тебе сообщу кое-что». Так что я присел. И он сказал: «Можешь «нет» сказать, как хочешь. Я всё пойму, сам знаешь». Я говорю: «Ну проси». И он попросил. А я говорю: «Ты вообще как сам, нормально?» Но вот по причинам смены тональности я его предложение отклонил. Я к диапазону Бона даже близко не могу подобраться».

На поверхности история кажется неправдоподобной. В 1980-м, начать с того, AC/DC не играли ни в каком занюханном баре на Кингс-Кросс. Да, в начале 1974 года они были группой-резидентом в отеле Hampton Court на Бейсуотер-роуд. Вполне возможно, что у Райта в голове всё перепуталось.

«Этот случай действительно имел место – в начале 70-х, – говорил биограф Райта Гленн Голдсмит. – Дело было ещё до того, как Бон пришёл в группу, а группа искала замену первому вокалисту. Тогда AC/DC действительно играли концерт на Кингс-Кросс».

В 1979-м Райт был «чистым» и выздоравливающим от героиновой зависимости. Хорошо известно отвращение к тяжёлым наркотикам в рядах группы AC/DC, а Райта застукали за употреблением прямо в студии, где шла работа над его альбомом 1975 года Black Eyed Bruiser. Процесс возвращения на сцену, «камбек», закончился так же внезапно, как и начался.

«Карьера Райта как артиста, выпускающего альбомы на Alberts, на этом закончилась, – пишет Джейн Алберт в книге «Палата хитов: великая нерассказанная история музыкальной семьи номер один в Австралии». – <Тед> Алберт, <Джордж> Янг и Ванда когда узнали, что в деле замешан героин, то поняли, что продолжать не имеет никакого смысла. Они закрывали глаза на другие зависимости Райта, но к героину у них совсем другое отношение».

Как и у Ангуса, как и у Малколма.

В «Дороге в ад» Клинтон Уокер рассказывает, как у Скотта случилась передозировка героином в Мельбурне в 1975 году – в компании сестёр Джуди и Кристины Кинг. Мик Уолл пересказывает этот же эпизод в биографии AC/DC 2012 года с большей достоверностью. Мику Уоллу рассказывает бывший менеджер AC/DC Майкл Браунинг: «Что дело в героине – это для меня новость… братья видели закат Стиви Райта, который подсел на героин, так что это было жёсткое табу». Тем не менее ни один бывший участник AC/DC не подтвердил эту историю и того, что именно героин стал причиной. До настоящего момента.

«Я когда узнал, то, похоже, всё уже довольно далеко зашло, – говорит Марк Эванс. Мы тогда играли в Канберре, месте под названием The Harmonie Club, такое немецкое пивное заведение. Помню, я после концерта сижу на кровати в отеле, Banjo Peterson Motor Inn; бирка такая почти квадратная, изумрудного цвета. Я на неё смотрю и говорю Филу <Радду>: “Что произойдёт-то?” На этой стадии уже возникли сомнения по поводу Бона. Давно ещё у него были проблемы, или передоз даже. Было просто увлечение… А Бон просто сделал неправильный выбор. Единственный неправильный выбор.

Честно говоря, не очень мне приятно об этом всём говорить. Но во что меня заставили поверить и во что я в итоге и поверил, это был очень-очень особенный, отдельный совершенно случай. <Когда я играл в AC/DC> я не видел ничего, даже отдалённо напоминающего тяжёлые наркотики. Я помню, как всё случилось. Всё за закрытыми дверьми. Вот и всё».

Но Эванс подтверждает ещё более шокирующую информацию: из-за передозировки начались серьёзные разговоры о том, чтобы выгнать Скотта из группы – ещё до поездки в Америку.

Всё это изложено в туманных выражениях в книге Уокера 1994 года: «Я думаю, <Ангус и Малколм> считали Бона заменимым. Сейчас это кажется абсолютной ерундой, но тогда он всегда был крайним. Давили сильно: в основном Джордж, также звукозаписывающие компании. Я думаю, что в том лагере несколько переписали историю в отношении того, что они чувствовали по поводу этого парня. Нет, не так: что они чувствовали по поводу этого парня с профессиональной точки зрения. Потому что невозможно было провести с Боном больше тридцати секунд в одной комнате и не влюбиться в него. Этот парень очаровывал всех. Почти что джентльмен, но грубоватый, и – очень забавный».

Почти двадцать лет спустя он выражается ещё более прямо.

«В тот момент все с ума посходили, только этим я могу всё объяснить. Тревожно всё было. Я хочу тут чётко очертить вот что: во всяких решениях типа такого у меня влияние в стиле пошло всё на хер. Просто что-то такое в группу просачивалось, что-де не всё будет <с Боном> хорошо. Другой певец упоминался. Но до этого так и не дошло».

А что Янги говорили?

«Да в то время вообще мало что говорили. Было что-то вроде такого: возможны перемены».

Упомянутая передозировка Скотта – это от героина имеется в виду?

«Ага».

***

Возможно ли, что другой певец, о котором говорит Эванс, это как раз Райт? Интересный вариант.

Но утверждение Райта о том, что его попросили занять место Скотта, даёт пищу для сомнений и размышлений, вне зависимости от того, искажена ли его память годами наркомании, алкоголизма и сонной терапии.

Члены AC/DC действительно любили останавливаться в Hyatt Kingsgate – над вывеской «Coca-Cola» на Кингс-Кросс. По информации из надёжных источников, перед тем концертом он уже два года был в завязке, бегал по утрам и ни к чему вроде героина даже близко не подходил. Это опровергает утверждение Мика Уолла в его биографии AC/DC о том, что Райт тогда «очень крепко сидел на героине». По словам Голдсмита, Райту предложили работу продакт-менеджера в Alberts, на которую он вышел как раз в день смерти Скотта, 19 февраля 1980 года. Также хорошо известно, что Йен «Молли» Мелдрам отправился на программу Countdown канала ABC-TV ратовать за то, чтобы Райт заменил Скотта.

Но Алберты отрицают, что такой ход вообще рассматривался: «Понятия не имеем, откуда он это взял. За этими слухами нет ни капли правды вообще. У Стиви была своя работа, у AC/DC – свои дела». К тому же в книге Голдсмита, в соавторах которой фигурирует Райт, никакого упоминания ни про какой подобный вариант нет. На самом деле Голдсмит пишет вот что: «Стиви не был кандидатом на замену, да и вообще такая мысль ему даже в голову не приходила. У Бона был высокий тенор, у Стиви – высокий баритон. Вокальная манера песни «Black Eyed Bruiser» – она очень в духе AC/DC, но Стиви бы не продержался весь вечер».

Я спросил Голдсмита, насколько возможно, что в 1980 году Райт рассматривался на роль вокалиста AC/DC.

«Если это расшифровка <интервью>, то он явно смешивает две разные истории, – ответил он. – Вы можете себе представить, что сразу после смерти Бона AC/DC играют в каком-то занюханном баре на Кингс-Кросс?»

Марк Эванс тоже считает, что этой истории доверять нельзя: «Я вот совсем не уверен в этом. У Джорджа на том этапе не было такой власти, чтобы предложить ему выступить в концерте».

И Крис Гилби: «Подозреваю, что это неправда. Джордж тогда реально – и правильно совершенно – ненавидел наркотики. По общему мнению, именно из-за наркотиков развалились The Easybeats. Из-за них же Стиви опустился. Ни одному наркоману нельзя доверять, а Стиви был наркоманом. Так что я не могу представить себе, что Джордж имел бы с ним какое-то дело, кроме милого разговора ни о чём».

У Роба Райли нет сомнений, что «у Бона как исполнителя есть кое-что от Стиви», хотя сам Райт, демонстрирующий чувство юмора даже при плохом состоянии здоровья, отметает это предположение.

«Многие такое говорили», согласен он, «мне кажется в это сложно поверить, потому что он был очень хорош, я им восхищался. Это странно, потому что я сам у Бона кое-что заимствовал».

***

Сейчас сессионный барабанщик Marcus Hook Roll Band, Стиви Райта и AC/DC Джон Прауд живёт в Лисморе, на северном побережье Нового Южного Уэльса. Он зарабатывает на жизнь производством малых барабанов из дерева и барабанных установок. Его не часто спрашивают про его пребывание в группе AC/DC, даже несмотря на некое сходство с Филом Раддом.

Прауд, наиболее известный по тому, что играл джаз-фьюжн в группе Crossfire, попал в обойму Янгов, когда играл в постоянном ансамбле «полуакустический рок, нечто вроде Eagles», в индийском ресторане в Северном Сиднее. Там-то его и засёк Джордж Янг. Три-четыре месяца спустя Джордж позвонил Прауду и пригласил поиграть на сессиях Marcus Hook на студии EMI – записывали Tales Of Old Grand-Daddy. Впервые он услышал эту запись только в 2011 году.

«Экземпляр пластинки я так и не получил, – говорит он. – На альбоме я вроде даже не указан. Как-то в музыкальном магазине Ashwood в Сиднее много лет назад я увидел эту пластинку, подержанную, и не купил, идиот. Друг один мне скачал запись из интернета и нарезал на CD-болванку. Я включил и подумал: вот блин, это ж совсем неплохо! Тридцать с чем-то лет спустя это оказалось приятным сюрпризом – я ведь не слышал ни сведённых треков и ни одной песни по радио».

Именно во время тех сессий Малколм Янг предложил Прауду войти в состав AC/DC. Прауд вспоминает жутковатого плута.

«Он был крутышка такой, уличный пацан, гопник. С таким не захочешь выпить – ляпнешь чего-нибудь не то, а он тебе, блин, «поцелуй Глазго» залепит. С ним не захочешь связываться. Эдакий терьер, понимаешь. Джек Рассел и овчарка».

Марк Эванс позабавлен этим описанием: «В упёртости Янгов сомневаться невозможно. Слава богу, рост у них не шесть футов. А то б везде окровавленные тела валялись».

На самом деле в студии Прауд с Ангусом никогда не встречался.

«Когда мы закончили, Малколм мне сказал: «Слушай, я собираю группу вместе с младшим братом». Так что я пошёл к ним домой в Бёрвуд и там познакомился с Ангусом, который тогда ещё был школьником. Он тогда ничего не делал, болтался просто и всё время только играл на гитаре и курил. Я помню, что он курильщик был просто заядлый, одну за одной тянул. Он мне сыграл несколько тем, которые они хотели сделать. Не помню. Их вещи или каверы. Но я в то время больше хотел быть сессионным студийным барабанщиком, у меня была работа – резиденции в Сиднее – я был на пару лет старше Малколма и женат, поэтому мне не улыбалась перспектива жить в Мельбурне ради пятидесяти долларов в неделю. Мне кажется, каждый из них такую зарплату получал, в первое время, когда они туда перебрались. А ещё мне очень хотелось играть американскую чёрную музыку. Вы можете сказать, что я упустил свой счастливый шанс. Се ля ви».

Посмеявшись, он пытается вспомнить получше. Не каждый день отвергаешь предложение группы AC/DC.

«Я был на пару лет их старше, и, думаю, социальный аспект всего этого просто не вынес бы».

Он когда-нибудь задумывался «а если бы»?

«О да, хотя не думал уже много лет. Я почти не слушаю радио. Я не представлял, насколько AC/DC успешны в мире. И я сам, возможно, умер бы той же смертью, что Бон Скотт. Но я просто не хотел всё время играть вот эту жутко громкую музыку. Для меня она слишком уж прямолинейна, и рок этот слишком уж тяжёл».

Слишком прямолинейна – нечастая шпилька в адрес Янгов. Но сейчас она – от человека, который обожает играть восьмиминутные композиции в стиле прогрессивный джаз и живёт в дружественном по отношению к хиппи Лисморе. Однако, поработав на Hard Road с Райтом, Прауд всё-таки записал барабаны для дебютного альбома AC/DC High Voltage, из-за чего он никогда не покинет список бывших членов AC/DC на ретивых фан-сайтах.

А он помнит, что сыграл только в одной песне.

«У них никак не получался один этот трек. А я как раз в студии записывался с Джорджем и Гарри, и они спросили меня, не хотел бы я попробовать сделать какую-то вещь AC/DC? А я даже не знаю, что это за песня. И даже не в курсе, приятель, что мне заплатили».

Я включаю ему «Little Lover» – по общему мнению, именно он в ней играет.

«Звучит смутно знакомо. Стиль игры похож на мой, но могут быть и наложения. Я не могу вспомнить, барабаны для чего я записывал – я слышал только гитары Джорджа и Гарри. Мы всегда писались трезвыми, железно: там не было никаких наркотиков и алкоголя и вообще ничего такого».

Интересное воспоминание, учитывая убеждённость Мика Уолла в том, что студия была «забита бухлом, травкой и сигаретами».

«Мы, бывало, по полночи сидим – пьём кофе, травим байки, то есть больше они мне травят байки. Думаю, Малколму и Ангусу очень повезло, что у них такие братья – Джордж и Алекс».

Опять этот Алекс. «Четвёртый Янг» – персонаж загадочный. Он был «очень талантлив, все братья так считали», если верить Стиви Янгу. Член группы Grapefruit Джон Перри скажет только, что «после распада мы потеряли друг друга из виду» и что, как он полагает, Алекс умер в 1997 году в Германии. (Жена Алекса, Моника, жива, и у неё всё в порядке.) Любопытно, что под псевдонимом «Джордж Александер» он значится автором песни для AC/DC – «I’m A Rebel»; группа записала её в виде восьмитрекового демо в Гамбурге в 1976 году, когда у них выдался небольшой перерыв, но так и не издали. Песня в конце концов обрела «дом» в 1980 году у группы Accept, который ей предложило музыкальное издательство Musikverlage Oktave, владелец которой – паблишер Алекса Альфред Шахт.

Но германская хэви-метал-группа не так уж впечатлилась Алексом, когда тот посетил их студию. Гитарист Вольф Хоффман рассказал канадскому сайту Metallian в 2002: «Этот парень Джордж Александер пришёл и стал нас убеждать, как ему хочется, чтоб мы её сделали, ну мы её и сыграли. Вообще на самом деле парень этот нам не понравился. Но на это ему, думаю, плевать было. Мне кажется, и мы ему не понравились особо. А он нам очень не понравился. В те дни мы совершенно не понимали, чего он говорит про всякие условия, ну, юридические условия. Мы были слишком зелёные».

Такими никто из Янгов никогда быть не может, если речь идёт о бизнесе.

***

Другой «выпускник» Стиви Райта и AC/DC – Тони Курренти, которому всю жизнь приходится мириться с тем, как коверкают его фамилию: Керранти, Куренти, Керанти и так далее и тому подобное. (Чтоб усилить обиду – его написали как Каррент в указателе в той самой биографии Мика Уолла, даром что этот английский писатель, единожды упоминая музыканта в своей книге, пишет его фамилию правильно.)

Курренти переехал в Австралию из коммуны Фьюмефреддо-ди – Сицилия в 1967 году. Его отец купил ему аккордеон, когда ему было пять лет, и он на нём играл как на барабане – и на всём вообще, что он мог раздолбать, – ложками.

«Меня ремнём драли за то, что я разломал все стулья моей мамы», – смеётся он. Он рассказывает об этом за кофе и сигаретами в южном пригороде Сиднея Пенсхёрст. Там он вместе с сыном Энтони держит пиццерию.

До переезда в Австралию Курренти никогда не видал барабанной установки. Но вскоре после того как он приехал в эту страну – ему тогда было 16, – он, идя по Кинг-Стрит в Ньютоне, услыхал при входе в церковь репетицию группы и попросил прослушаться. И вот, несмотря на то, что он даже никогда за барабанной установкой не сидел, Тони сыграл лучше, чем барабанщик той группы – тому ещё и петь приходилось.

«Я просто стал играть не на стульях, а на барабанной установке».

Удивительная история. Хочется верить, что раньше её никому не рассказывали.

«Да со мной никто и не общался, – говорит Курренти. – Но фамилию мою упоминали. В первой же биографии <«Дорога в ад» Уокера> её написали неправильно».

В 1974 году Курренти играл на барабанах в группе, состоявшей по большей части из греческих и итальянских иммигрантов, которая поначалу называлась Inheritance, позже сменила название на Grapevine и наконец остановилась на очень по-английски звучащем Jackie Christian & Flight (её ещё почему-то называли Jackie Christian & Taget). От названия Constandinos Kougios & Flight они бы никогда не отмылись, и Курренти до сих пор уверен, что в то время главную проблему для группы составляли предрассудки. С 1974 года Австралия сильно изменилась.

«Никто на самом деле особенно не любил черномазых, и вот поэтому у нас ничего не получилось – считает он. – У меня было какое-то внутреннее чувство: вот нас приглашают на радио, рады видеть вроде бы, а потом мы приходим, и все видят, что это компания черномазых. Через пять минут нас уже знать никто не хочет. Ну вот у меня сразу такое чувство, ничего не могу поделать».

Курренти познакомился с Боном Скоттом в 1968 году, когда будущая легенда AC/DC играл «бабблгам-поп» в группе The Valentines. Grapevine и Fraternity делили резиденцию в сиднейском ночном клубе Johnatan’s.

И тут явился High Voltage.

Гарри Ванда и Джордж Янг обратились к Курренти с просьбой на время поиграть вместо постоянного барабанщика AC/DC Питера Клака – в определённых кругах считается, что он барабанил в «She’s Got Balls», но Курренти возражает. Он говорит, что сыграл на всех песнях оригинального High Voltage, кроме «Baby Please Don’t Go», которая уже была записана до него, и, по словам Курренти, Клак провозился с ней две недели. А Курренти записал все остальные барабанные партии альбома за четыре ночи, работая в студии с полуночи до 4–5 утра. Платили ему 35 долларов в час – столько зарабатывал его отец в неделю. Ещё говорит, что и «Little Lover» – среди его треков.

«Без вариантов, – смеётся Курренти. – Со всем уважением к Джону там действительно играю я. Есть такие «раскаты», роллы, которые свойственны только мне и никому больше. Если у вас свой стиль, вы знаете это. Вот то же самое и с «She’s Got Balls». Я там, точно. Свой стиль я ведь знаю, надо полагать. Никаких сомнений. Сомнений ноль».

Глядя на Курренти, невозможно представить себе, чтоб такой человек когда-то играл в AC/DC: лысина, загорелое лицо в морщинах и нормальное такое пузико, которое выдаёт десятилетия пристрастий к пасте, пицце, сигаретам и кьянти. Курренти занимается бизнесом в изготовлении пиццы с 1979 года. А в 1974-м он пришёл под крыло Ванды и Янга, которые сочинили и спродюсировали привязчивый сингл «Love» и для би-сайда – рок-песню «The Last Time I Go To Baltimore» для Jackie Christian & Flight. Теперь это – из потерянной классики Alberts.

«Я записывался с Джеки Крисченом, и меня попросили остаться», – говорит он.

Клак же явно не подходил группе, и вскоре его вообще уволили.

«Я записал партии всех песен, кроме «Baby Please Don’t Go». Всю пачку, включая сингл «High Voltage», который позже выпустили <также есть на американской версии альбома>».

Но официально считается, что все эти партии сыграл Фил Радд.

«Я помню, как это записывал. Возможно, Джордж и Гарри потом переаранжировали, я не знаю. На этой песне трудно различить. Такое чувство, что поверх потом ещё записали, если вы понимаете, о чём я. Поверх мог Фил сыграть. Звучит как наложение двух записей. Когда слушаешь «High Voltage», чувствуется, что две записи одна поверх другой, но <оригинальная> не стёрта, особенно это касается барабанов. Так что я не могу с уверенностью сказать, велели ли они Филу переписать партии поверх или оставили моё. Всё остальное, никаких сомнений».

А как насчёт заявления, что запись происходила только в марте 1975-го, четыре месяца спустя после студийных сессий High Voltage?

«Нет-нет, это было записано гораздо раньше. Приберегли для сингла. Мы сделали отличную запись, и я знал, что она выйдет синглом. Все треки – гитара, бас, барабаны, не вокал – всё было записано за четыре ночи. В первую ночь присутствовал <басист AC/DC Роб Бейли>. В остальные три ночи на бас-гитаре играл Джордж. Такие вот совместные усилия у них. Так что они заложили ещё одну неделю, чтобы всё закончить. Я это помню потому, что варил нам всем кофе».

Он заразительно хохочет. Это очень сильное заявление со стороны Курренти, потому что «High Voltage» считается первым классическим гимном AC/DC и то, что известно о создании песни входит в противоречие с воспоминаниями барабанщика.

В написанной Марреем Энгельгартом биографии вице-президента Alberts по артистам и репертуару (A&R) Криса Гилби, который придумал название альбома и последующей одноимённой песни, обложку диска и знаменитую молнию в логотипе группы, упоминается некий «первый микс» песни, который ему представили Ванда и Янг незадолго перед запланированным релизом альбома.

Это он мне подтверждает: «Альбом уже был записан, и Джордж с Гарри принесли мне его послушать. В то время названия у альбома ещё не было, песня «High Voltage» тоже ещё не придумана и ни под какую концепцию не подогнана. Я сказал Джорджу и Гарри, что логичным названием для альбома было бы High Voltage. Вполне логичная связка: AC/DC и High Voltage (то есть «Постоянный/переменный ток» и «Высокое напряжение»). Я это и Майклу Браунингу предложил. Пару дней спустя Джордж пришёл ко мне и говорит, что группе название понравилось. Ну а с названием всё понеслось на всех пара?х.

А затем буквально в ту же неделю, в которую альбом доставляли в магазины, Джордж пришёл ко мне в офис с черновым миксом новой песни, которую записала группа, и называется она – “High Voltage”».

Это не единственный раз, когда AC/DC назвали песню по уже существующему альбому. Ещё раз они сделали так в 1979-м – «If You Want Blood (You’ve Got It)» на альбоме Highway To Hell появилась почти через девять лет после концертного альбома с тем же названием.

«Я послушал песню “High Voltage” и решил, что она очень сильная, – говорит Гилби. – У Джорджа был только лишь черновой, «мониторный» микс. Без всякой реверберации. Но это всё-таки было нечто более качественное, чем черновой микс. Джордж и Гарри выносили из студии только тот материал, который их удовлетворял целиком и полностью. Если б это был только черновой микс, то его бы услышали только двое, то есть сами Джордж и Гарри».

Джордж спросил, можно ли так собрать альбом, чтобы и новая песня в него вошла. Гилби сказал, что это невозможно.

«Невозможно потому, что переделка оформления, ремастеринг и новый пресс винила влетели бы в большую сумму. То есть продукт надо было бы заново прогнать через весь производственный цикл. Вы должны понять, что в те дни по сравнению с нынешними это всё требовало очень много времени: изготовить продукт, поставить его распространителям, и ведь это не только сам диск. Надо было ещё как-то объяснить распространителям, которые только что узнали имя группы, что альбом, который уже есть в каталоге, не будет готов ещё два месяца. И это – смерть, не только группы, но и Alberts как звукозаписывающей компании. Это если не упоминать об отношениях с EMI и их сотрудниками, которые рассматривали Alberts как конкурентов своего отдела A&R.

Так что альбом вышел, и продаваться начал очень хорошо. Между тем Джордж и Гарри засели в студии, чтобы сделать нормальный микс «High Voltage» – песни, в смысле. Потом они навестили меня и сообщили, что ни один из их новых миксов этой песни не несет той энергии, что у того, чернового варианта, так что его и надо выпускать. И тот «мониторный» микс в конце концов и выпустили синглом. Потом, возможно, они ремикшировали его.

Но песня «High Voltage» записана после того, как альбом с тем же названием был записан, прошёл мастеринг и был поставлен в расписание релизов. Если посчитать, то альбом тогда попадал в расписание за 6–8 недель, то есть <песня> была бы <записана> месяца за два во время мастеринга альбома».

Таковы два сильно расходящихся воспоминания о создании одной из самых важных песен AC/DC, но в то же время это и признание факта: для сингла использовали мониторный микс, слегка подчищенный. То есть можно верить Курренти, который настаивает на том, что он слышит в этой записи свои барабаны. Невозможно поставить под вопрос вклад Куррети в группу, и то, что он не признан – это просто отвратительно. Сама фамилия этого музыканта – если задуматься: идеальная для группы под названием AC/DC и песни под названием «Высокое напряжение» (оригинальное написание фамилии барабанщика Currenti похоже на английское слово current – зд. «электрический ток». – Прим. пер.) – не всплывала нигде, ни на австралийском релизе High Voltage, ни на международном его варианте, ни на T.N.T., ‘74 Jailbreak, Backtracks и вообще ни на одном, где он, возможно, играет. Американская версия альбома High Voltage, из девяти треков которой, возможно, три – с барабанами Курренти, продалась тиражом в три миллиона экземпляров. На ‘74 Jailbreak три песни из пяти – с барабанами Курренти, включая блистательную композицию Янгов «Soul Stripper», вершину оригинального австралийского альбома. Эти слепленные в альбом EP, выпущенные в Штатах в 1984-м, по официальным данным, продались тиражом более миллиона копий. То, что там играет Курренти, замечают только где-то в интернете. Но он не придирается, и ему ничего не нужно от успеха группы.

«Я всегда гордился тем, что я – часть этой истории. Этим я очень доволен. Я в этом участвовал – достаточно так сказать, это уже признание. За сессии мне заплатили. А больше я ничего и не ожидал».

В семейном ресторане Tonino’s Penshurst Pizzeria, который сейчас держит Курренти, на одной из стен – «иконостас» AC/DC в рамочке: фотографии юного худого лохматого Курренти в 70-х, обложка американского релиза High Voltage и вырезки из местных газет.

«Пицца у меня такая же отличная, как и барабанные партии. Или – бывшие барабанные партии», – смеётся он.

Его, как и Прауда, приглашали в состав AC/DC.

«За одну неделю дважды. Помню, предложили работу, но кто конкретно предложил – не помню. Мне показалось, что это решение группы, что они были бы очень довольны, если бы я вошёл в состав. Джордж и Гарри тоже за это ратовали – они были бы счастливы. Но всё было очень сложно: я уже играл в другой группе и жил по итальянскому паспорту. А они упоминали поездки в Англию, но я не мог никуда ехать, потому что подлежал призыву в армию. То есть мне бы пришлось сначала поехать в Рим и призваться в армию. Я об этом и сказал, а группу Jackie Christian & Flight даже не упомянул тактично. Слушайте, говорю, если вы собираетесь в Англию, то я не могу к вам присоединиться, потому что просто не могу выезжать за границу. Вот так всё просто».

Решение это оказалось дорогостоящим. В начале 1975 года AC/DC начали подниматься, а Jackie Christian & Flight не смогли пробиться вообще и вскоре распались.

«Да, хорошо было бы войти в AC/DC, – говорит он. – Но вот просто не мог я ездить с ними за границу. А они были группкой парней, которые хотят многого добиться, везде. Бон и братья Янги были очень серьёзно настроены. И я понимал, что они – пробьются, у них всё получится, вопрос только «когда», а не «если». Они очень сильно отличались от других. У них была хорошая поддержка. Хорошая идея. Хороший трюк.

Работа с Вандой и Янгом для меня – лучший опыт в жизни, а AC/DC – часть этого. И хотя я никогда не числился членом группы, в те четыре ночи я ощущал себя настоящей частью коллектива. Мне очень нравилось с ними, я наслаждался. И буду ценить это очень долго».

Курренти был приглашён подняться на сцену для исполнения пары песен в Chequers, Сидней, в начале 1975-го. Фил Радд уступил ему место за барабанами. В конце того же года у Курренти появилась ещё одна возможность сыграть с AC/DC, когда он уже выступал со своей новой группой, The 69ers, в Канберре. Он утверждает, что его по телефону попросили заменить на две недели Радда, который в драке сломал руку. Но на сей раз Курренти отказался из-за обязательств перед The 69ers. Работу получил Колин Бёрджесс. The 69ers в 1976 году распались.

То есть когда-то AC/DC и Курренти были близкими. Но когда он попытался контактировать с Янгами, когда те заехали в Сидней в туре Black Ice, работавшие с группой местные деятели ему отказали.

«Я очень старался как-то выйти на AC/DC, но не смог: каждый раз как будто стена кирпичная передо мной встаёт. Меня очень сильно разочаровал Сэм Хорсбург. Он меня помнил. Я позвонил в Alberts, и он мне говорит: «Где ж тебя, чёрт возьми, носило? Ты меня небось не помнишь, но я-то помню, как ты записывал High Voltage». Я сказал: «Слушай, я сейчас вообще к музыке никакого отношения не имею, но тут у AC/DC концерт в Сиднее, и я бы хотел с ними встретиться, если возможно». Сэм меня очень обнадёжил, обещал, что сделает. Я приходил к нему в Alberts».

По словам Курренти, Хорсбург обещал сделать всё возможное, чтобы встреча с Янгами состоялась, но вплоть до концерта так ничего и не проявилось. Так что Курренти просто пошёл на стадион с сыном. За кулисы они так и не попали, как ни старались. Единственное, что удалось – получить телефон одного из помощников группы. Ему сказали, что в этот вечер встреча невозможна, потому что «уже слишком поздно», а группа на следующий день едет в Брисбен.

«У меня есть сильное подозрение, что им вообще никто обо мне ничего не сказал. Уверен, если б парни знали, они б что-то придумали. Очень жаль. Я бы подождал сколько надо, но менеджер сказал – невозможно. У меня было четыре блокады артерии в ноге. Артерию блокировали в четырёх местах. Я не мог ходить. Сыну приходилось останавливаться со мною вместе каждые двадцать метров. Мне было очень больно. Впоследствии мне часть пальца ампутировали – там гангрена начиналась. Правую ногу я чувствую на 70 %, с левой примерно то же будет. Я даже сейчас больше ста метров не пройду. И я не думаю, что AC/DC получили моё послание. Но в будущем, надеюсь, мы встретимся, потому что часть меня – в этой группе. Мне ничего не надо. Меня в этой ситуации всё устраивает, я всем доволен. Проблем никаких. Уверяю вас, ни на какие роялти я не претендую».

Вообще, конечно, удивительное дело, если задуматься: человек, которого, по его словам, приглашали в самую успешную рок-группу мира, не может никак с членами этой группы повидаться. После работы с AC/DC, записи партий Hard Road и последующего Black Bruiser попытки собрать группу с измученным наркотиками Стиви Райтом и распадом собственных групп в жизни Курренти никакого волшебства уже не происходило. Он это принял и стал готовить пиццу. В апреле 2014-го, однако, он вернулся на сцену – впервые за сорок лет.

«Поиграв с Вандой и Янгом и с AC/DC, я уже от этого никакого удовольствия не испытывал, – говорит он. – Так что бросить музыку было легко. А когда у тебя пиццерия, то музыкантом быть невозможно. Тут или одно, или другое».

Цитата жизни.

Теперь, когда Курренти навещает родных в Италии, его встречают как героя. Но так было не всегда. «В 1985 году я привёз пластинку High Voltage и оставил её там, у родных. Тогда никто не знал никаких AC/DC, особенно на Сицилии, – смеётся он. – Мои родители как: если слов в песне не понимают – то всё, это не песня, я ерунда. В 2002 я приехал с детьми, и вот тогда все вообще знали AC/DC. Я говорю: у вас же альбом AC/DC с моим участием валяется тут 17 лет, у мамы в её Шкатулке славы».

***

Так много вопросов насчёт того, кто что сыграл на первом альбоме AC/DC. Остаётся вопрос: а кто сидел за барабанной установкой на «Evie»?

Во время записи Hard Road Джон Прауд записывал партии ударных под гитару или фортепиано, но до записи шедевра альбома его не допустили. Разносторонний Джордж добрался до туда быстрее него (хотя любопытно, что Тони Курренти вспоминает, как барабанил в части третьей).

«Когда я познакомился с Джорджем и Гарри, они только что вернулись из Англии, – говорит Прауд. – Они сказали: у нас есть вот эта песня, которую мы для Стиви записали. Джордж мне сказал, что он на ней играет барабанную партию, частично или всю целиком. А я, мне кажется, сыграл на, наверное, всех остальных треках. Но опять-таки экземпляр альбома я так и не получил. Может, недостаточно инициативу проявил. Честно говоря, я в то время не понимал, что я – часть истории. Относился к записи как к очередной сессии просто. Я играл в нашем городе с довольно крутыми музыкантами и их предпочитал».

Но на бесплатном концерте Райта в сиднейском Опера-хаус в июне 1974-го, перед толпой в 2500 человек (и 10 тысяч на ступеньках снаружи), в группе с Малколмом и Джорджем Прауд сыграл эту песню вживую. В тот день AC/DC аккомпанировали Райту. Малколму был 21 год, Ангусу – 19. Через месяц они заключили контракт с Alberts, и эта компания распространила пресс-релиз, в котором было написано, что музыкантам 19 и 16 лет, соответственно. Там также превозносились Питер Кларк и его дорогая барабанная установка Slingerland («первая в Австралии подобного уровня… гордость за эти прекрасные барабаны скрывает сердцебиение преданного музыканта»), Роб Бейли («чей бас – основа этого ЗВУКА AC/DC!») и Дейв Эванс («он – тот голос, который и есть AC/DC!»). Все трое в течение нескольких месяцев оказались в сопутствующем ущербе.

«Было здорово, – говорит Прауд. – Это как играть в группе The Beatles, если можете себе представить все эти крики, весь этот шум, с которым битлы сталкивались. Когда мы вышли на сцену, все эти девочки – много совсем малявок было – просто с ума сходили».

А Райт этот день даже вспомнить не может.

Пять лет спустя на «Концерте Десятилетия», на афише которого стояли Skyhooks, Sherbet, Dragon и Split Enz, Райт исполнил «Evie» – все три части – перед океаном народа, 150 тысяч человек, у Сиднейской бухты с группой, в которую входили крутые люди Ронни Пил, Уоррен Морган, Рей Арнотт, Тони Митчелл, Йен Миллер и две невероятно сексуальные бэк-вокалистки сёстры Линдзи и Крисси Хэммонд, более известные как «Гепард» – ещё один проект Ванды и Янга. Публика была потрясена. На самой крупной в своей карьере сцене озорной, загорелый заново рождённый певец – бородища, кудри, сломанные зубы – выдал всё. Бегал, прыгал, кувыркался, какие-то приёмы карате показывал, плясал как в «Иисусе Христе – суперзвезде». Радостное забвение, хорошая атлетическая форма и серьёзный вокал. Выступление жизни – не больше и не меньше.

Энтони О’Грейди стоял у сцены: «Стиви так распирала энергия, что он почти летал».

***

В День рождественских подарков 2004 года произошедшее землетрясение в 9,2 балла в Индийском океане рядом с Суматрой вызвало цунами, опустошившее побережья Индонезии, Шри-Ланки, Индии и Таиланда. Погибло 230 тысяч человек.

Международное сообщество сразу откликнулось. В том числе – австралийское рок-братство, которое 29 января 2005-го года собралось на концерт WaveAid на сиднейском стадионе Cricket Ground с целью собрать деньги в помощь пострадавшим от стихии. Одной из групп, игравших в тот день, были The Wrights – супергруппа австралийских музыкантов из групп Powederfinger, Jet, Grinspoon, You Am I. Изначально супергруппу эту собрал Гарри Ванда, чтобы записать всю трёхчастную «Evie» для того, чтобы собрать деньги в помощь Райту, испытывавшему трудные времена. Запись выпустили синглом через месяц, и она добралась до номера два в хит-параде – через тридцать лет после того, как впервые появилась в чарте.

В студии третью часть песни спел вокалист Grinspoon Фил Джемисон, также он записал часть вторую, но у него не получилось «добить» её. Потом секцию «в стиле Хампердинка» исполнил Бернард Фаннинг из Powderfinger.

«Мне всегда очень нравился голос Стиви, и я думал, что три части песни показывают всё его разнообразие, – говорит он. – Я был более чем счастлив спеть «Энгельбертову» секцию, в которой есть вот эта уязвимость, которая не слишком присуща первой части. Опять-таки это непростая песня и прозвучать в ней так же убедительно, как Стиви, довольно сложно. Я, помню, впервые услышал её ещё маленьким – и «Black Eyed Bruiser» тогда же – крутя ручку АМ-радио в нашей семейной машине Falcon 500, так что когда Ник Сестер <из Jet> пригласил меня присоединиться к ним на записи, я просто побежал вприпрыжку».

«Третья часть оказалась довольно трудной, – говорит Джемисон. – Напомню: когда Стиви пел её на ступеньках Опера-хаус он ещё и кульбит назад делал, а я уверен, что это немножко проблематично – петь и одновременно задние кульбиты выполнять. Задача сложная. Я очень нервничал, исполняя её. Невообразимо сложно было».

У Райта по этому поводу свои чувства: «Петь эту песню трудно потому, что она такая длинная. Но во второй медленной части немного отдыхаешь и к третьей уже силы собираешь».

«“Evie” – первая песня, которую я помню, как услышал по радио, – продолжает Джемисон. – Помню, ехал с отцом в машине, она заиграла, он сделал погромче. Мне, наверное, года 4–5 было. То есть для меня это песня-воспитатель. Первая часть довольно затейлива, сложна. Краму <из Spiderbait> непросто было сыграть её на барабанах. Да, это прямолинейный AC/DC, но грув чуть мощней. А барабаны играют какой-то нереальный прямой шаффл фоном ко всему этому. Но первая часть – изумительная рок-песня. И я думаю, потому песня стала таким хитом. Ник Сестер может и книгу телефонную спеть, так что и здесь он отлично поработал».

Когда песню стали играть живьём, задача играть соло Малколма из первой части выпала именно Тиму Гейзу из аккомпанирующей группы Райта The All Stars. Гейз жил в Ньюпорт-Бич на северном побережье Сиднея и, бывало, подвозил соседа Райта на репетиции. Там они джемовали с Ангусом и Малколмом.

«Я всегда считал, что это соло – очень фанковое, потому что в нём есть эдакий выброс, который мне особенно нравился, – то, как Малколм ударяет по нижним струнам, пока совершает эдакий забег, как уличная соображалка, и, как показала жизнь, ещё и великолепный гитарист старой школы – с вибрато и подтяжками струн. Я это обожаю. Что касается исполнения этого соло, то оно каждый вечер отличалось, так что, наверное, я его играл в моём стиле в то время, и на той стадии оно было довольно сырым.

Нет вообще никаких сомнений в том, что «Evie» – это очень тщательно и вдумчиво сделанное произведение – взять хотя бы то, что там три чёткие секции с определённым эмоциональным развитием. Все, кто там играют – просто прекрасны. Когда Джордж и Гарри принимаются работать над чем-то, они, чертовски уверен, вытаскивают какую-то другую сторону, которую хотят, и вот «Evie» – классический образчик их усилий».

***

То, что столь прекрасная песня никогда не возглавляла чарты по ту сторону океана, – несправедливость столь же досадная, как и трагическая и бесплодная жизнь Райта. Возможно, если бы песню крутили на радио и признали, как она того заслуживает, многое в жизни сложилось бы по-другому, в частности, Райт был бы в другом положении, не как сейчас, когда он, практически банкрот (не считая случайных чеков с роялти), живёт на южном побережье Нового Южного Уэльса и выжимает всё до капли из каких-то прошлых возможностей.

В феврале 2012 года во время своего нечастого появления на публике спел «Энгельбертову» секцию – во время исполнения трибьют-шоу «Стиви: Жизнь и музыка Стиви Райта и The Easybeats» о его жизни, которое придумали и поставили актёр Скотт МакРей и продюсер Крис Кибл. (Позже он с ними разругался, обвинив совершенно без всякого основания в том, что они его ограбили.)

Сердце кровью обливалось при виде него нынешнего, иссушенного хрупкого человечка, призрака, но вот очень вдохновляло то, как песня – а пел он её со всей сладостью и чувством, которые выдал на записи – поднимала его. Как будто он снова тот самый Стиви-рок-звезда. А не Стиви-наркоман.

«Делить сцену с этим человеком, что заняло последние пять лет моей жизни, – замечательный опыт, вне зависимости от того факта, что мне приходилось за ним следить и вовсю стараться, чтобы помочь ему блистать, – говорит МакРей. – В каком-то смысле это стало вознаграждением за всю мою работу, такое «спасибо» и время, которое останется со мною навсегда».

Приближаясь к 65-му дню рождения, Райт всё ещё держит настройку.

«Этот момент, я понимал, я могу больше никогда и не увидеть снова, и, полагаю, публика то же думала, – говорит Кибл. – Мы это появление не планировали и не репетировали, и оно стало сладко-горьким. Он взял все ноты. Публика онемела. Он просто заполнил собою всё пространство, как тот выдающийся шоумен, которым он является или, возможно, был».

Но Америка просто не раскусила ни «Evie», ни Райта. Как она вообще много чего не просекла, что в те годы создавалось в Австралии.

Джим Делехант возглавлял отдел артистов и репертуара Atlantic Records с 1969 по 1981 год. Он узнал об «Evie», когда Корал Браунинг, сестра менеджера AC/DC Майкла Браунинга, появилась в его нью-йоркском офисе с экземпляром Hard Road.

«Мне очень понравились “Evie” и “Hard Road”», – печально сообщает он мне.

Делехант сразу же подписал контракт, «уверенный, что и тут всё сложится», но это был холостой выстрел. Промотур по США сорвался – Райт плотно сидел на героине и на работу вообще не настроен был. В Штатах он умудрился, по словам Гленна Голдсмита, попросить «кого-то из рекорд-компании» достать дозу. Отчаянно нуждающийся в дозе, он раньше времени улетел в Сидней. «Evie» и «Hard Road» погибли. Тем не менее в качестве своего рода утешения взялся за заглавный трек, а Сьюзи Кватро позже перепела первую часть песни.

«Я добился, чтоб её поставили в эфир, – говорит Стив Лидс, который пришёл работать в Atlantic в 1973 году и дорос до главы отдела продвижения альбомов. Сейчас он – вице-президент направления таланты и индустрия в SiriusXM, спутникой радиостанции в Нью-Йорке. – Atlantic получил первые бабки на чем-либо, что делали Ванда и Янг. Но не случилось ничего. То-сё, туда-сюда, понимаешь ли. «Evie» отличалась от всего. Радио искало такие песни, которые звучат знакомо и одинаково. Гомогенизированные. Ну и особо эфиров и не было».

Но следующая посылка от Корал Браунинг из Австралии перевернула ситуацию.