«Не подлежит разглашению»
Надежда Плевицкая и Николай Скоблин. Париж, 1930-е
Год от года режим в Советском Союзе становился все строже. Во времена нэпа люди (пусть и не без бюрократических проблем) могли выезжать заграницу туристами, на лечение и даже на работу. В Париже побывал с семьей Леонид Утесов, а Изабелла Юрьева, Клара Милич и Наталья Тамара даже выступали там в русских кабаре. Вплоть до 1936 года граждане за 500 золотых рублей имели возможность купить в Торгсине заграничный паспорт и выехать за рубеж. Сумма была, конечно, непомерная, но все-таки шанс имелся.
К концу тридцатых железный занавес надолго захлопнулся. Большинство примет старого мира было начисто стерто из повседневности, и лишь песня слабым эхом продолжала звучать в обступающих гранитных скалах реальности. В первое время после Октября 1917-го из-за границы привозили в основном пластинки, где былые кумиры заново перепевали свои старые хиты, но порой звучали там и незнакомые прежде нотки. Так, едва оказавшись на Западе, в 1922 году любимица Николая II Надеэвда Плевицкая записывает в Берлине пластинку с песней на стихи Филарета Чернова, ставшей неофициальным гимном Белой эмиграции:
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодный ветры степные
Панихиды поют над тобой.
Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.
Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты слепая жестокая сила,
Вы как смерть, неживые снега…
О Плевицкой и ее коронной песне в своей мемуарной трилогии «Я унес Россию» вспоминал писатель Роман Гуль [6]:
«Знаменитую исполнительницу русских народных песен Н. В. Плевицкую я слыхал многажды. И в России, и в Берлине, и в Париже не раз. Везде была по-народному великолепна. Особенно я любил в ее исполнении “Сумеркалось. Я сидела у ворот, / А по улице-то конница идет…”
Исполняла она эту песню, по-моему, лучше Шаляпина, который тоже ее пел в концертах. В Париже Н. В. со своим мужем генералом Н. Скоблиным жили постоянно.
Но не в городе, а под Парижем, в вилле в Озуар-ля-Ферьер. Концерты Н. В. давала часто. Запомнился один — в пользу чего-то или кого-то, уж не помню — но помню только, множество знатных эмигрантов сидели в первых рядах: Милюков, Маклаков, генералы РОВСа, Бунин, Зайцевы, Алданов (всех не упомню). Надежда Васильевна великолепно одета, высокая, статная, была, видимо, в ударе. Пела “как соловей” (так о ней сказал, кажется, Рахманинов). Зал “стонал" от аплодисментов и криков “бис”. А закончила Н. В. концерт неким, так сказать, “эмигрантским гимном” <···> Замело тебя снегом Россия… И со страшным, трагическим подъемом: Замело! Занесло! Запуржило!..
Надежда Плевицкая на скамье подсудимых
Гром самых искренних эмигрантских аплодисментов. “От души”. Крики искренние — “Бис!” “Бис!”
И кому тогда могло прийти в голову, что поет этот “гимн” погибающей России — не знаменитая белогвардейская генеральша-певица, а самая настоящая грязная чекистская стукачка, “кооптированная сотрудница ОГПУ”, безжалостная участница предательства (и убийства!) генерала Кутепова и генерала Миллера, которая окончит свои дни — по суду — в каторжной тюрьме в Ренн и перед смертью покается во всей своей гнусности.
Как сейчас слышу ее патетические ноты, как какой-то неистовый, трагический крик: Замело!.. Занесло!.. Запуржило!..»
Уже упоминавшаяся здесь русская поэтесса Марианна Колосова писала [7]:
В эти годы мы повсюду пели,
Только песни грустные такие:
— В комиссарском кожаном портфеле
Все еще лежит судьба России.
Михаил Вавич (1881–1930)
Все правда! Только песни, бывало, звучали и задорные. На контрасте с трагической и пафосной балладой Плевицкой жизнелюб и бон-виан Михаил Вавич записывает в 1923 году в Нью-Йорке разухабистое «Яблочко», где о пережитом вспоминает чуть ли не смеясь:
Говорили Митеньке:
«Да, не ходи на митинги!»
Не послушал,
Был хорош,
Да и остался без калош…
В то же время начинают звучать голоса новых (вольных и невольных) изгнанников: Коли Негина, Веры Смирновой, Давида Медова, Софии Реджи, Даниила Дольского, Марека Белорусова, Любы Веселой, Леонида Моложатова, Петра Лещенко…
Молодые артисты исполняют уже не только старые песни.
Вот документ, датированный декабрем 1947 года. Некоторые имена и фамилии указаны неверно, есть песни, ошибочно приписанные другим исполнителям, встречаются неточности в фирмах и названиях, но главное — сам факт существования этой бумаги и ее содержание. Как и двадцать пять лет назад, Главрепертком, вместе с таможней и НКВД продолжал зорко отслеживать все новинки эмигрантской эстрады.
ГЛАВЛИТ СССР. «Не подлежит разглашению»
Список грампластинок, запрещенных к ввозу в СССР:
1. Д. Медов. «Колумбия»
1) «Письмо к матери»; «Привет с родины»
2) «Прощай, мой сын»; «Казбек» и все другие вещи в его исполнении.
2. Коля Негин. «Кисмет», «Колумбия»
1) «Лунная серенада»; «Корсетка»
2) «Оружьем на солнце сверкая» и все другие его вещи.
3. Адя Кузнецов. «Колумбия»
1) «Вы здесь, и я влюблен» и все другие вещи в его исполнении.
4. Моля и Михаил Донцовы. «Колумбия»
1) «Одесская панама»; «Ванька-ключник»
5. Даниил Дольский. «Колумбия»
1) «Прощай, красотка»; «Вот солдаты идут».
2) Циперович. «Военная сценка» (юмористический рассказ); «Торговец живым товаром» (юмористический рассказ)
6. Юрий Морфесси, у рояля князь Сергей Голицын. «Колумбия»
1) «Черные глаза»; «Калитка».
2) «Кошмары»; «Тени минувшего».
3) «Алаверды»
7. Люба Веселая и хор. «Колумбия»
1) «Казбек»; «Прощай ты, новая деревня».
2) «Ямщик, гони ты к Яру»; «О, эти черные глаза».
3) «Кирпичики»; «Прощай, мой сын».
8. Вера Смирнова. «Колумбия»
1) «Кругом осиротела»; Поппури из фабричных песен.
2) «Прощай, Москва»; «Ухарь-купец».
9. Владимир Дилов. «Колумбия»
1) «Бродяга».
10. Русский хор. «Колумбия»
1) «Маменька»; «Солдатушки»
11. Стрелецкий хор и хор Заркевича. «Виктор»
12. Хор донских казаков Сергея Жарова и все другие русские хоровые ансамбли
13. Владимир Неимоев. «Декка»
1) «Ты не грусти»; «Ах, вы, мадам!»
14. М. Водянов «Колумбия»
1) «Кобыла». «Бычок». Юмористические рассказы
15. Цыганка Анна Шишкина. «Колумбия»
1) «Понапрасну, мальчик, ходишь».
16. Станислав Сарматов. «Виктор»
1) «в нашем саду»; «Каково мое положение».
17. Павел Троицкий. «Колумбия»
1) «Вертиниада»; «Вам 19 лет» — пародии
18. Петр Лещенко. «Колумбия»
1) «Ты едешь пьяная»; «Кавказ».
2) «Яша заграницей»; «Кофе утром, поцелуй».
3) «Ночью» (фокстрот с пением); «Зараза».
4) «Где вы, моя дорогая».
Начальник отдела контроля иностранной литературы М. Добросельская, г. Москва, 15 декабря 1947 г.
Репертуар тут, в общем-то, все тот же, что попадал под запрет и раньше: цыганщина, военные «марши», уличные песенки, сатирические рассказы, ресторанные шлягеры…
Но встречается и нечто иное: песни, воспевающие жизнь заграницей, и даже песни с откровенным антисоветским душком!
Давид Медов (1888–1978)
Да-да! За, казалось бы, безобидным названием «Привет с родины» на пластинке еврейского тенора Давида Медова скрывалась даже не сатира, а прямолинейное обличение жизни в сталинской «сказке»:
Привет вам, России сыны,
Из далекой родной стороны,
Где слезы, рыданья,
Повсюду одни лишь страданья.
Где стонет рабочий народ,
Где от голода мрет хлебород…
Любимица князя Феликса Юсупова певица Вера Смирнова не была столь категорична, но и она явно не отличалась благонадежностью в глазах советских цензоров.
Прощай ты, матушка-Росия,
Прощай, Москва, моя страна,
Прощай, подруга дорогая,
Кто знает, возвращусь ли я?
Прощай, Москва моя родная,
Прощайте, кремлевски купола,
Прощай, прощай, трезвон ты мой родимый,
Кто знает, услышу ль я тебя?..
Вера Смирнова (1890–1975)
Биография Веры Смирновой, как, впрочем, и большинства ее коллег по сцене русского зарубежья, нетривиальна и полна драматических поворотов. Отыщите ее в Интернете, почитайте!
В 1926 году одессит Яков Ядов сочинил нестареющий хит «Бублички». Уже в 1929 году ноты с песенкой были напечатаны в Америке, причем сразу на трех языках: русском, идиш и английском. В Риге безымянный предприимчивый делец наладил выпуск серии песенников под общим названием «Бублички». А вскоре и «король танго» Оскар Строк сочинил продолжение — «Новые бублички», где «несчастная торговка частная» отправлялась в путешествие:
Все трын-трава,
Прощай, далекая советская Москва.
И на мне гулящей, на мне пропащей,
Дорогие шиншиля…
Если в 1929 году одесские «Бублички» уже находились в списках официально запрещенных, то что же говорить об эмигрантских «лакомствах»? С точки зрения советского цензора они просто сочились ядом контрреволюции.
Как подчеркивает лингвист Александр Зеленин в диссертационном исследовании «Язык русской эмигрантской прессы (1919–1939)» [8], «…в 1930-е годы в термине “эмигрант” формируется коннотация (сопутствующее значение. — М. К.) “активный борец с советским режимом”…»
Но ни чиновники Реперткомов ни сами эмигрантские исполнители представить не могли, что все их «белогвардейские» песни, записанные в 1920-1930-х годах, окажутся лишь цветочками по сравнению с теми, что зазвучат в годы Второй мировой войны. Именно тогда песня впервые по-настоящему выступила в роли грозного оружия пропаганды.