Лохотрон, или Водка из горлышка

Лохотрон, или Водка из горлышка

«Олигарх»

По мотивам романа Ю.Дубова «Большая пайка».

Авторы сценария П.Лунгин, Ю.Дубов.

Режиссер П.Лунгин.

Операторы А.Федоров, О.Добронравов.

Художник В.Филиппов.

Композитор Л.Десятников.

В ролях: В.Машков, М.Миронова, Л.Учанеишвили, А.Балуев, А.Краско, М.Башаров, М.Вассербаум, С.Юшкевич, Н.Коляканова, А.Самойленко, В.Стеклов, В.Кашпур, В.Головин.

«Скарабей Филмз», «Коминтерн», «Магнат», CDP Films при участии «СТВ».

Россия — Франция.

2002. 

Фильм Павла Лунгина «Олигарх» развел меня, как лоха: быстро, просто и талантливо. В лучших традициях легендарного прототипа. Первые минут пять после просмотра я искренне терзался ностальгией по 90-м годам.

То есть потом, конечно, гипноз развеялся. Все-таки не зря прошли как те десять лет, так и последние два. Что нам Лунгин, когда и бывшая команда НТВ давно лишилась нимбов, и «Новую газету» читаем, слава Богу, без намерения немедленно облить себя бензином… Однако даже и лохотронщика, когда он свое дело знает, ни на что другое не претендуя, надлежит оценить по законам, им самим над собою признанным: был заказ или не было, вкладывался прототип в картину или ограничился ролью консультанта, а все-таки другой социальный заказ — витающий в воздухе — уловлен совершенно четко. Зал кинотеатра «Пушкинский» битком набит бычьём, пришедшим полюбоваться на собственные подвиги. Березовский давно в Лондоне, а что пройдет, то будет мило, — я во многих людях, иногда весьма приличных, замечаю светлую грусть по прошедшей эпохе. Ностальгировать Россия будет всегда — то ли потому, что ей становится все хуже, то ли по причине крайней своей отходчивости. Не помнит зла русский человек, что ты будешь делать; точнее, таково уж подлое его свойство — он не прощает только слабости. Все остальное готов забыть и еще задним числом спасибо сказать за науку. «Олигарх» падает на отлично удобренную почву: смотрите, как сейчас скучно стало! Ведь народ грабят по-прежнему, и кардинальных улучшений в жизни пока не заметно, и сервилизм повылез откуда ни возьмись, словно и не было никакой перестройки… И региональные боссы источают такой елей, что смотреть тошно… Вы этого хотели, да? Получите вашу стабилизацию! И вспомните, как весело, интересно и бурно было при нас. Ведь были схватки боевые, да говорят, еще какие! Недаром помнит вся Россия П.П.Бородина (А.В.Коржакова, О.Н.Сосковца, Б.А.Березовского, В.А.Гусинского… да мало ли!). Так что перед нами своего рода «Старые песни о главном-4», на этот раз — уже про 90-е.

Для начала быстро разберемся с художественной частью, чтобы поскорее добраться до интересного; в художественной части ничего интересного нет. Даже если Лунгин делал картину без всякого заказа со стороны Березовского, у них и без того много общего: Лунгин, как и БАБ, обладает способностью внушать зрителю отменно либеральные идеи с помощью отменно тоталитарных, истинно советских клише. Но другого языка здешние массы и не разумеют! Пожалуй, в «Такси-блюзе» этих советских штампов было меньше, чем в прочих работах нашего героя (хотя и там Наталья Коляканова сыграла в лучших традициях отечественной бытовой комедии), но уже «Луна-парк» при всем космополитическом и античерносотенном пафосе был фильмом насквозь советским. Березовский всегда верит, что Бог на стороне больших батальонов, а потому предпочитает старый добрый Большой стиль. Именно по-советски выглядели все его выступления перед избирателями, именно любимцы советского зрителя получали его премию «Триумф», именно старыми советскими анекдотами тешит он сегодняшних своих интервьюеров, не забывая вставлять в речь типично итээровские и мэнээсовские словечки и постоянно напоминая о своих заслугах советского периода (прежде чем стать мореплавателем и героем, честно стал академиком — и только что не плотником). Он знает, что советская закваска в нас надолго. Потому и эксплуатирует сегодня еще один семидесятнический стереотип: раз в изгнании, да еще ссорится с властью — значит, диссидент. То есть святой. Вроде повидали мы уже диссидентов, послушали их речи, пронаблюдали в действии, а все еще верим, что святость есть отвращение к советской власти плюс равноудаление из страны.

Соответствующим образом действует и Лунгин — точно так же, как Березовский, помня о том, что перед ним совки и лохи. Стиль вполне адекватен материалу — уже хорошо. Это с коллегами по бизнесу можно говорить как с серьезными людьми, употребляя понятия и четко формулируя цели. А зрителя надо брать цитатами из нашего старого кино плюс парочкой остросовременных аллюзий на уровне подкусывания власти под одеялом (классический семидесятнический подход). Именно по этой причине фильм обречен на неуспех на Западе, кроме как на Брайтоне: вне советского контекста он совершенно беспомощен.

Значит, громоздим стереотипы времен зрелого социализма: сцена на пароходе а-ля «Жестокий романс», честный следователь из провинции, компания веселых друзей-однокашников (привет еще от «Коллег»), обаятельный и верный грузин а-ля молодой Кикабидзе… С грузином, кстати, не все так просто. Конечно, Леван Учанеишвили отработал классом повыше, чем Владимир Машков. Машков на должном уровне провел два-три эпизода (у доски с крокодилом, у Мусы в больнице, у себя на кладбище), а Учанеишвили ровен и неотразим почти все время. Но преувеличенных восторгов по поводу этой работы я не разделяю: Машкову было труднее — у него не было столь явного кинематографического образца, приходилось многое сочинять с нуля. Лунгинский же Ларри — собирательный образ грузина в российском кино; вспоминается не только Кикабидзе, но и Мгалоблишвили в «Формуле любви», и Гомиашвили в «Двенадцати стульях» — называю лишь самые очевидные аналогии. Цитат вообще много — как из семидесятнического кино, так и из раннеперестроечных фильмов (Лунгин отлично понимает, что перестроечные штампы, насаждавшиеся с истинно тоталитарным пафосом и рвением, лучше всего помнятся тем, кому сейчас за тридцать.) Ностальгия по 1986–1988 годам у населения крайне сильна: все до сих пор любят программу «Взгляд», эпоху первых кооперативов, радикальных послаблений и головокружительной смелости… все это еще до полного развала, до отпуска цен и окончательного перехода власти в руки мафии. Об этих временах и написаны лучшие страницы романа Юлия Дубова «Большая пайка»… Но роман писался до изгнания Березовского, а теперь уже и самого Дубова, и задача у него была другая. Задача была — посмотреть, чем «новые русские» заплатили за свой взлет. Экранизация делалась с совершенно другими целями.

Кстати, именно в 80-е у счастливых обладателей видаков появилась возможность посмотреть «Однажды в Америке» — фильм, породивший бесчисленные подражания и точно так же отличающийся от экранизируемого романа Гарри Грея, как и «Олигарх» от «Большой пайки». «Олигарх» отсылает к шедевру Леоне на каждом шагу, но разница очевидна всякому беспристрастному зрителю, и не в одном только уровне дело. Леоне подчеркнул, вывел на первый план тему неизбежной расплаты, мотив перерождения молодой дружбы, едва намеченный у Грея (романный Лапша жалеет не столько о дружбе, сколько о собственных загубленных талантах и душевных качествах). Лунгин скомкал, почти убил тему распада дружеского круга, которая доминировала в «Большой пайке» и обеспечивала львиную долю ее обаяния. Кроме истории Виктора Сысоева, данной в крайне беглом пересказе, ничто не напоминает о расплате четырех друзей за внезапное обогащение. Тема другая: слом времен, смена типажей. Вспомните, кто грабил вас тогда, сравните с теми, кто грабит вас теперь, и почувствуйте разницу! Вопрос из серии «Что легче — килограмм железа или килограмм пуха?», то есть чисто лохотронский. Не сразу и сообразишь, что кило железа и кило пуха весят одинаково.

В этом смысле Машков, пожалуй, идеально выполняет поставленную задачу: свой хваленый мачизм он совершенно пригасил. Наоборот, перед нами тихоня, интеллигент, терпящий катастрофическую неудачу при первой же попытке сделать что-нибудь крутое (пароход на мель посадил). Вся сила — в интеллекте, в неотразимом шарме, в нежности, с равной щедростью изливаемой на женщин и мужчин. Слезы на глаза он вызывает с поразительной легкостью и, страшно сказать, почти всегда искренен — вон он трагически шепчет Виктору Сысоеву: «Ты дал им слово? И не можешь сказать мне? Уходи, Витя. Уходи».

И это не грозное предупреждение мафиози, а оскорбленная, нежная душа отвергнутого любовника; и Виктор тут же ломается. Друзья гораздо нежнее друг с другом, чем с подругами (тем более что Наталья Коляканова в роли подруги Виктора лишена всякой сексапильности, а Муса вообще любит только жрать). Никакой жестокости нет в олигархе Маковском, никакого подчеркнутого мужчинства: в порыве гнева ударив по кнопке звонка в офисе, он тут же испуганно осматривает собственную хрупкую руку — не повредил ли. Более того, на протяжении картины Маковского дважды бьют (причем он и не думает сопротивляться за полной бессмысленностью таких попыток), один раз братки, другой раз менты, недвусмысленно олицетворяющие новую власть. Параллель выстраивается знатная: оба раза умный и деятельный полукровка избит наглым и завистливым быдлом! Как в хорошем, интеллигентном школьном фильме (в неинтеллигентном правильный отличник был отрицательным героем).

Наше старое кино Лунгину известно не понаслышке и не вприглядку — слава Богу, начинал как правоверный советский сценарист. Вовсе не ставлю ему это в вину: на фоне новорусского новодела все советское выглядит добротным и, по крайней мере, профессиональным. «Олигарх» — профессиональное кино, столь же убедительное, как и речи Бориса Березовского во время его карачаево-черкесской предвыборной кампании. В конце концов, Машков-Маковский тоже очень достоверен, когда с простой, слегка виноватой улыбкой говорит работягам: «Я сделал себя богатым человеком и теперь сделаю богатыми вас. Голосуйте за Ломова!» Во второй момент обхохочешься, но в первый — даже трогательно. Иной вопрос, что реальный Березовский подкупал своим откровенным цинизмом, он-то, в отличие от Гусинского, никогда не рядился в белые одежды.

В Платоне Маковском цинизма нет ни на грош, и это уже серьезное упущение. На его большие глаза слишком часто наворачиваются скупые мужские слезы, он слишком сильно любит своих друзей и родину, слишком по-русски бесшабашен и алогичен и так по-честному не желает делиться с братками, что поневоле задаешь себе вопрос: может, они и впрямь все были святые, эти бывшие юные гении с межвузовских семинаров по экономике? Может, они и впрямь научились делать деньги из воздуха и Мавроди спас бы Россию, если бы ему не помешали, а Березовский, дай ему волю, вывел бы страну в мировые лидеры?

Только потом начинаешь понимать, что этот крайне обаятельный персонаж (на положительность которого работают решительно все советские примочки — лих, храбр, упрям, любвеобилен, друзей обнимает, к роскоши равнодушен, водку из горлышка пьет) чуть было не сделал президентом губернатора Николая Ломова, впоследствии главного злодея. На злодейский имидж Ломова работают уже перестроечные штампы, почти свинцовые по своей убедительности: толстый, развратный, жадный, завистливый, не любит евреев. Но ведь его, такого гнусного, Платон Маковский чуть не посадил на шею стране, специально телеканал под это дело купил! Правда, во время предвыборной кампании мы Ломова почти не видим, так что и отвращения он вызвать не успевает. Мы даже готовы поверить, что Платон все делает правильно. Отвратительность Ломова вылезает потом, когда он с олигархом ссорится из-за чистой ерунды (проигрывает на бильярде, обижается на «дурака»). Полагаю, тут отражены не столько отношения Березовского с Путиным, сколько недолгий роман Анатолия Быкова с покойным генералом Лебедем. На фоне Лебедя Быков многим казался ангелом в конце 90-х, но не надо забывать, кто оказал Лебедю решающую поддержку. Конечно, протеже олигархов становятся плохими, только когда выходят из-под олигархического влияния: слушался бы нас, так и был бы хорошим… Однако какая-то тут неувязочка, воля ваша. Ничего себе Платон, истинный любитель родины, мучительно тоскующий по ней в замке под Парижем! Продвигал откровенного монстра с вот такой недвусмысленно обкомовской будкой, народу его рекомендовал, а сам компромат исподтишка готовил на будущего народного избранника. Честными журналистами прикрывался, на панель их вывел (вообще, демонстрируемая в фильме пару раз программа канала ИТВ «В галстуке и без» — шедевр пародийного жанра, безвременно увядшего в России; Лунгин отлично понимает, чего на самом деле стоит журналистская свобода под олигархическим патронатом). И вы мне этого Платона предлагаете любить, в крайнем случае уважать? «Вон ступайте!» — как сказал железным голосом следователю Шмакову отвратительный гэбист Корецкий (А.Балуев).

С Корецким тоже выходит определенная неувязка. Роскошны его демагогические монологи — разумеется, шитые белыми нитками (сценарий-то Бородянский писал), но они ведь рассчитаны на обывателя, в крайнем случае бывшего мэнээса, а потому схаваются. Вот он называет себя потомственным дворянином и говорит, что десять поколений его предков служили Отечеству при всех режимах. Узнаете? На таких фельетонных гэгах строится весь рисунок роли. Однако видеть в Маковском альтернативу Корецкому, принципиального борца с ним — увольте. Когда прижало, преспокойненько с ним сотрудничал и, более того, под ним ходил. Но не ищите логики или тем более принципиальности в поступках Платона: предлагается все проглотить под соусом из необъятной харизмы — герою равно сочувствуешь, борется ли он с чекистом или, кривясь от омерзения, идет на его условия. Вот он купил мороженое и аппетитно откусил: «Научились наконец делать!» Вот секунду спустя то же мороженое с отвращением выбросил в окно: тьфу, какая гадость! Ну что тут скажешь? Научились делать гадость! Полагаю, этот вывод и есть главное следствие как из нехитрого силлогизма с мороженым, так и из всего произведения Павла Лунгина.

Пару раз мне вспомнилась пафосная фраза Писарева: «Не имея возможности показать нам, как живет и действует Базаров, Тургенев показал нам, как он умирает». Тургенев, положим, имел все возможности показать, как живет Базаров; не в цензуре было дело (едва ли Базаров был задуман заговорщиком — он лягушек резал). Иван Сергеевич попросту не знал, как проводит время демократическая молодежь во время учебного семестра, да и скучно ему это было. Лунгин избегает показывать собственно олигархическую деятельность Платона Маковского в силу иных причин. Замечали ли вы, что новый русский язык старается обходиться без существительных, даже там, где глаголы сильного управления, казалось бы, императивно требуют зависимого слова? Я проплатил, он привез, мы отгрузили, скажите там Вовану, чтобы проконтролировал, — глаголы есть, объекты отсутствуют. Выражения «работать в фирме» и «заниматься бизнесом», столь модные в середине 90-х, тоже ведь ничего не значат: работаю на работе, занимаюсь занятиями… Как говорит в фильме вор в законе Ахмед Ташкентский, «решаю вопросы». Конкретизировать нельзя. Не имея возможности показать нам, как живет и действует Маковский, Лунгин показывает нам, как он занимается любовью, обедает, острит и дает интервью. Потому что показ собственно работы олигарха навеки погубил бы его позитивный имидж. Мы же знаем, что в этой работе Маковский и его великий прототип отнюдь не руководствовались моральными принципами. Что касается «гениальных схем», которые в фильме, в романе и в реальности придумывает главный олигарх, они больше напоминают эстрадные репризы и решительно ничего не проясняют в источниках обогащения олигархата. Или нет — проясняют. Олигархи разбогатели, потому что они умные, а все вокруг дураки. К этой мысли Лунгин подводит зрителя ненавязчиво, но уверенно.

Не знаю, возможно ли в России легальное обогащение в березовских масштабах. Один темпераментный экономический журналист клялся мне всем святым, что схемы Березовского были абсолютно законны. Охотно верю, особенно если учесть, что закон в России традиционно щеляст. Однако вся бурная экономическая деятельность Березовского, законная или незаконная, служила единственной цели — росту его империи. Так же обстоит дело и с Платоном Маковским. На все остальное олигарху глубоко наплевать, но такой олигарх Лунгина не устраивает. Ему подавай преобразователя Вселенной.

При желании — но только при очень большом желании! — из картины можно вытащить и еще один вывод: вот, значит, лицо Машкова в финальном кадре. Вот финальный красный титр: «Олигарх». К этому он, стало быть, пришел.

В свое время барина, бонвивана, преуспевающего советского драматурга Галича (несколько раз упоминавшегося в фильме) укрупнил, до хруста выпрямил талант, превративший сентиментального конформиста в трагического бунтаря.

У олигархов особый талант, он тоже укрупняет и выпрямляет своего носителя. Был обычный советский мэнээс, балагур, склонный к компромиссам, храбрый, но заурядный, умный, но легковесный. Теперь он заработал большие деньги. Прошел через нечеловеческие испытания. И вот он какой стал, вот она, русская олигархическая гвардия, первое поколение отечественного дикого бизнеса. Если кто уцелел, конечно. Вот они — ни черта уже не боящиеся, более крутые, чем сами воры в законе, покровительствовавшие им когда-то. Воры давно прогнили, у них один принцип — умри ты сегодня, а я завтра. У олигархов принципы есть. Их выковал капитализм, закалила прослушка, облагородило общение с творцами. Увы, и в это не верится. Ибо все друзья Платона, олигархи классом помельче, от больших денег и рисков не только не усовершенствовались духовно, но расползлись в кисель прежде времени. И все предали, все, кроме верного Ларри. Однако и верный Ларри утратил половину юного обаяния, нечто волчье поселилось в нем. Тут Учанеишвили отлично сработал: ничего не осталось, кроме ненависти. Если это и есть истинный итог философских блужданий и титанической борьбы, то, воля ваша, всего этого можно достичь без всякого ущерба для родины. Без воровства, убийств и связей с Кремлем.

Особенно грамотно проработал Лунгин расстановку персонажей… А впрочем, за него в этом смысле поработала действительность: ну нет никакой альтернативы Платону и Ларри! Ни в одной сфере русской жизни не найдется персонаж, который мог бы хоть отдаленно и приблизительно с ними конкурировать. Перефразируя классика: «Какой матерый человечище! Кого в России можно поставить рядом с ним? Некого!» Примерно по тому же принципу делались в советское время фильмы о Ленине: все окружение героя подбиралось так, чтобы центральный персонаж — разумеется, простой и контактный — все-таки возвышался над средой на три головы. Хоть «Ленина в Октябре» вспомните, хоть «Кремлевские куранты»: враги сплошь отвратительны, друзья сплошь прекрасны, но мелковаты, власть, которую свергают большевики, слаба и растленна. Еще мелькает где-то творческая интеллигенция, прекраснодушная и слабонервная, но она мигом смекает, где реальная сила, и торжественно примыкает к ней. В фильме Лунгина роль творческой интеллигенции играет «special guest» Лион Измайлов, персонифицирующий нравы прикормленных творцов: пьет, кушает и униженно благодарит за внимание к нашей культуре. Удивительно, что Измайлова уговорили сыграть столь унизительную роль, а впрочем, кто же, как не он, играл ее все эти годы? Хазанов и иже с ним брезгливо вспоминали, как им приходилось выступать в качестве дежурного блюда на кремлевских обедах-концертах. А что ж, господа, проделывать то же самое на новорусских банкетах было приятнее? Свободой сильнее пахло? Или икрой?

Вот и получается, что в 90-е годы самым положительным, ярким, достойным подражания героем был олигарх. Конечно, ерепенился по окраинам страны какой-то рабочий класс… какие-то шахтеры, подкармливаемые каким-то градоначальником, стучали касками на мосту… В кадре у Лунгина один раз даже появляются пролетарии, доверчиво слушающие олигарха, кивающие и переглядывающиеся. «Густо, мол, говорит, прост, как правда». Да и задумаемся всерьез: кто был лучше Березовского с Гусинским? Энергичнее, умнее, ярче, храбрее, наконец? Может быть, свободная пресса? Ай, не смешите, в фильме Лунгина свободная пресса только и ждет, как бы лечь под олигарха, и в конце концов буквально достигает своей цели, отдаваясь ему в скромной квартирке на полу. Может, народ? Да народ до такой степени дал себя одурить, что на Украине за тех самых олигархов акции и проводит (Тимошенко — это же киевский Березовский в юбке, да еще и в более привлекательной оболочке), а в России на митингах в защиту НТВ плечом к плечу стоял, искренне веря, что способствует свободе слова! И невдомек ему было, что участвует он в гигантской провокации, хорошо бы с жертвами (тут же святого слепили бы из каждого, кого милиция дубинкой ударила). Про интеллигенцию, особенно творческую, говорить мне не надо. Про кремлевскую публику — тоже. А уж какая из коммунистов альтернатива Маковскому-Гусинскому-Березовскому — тем более лучше не вспоминать, поскольку девять десятых коммунистических воротил брали деньги у «преступного режима» и ни на секунду не верили в собственные идеалы. Объективная картинка? Не было в 90-е годы другого героя! Но это мы с вами понимаем, что во времена тотального развала правых и благородных попросту нет; стандартный зритель, воспитанный пропагандистскими штампами дряхлеющей империи, думает, что раз все вокруг героя плохи, то он попросту обязан быть хорошим. Не может же быть, чтобы никто не был хорош! Есть, конечно, положительный следователь из народа, но ведь и он берет сторону олигарха, в чем нет вовсе никакой исторической правды и даже сюжетной логики, а художественная убедительность налицо! Потому что враги Маковского показались ему хуже, чем сам Маковский.

Короля играет свита. С этой ролью она справляется превосходно. Почти не показывая героя (Маковский проводит на экране едва ли треть экранного времени), наглядно демонстрируя омерзительность его противников и жертв, Лунгин по-советски добился своего: Машкову, собственно, и играть ничего не надо. Он хорош уже по умолчанию.

А что вы хотите? Юлий Дубов, писатель очень талантливый и человек быстрого ума, в одном из интервью заметил: Березовский — это катализатор, незаменимый ускоритель всех процессов, к которым он причастен. И невдомек зрителю «Олигарха», что по милости истории Березовский катализировал процессы распада и деградации, причем делал это с явным забвением законов физики. То есть несколько переускорился и вылетел за пределы системы. Он и в 30-е годы непременно ускорял бы процесс строительства социализма и стал бы первой жертвой репрессий, поскольку тоже переускорился бы, вместо социализма начав строить дикий капитализм. Олигарх вообще выбивается из любой системы. Он обречен избавиться от друзей, лишиться покровителей и в конечном итоге покинуть страну, потому что никогда не может остановиться. Как тот джинн в повести Стругацких, который был создан мгновенно удовлетворять все свои потребности и оглушительно лопнул на полигоне, высосав из окружающих несколько тысяч золотых коронок, сотню часов и все наличные деньги.

«Понедельник начинается в субботу» имеет подзаголовок: «Сказка для младших научных сотрудников старшего возраста». Жаль, что Березовский в том возрасте и статусе читал другие книжки.

Ну и последнее. О любви олигарха к родине. О том, как он тоскует во Франции, смотря РТР и ОРТ.

Однажды я спросил Андрея Синявского, который знал фольклор как мало кто: почему во всех славянских мифологиях появление вампира вызывает такой ужас? Вот приходит, допустим, член семьи, любимый прадед. Вместо того чтобы радоваться, все его боятся. Ликовать надо — воскрес!

И Синявский мне в своей серьезно-иронической манере пояснил: но ведь они знают, что восставший покойник способен жить только за счет живых! Сосать кровь — форма его существования, и сосет он ее именно с любовью, с поцелуем! Он любит своих родных — и потому пьет из них кровь, это единственно доступный ему вид любви!

И в этом смысле олигархи, бесспорно, любят свою родину. Они не в силах любить ее иначе. Возможно, это их трагедия. Но мне все-таки кажется, что жалко в этой ситуации не их.

Мне не так уж важно, законны или незаконны были схемы Гусинского-Березовского-Ходорковского-Смоленского-Маковского. Мне важно, что в результате действия этих схем не создавались ни материальные, ни духовные ценности, а огромная часть страны вела призрачное, виртуальное существование, развращаясь до предела морального падения. И все это время говорила о своей любви к родине.

Мне не важно также, хороши или плохи противники упомянутых героев прошедшего времени. Никакой Путин и окружающая его мерзость не заставят меня любить тех, из-за кого я в собственной стране чувствовал себя безнадежно чужим все это время. Я готов любоваться Березовским издали, как любуются смерчем, но тосковать по нему — увольте.

Вся эта эпоха была как паленая водка из горлышка — любимый лейтмотив лунгинского фильма. Лихо, быстро, крепко, по башке ударяет.

Но как потом выворачивает! И как голова болит!

№ 1, январь 2003 года