1. How Much Is the Fish?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. How Much Is the Fish?

Успех – это девяносто девять процентов случайности и один процент таланта. Случайностей в нашем мире хватает, а вот талант – большая редкость… Прикоснуться к таланту в самом начале пути – это как пережить чудо.

Леонид Бурлаков

Хватит умничать! Пора ввести в текст портрет героя. Когда всем откроется абсолютная истина, человечество с несомненным единодушием признает в Бурлакове второго Леонардо. И это справедливо, ибо Леонид Владимирович умеет все: делать деньги из воздуха и воздух из денег, ездить на транспорте с правым и левым рулем, снимать и монтировать клипы, продюсировать альбомы, работать библиотекарем, почтальоном, кочегаром, психологом, читать студентам лекции, создавать из подвалов пломбированные студии, а затем их разрушать, вести дискотеки, рок-фестивали и телепрограммы, писать статьи, командовать ротой, батальоном, фронтом, быть непревзойденным переговорщиком и образцовым семьянином. А кто не знает – пусть и не говорит.

С Бурлаковым я знакомился как минимум дважды – в 95-м и 96 годах. Эти встречи сопровождались обильными чаепитиями, о чем достоверно написано выше. Куда ты так высоко голову задираешь? Не так далеко, в самом начале книги.

…В отличие от ровесников, наш герой всегда был подобен многорукому Шиве. В школе учителя называли его “спекулянтом”, но наградили при этом почетной грамотой за проведение дискотек. На уроках химии Бурлаков писал тексты группе “Мумий Тролль”, но затем взял непродолжительный тайм-аут – отрулил в армию, где основал первый в Приморье видеосалон. Там местное офицерье дружно зырило порнуху + концерт “Троллей” 1987 года, записанный на бытовую камеру. По признанию Бурлакова, эта видеокассета помогла ему тогда “не скурвиться”.

Очутившись на гражданке, стройный как жердь Леонид Владимирович умудрился проплыть половину земного шара в качестве матроса первого класса и штурмана-судоводителя, вести музыкальную передачу на владивостокском телевидении и активно катализировать местное рок-движение. Все это он пытался делать одновременно.

Насмотревшись на мир, Бурлаков надумал основать во Владивостоке первый пластиночный магазин. Учитывая тогдашние экономические реалии, это была авантюра чистой воды. Но человек-победа считал иначе.

“В 94–95 годах я работал в баре-ресторане на судне, – вспоминает он. – Там меня научили таким понятиям, как „себестоимость“ и „прибыль“... всем этим ласковым словам. Со временем мне предложили работу коммерческого директора с ежемесячным окладом 2500 долларов, но я отказался. Через полтора месяца, когда у меня закончились деньги, я в восемь часов утра придумал открыть магазин компакт-дисков. И вот 24 апреля 1995 года мы открылись”.

Магазин располагался в самом центре Владивостока, правда, в полуподвальном помещении, площадь которого приходилось делить пополам с парфюмерном ларьком. Предполагалось, что женщины, пришедшие сюда покупать духи и лаки, тут же ринутся приобретать новый альбом Ice-T или Боба Дилана. Не говоря уже об Аллегровой с Ветлицкой…

Чтобы покрыть долг, который Бурлаков взял под пятнадцать процентов в месяц, и при этом остаться в живых, магазину нужно было ежедневно продавать хотя бы тридцать дисков. Как гласит история, в первый день было реализовано всего шесть пластинок. Во второй – восемнадцать.

“У моих партнеров-одноклассников появилась мысль, что это – конец, – улыбается Бурлаков. – Настроение было на нуле. В этот момент в парфюмерный отдел вползла бабушка и начала выбирать дезодорант – ей, скорее всего, не нужный. И тут я говорю партнерам: „А если я ей сейчас продам пластинку, вы поверите, что не все безнадежно?“ И они мне так скептически отвечают: „Ну продай!“ Я тут же втюхал ей какой-то русский сборник, после чего все воспрянули духом. В следующую смену мы реализовали уже двадцать семь пластинок, а через полгода продавали по двести дисков ежедневно”.

Вдохновленный стартовыми успехами, Бурлаков занял под проценты очередные пять тысяч и направился в Москву закупать модные диски. Леня чувствовал, что ему надо развиваться дальше. В Приморье он достиг всего, чего мог добиться бизнесмен, специализирующийся в такой иррациональной сфере, как российская рок-музыка.

Столица бывшему диджею с Дальнего Востока пришлась по душе. “Москва – это большой базар, – делился первыми впечатлениями с земляками наш герой. – Ходишь по рядам, выбираешь товар. Если есть деньги – покупаешь. Если нет – можно взять в долг, а потом отдать. Если тебе этот товар в принципе не нужен, но ты хочешь, чтобы он у тебя был, – тогда начинаешь думать. И появляются хорошие мысли”.

Через несколько месяцев Бурлаков в свойственной ему манере принялся навязывать этому городу свои законы. Не без труда ориентируясь в незнакомой обстановке, он уверенным голосом говорил своим владивостокским шоферам: “В Москве, если не знаешь дорогу, всегда поворачивай направо”. Водители в подобный экстремизм не врубались и поэтому менялись каждые пару месяцев – чаще, чем у Ксении Собчак.

Со временем Бурлаков не на шутку вгрызся в пластиночный бизнес, осуществляя поставки западных дисков во Владивосток еще до того, как они прошли растаможку в Москве. Он наладил четкую систему сбыта, благодаря которой, к примеру, новый альбом U2 продавался во Владивостоке в тот же день, что и в Дублине. Видя такую нечеловеческую активность, московские дистрибьюторы кусали локти…

Вскоре рисковый коммивояжер обзавелся собственной точкой на “Горбушке”, изучая рынок компакт-дисков практическим путем. И в какой-то момент наш пилигрим понял, как выдохнул: впарить в этой стране можно все. Стоя на промозглом ветру и продавая компакты безнадежной группы “Старый приятель”, он вспомнил про незнакомую бабушку из Владивостока, которая хотела приобрести дезодорант, а купила сборник поп-музыки. Вспомнил, как в средней школе вжучил по двойной цене учительнице сапоги Salamander. Вспомнил, как на Приморском телевидении при помощи бесплатной рекламы продавал тоннами аудиозаписи. И тогда Леня понял: все зависит от того, не что продавать, а как продавать.

И напала на Бурлакова лютая тоска. Он не мог ответить на вопрос, почему торгует “всяким отстоем”. Чувствуя в себе потенциал Малкольма Макларена, Леня не понимал, почему у него на лотке не лежат диски любимых владивостокских групп: “Депеша”, “Туманный стон”, “Опиум”, “Третья стража”, “Мумий Тролль”. Групп, которым он реально помогал в далекие восьмидесятые. Групп, которым он построил “Dekada Studio”, скоммуниздив со стройки кирпичи и разведя собственное мореходное училище на сумасшедшую сумму в 70000 советских рублей.

Это были сущие вопросы-наказания, на которые в голове у Бурлакова не существовало ответов. И вскоре, словно по мановению волшебной палочки, он неожиданно встретил своего школьного приятеля Илью Лагутенко. Когда-то у них была суперпопулярная на Дальнем Востоке группа “Мумий Тролль”. И хотя талантливый Илья жил в Лондоне, а сам Леня – в Москве, эмоциональная почва для грядущих подвигов была готова.

…Вся эта история больше похожа на легенду. Как-то раз, плавно дефилируя по Тверской, владивостокский коммерсант увидел в толпе знакомое лицо. Он не поверил собственным глазам – ему навстречу собственной персоной двигался Илья Игоревич Лагутенко, который уже несколько лет проживал в городе Лондоне. Если бы бронзовая кобыла под Юрием Долгоруким чихнула, Бурлаков, наверное, удивился бы меньше. Дело было зимой 96 года.

Лохматый и по-модному всклокоченный Лагутенко, одетый в приталенный китайский военный китель, выглядел на фоне всунутого в лыжный свитер Бурлакова настоящим лондонским денди. В столицу Илья прибыл не от хорошей жизни – одна из московских фирм задолжала ему деньги за брокерские услуги, и их необходимо было срочно экспроприировать.

Неожиданная встреча со школьным другом взорвала атомный мозг Бурлакова. Он вспомнил начало 80-х, когда они вместе с Ильей создали “Мумий Тролль”. Звонкий голос Лагутенко, поющий о том, что “ночь прекраснее дня”, звучал на торговых кораблях, в уссурийской тайге, на волнах японского и финского радиоэфиров. Красавицы-яхты бороздили Тихий океан, лихие скейтбордисты рассекали по притихшим микрорайонам, а в их привезенных из Японии плеерах звучали хиты “Мумий Тролля”. Затем Лагутенко уехал в Китай, а после в Англию, лишь изредка делая наброски новых песен. С владивостокскими друзьями он не виделся около пяти лет.

…На следующий день воодушевленный судьбоносной встречей Бурлаков устроил Илье специфическую экскурсию по Москве, показывая новые заводы компакт-дисков, оптовые склады пластинок, рынок на “Горбушке”. Леня блистал энциклопедическими знаниями и сыпал цифрами, рассказывая Илье, какими гигантскими тиражами продаются новые альбомы Пугачевой и Меладзе. Его глаза блестели, как паркет в Кремлевском дворце, а руки описывали концентрические окружности. Бурлакову надо было любой ценой убедить Лагутенко, в талант которого он свято верил, войти второй раз в ту же реку.

“Не пора ли нам подумать о новом „Мумий Тролле“?” – накачивал школьного друга Бурлаков, сидя на дне рождения у знакомого пирата в клубе “Табула Раса”. Лицо Лени выражало неподдельную страсть. Лицо Ильи недоверчиво внимало. И сомневалось...

На вопрос Бурлакова, делал ли Лагутенко что-нибудь в последние годы, хитмейкер “Троллей” ответил: “Ну делал… Только кому это все надо?” Тогда морально готовый на любые аферы Бурлаков запустил в ход последний аргумент: “У меня есть деньги, чтобы записать в Лондоне пять-шесть песен”. В беседе зависла пауза. “Давай сделаем по-другому, – ответил после некоторых раздумий вокалист “Троллей”. – Мы найдем еще деньги, одолжим, в конце концов, но запишем альбом целиком”.

Со стороны это уже напоминало торг. Прогресс в переговорах был налицо. Как бы там ни было, вскоре процесс пошел.

Почувствовав поддержку, Илья начал писать Лене эмоциональные письма, которые отсылал факсом в Москву. Интернета еще не было, разговаривать по межгороду было дорого. Зато в эпистолярном жанре будущие компаньоны добились заметных успехов. Одна из идей Лагутенко выглядела следующим образом: “Я хочу соединить вместе Lighting Seeds, Space, Sleeper, Dubstar, Cardigans, Edwyn Collins, Squeese, Garbage + Blur, ABBA, Amanda Lear, Sex Pistols… Я хочу добиться (а может, это и получится) неповторимого „Мумий Тролля“. Плагиатор из меня, ты знаешь, никудышный… Своих идей миллион, но я – человек нерешительный”.

Решительности можно было одолжить у Бурлакова. С запасом. Вспомнив о том, что у него в Москве есть знакомый журналист Кушнир, он приехал ко мне в гости и убедил помогать будущей владивостокской рок-сенсации. Леня ангажировал меня заниматься пресс-поддержкой еще не существующего альбома и параллельно не давал расслабиться Илье, чуть ли не ежедневно забрасывая его пожеланиями присылать новые песни.

Через несколько недель Илья прислал композицию “Вдруг ушли поезда”. Прослушав строчку “никогда не любим, не забыт, не открыт”, Бурлаков вдруг понял, что новый “Мумий Тролль” неизбежен.

Следующая присланная Лагутенко кассета содержала брит-поповскую композицию “Кот кота”, написанную еще в Китае “Девочку” (со словами “пьет своих девчонок сок”) и странноватую песенку “Утекай”, напоминавшую шлягер Пугачевой “Улетай, туча”. “Услышав „Утекай“, я просто выпал в осадок, – вспоминает Леня. – Попросту умер. Когда я рассказывал людям про новый „Мумий Тролль“, я начинал беседу с прослушивания „Утекай“. А Илье после этого я сказал: „Делай что хочешь! Я вообще не буду влезать ни в твою музыку, ни в твои тексты… Но если этот альбом провалится, мы с тобой встретимся через десять лет“”.

Надо хорошо знать Бурлакова, чтобы понимать, кто именно послужил прототипом пословицы “обещать – не значит жениться”. Как только Леня решил не редактировать тексты, он тут же заставил всех знакомых написать на присланные Ильей песни рецензии, которые моментально отправлял в Лондон.

Бурлакову грело душу, что вокалист “Троллей” начал прислушиваться к мнениям друзей. “Со мной Лагутенко советовался, поскольку считалось, что я – эксперт по компакт-дискам и как будто бы знаю, что именно надо продавать, – вспоминает Бурлаков. – К ребятам Илья прислушивался, потому что его, наверное, пообломала судьба, и он научился ценить чужое мнение. Раньше у него этого не было”.

Незадолго до начала сессии Лагутенко написал часть нового боевика “Владивосток 2000”. Послушать его мы толком не успели – со слов вокалиста “Троллей”, песня была о том, как Владивосток катится в … Мол, конец света оттуда и начнется. А еще за неделю он прислал в Москву письмо, которое порадовало меня творческой свободой и здоровой наглостью.

“На подпевках у нас будут английские девчонки, которые хором станут повторять куплеты на ужасном русском языке с акцентом, – писал Илья. – В первом клипе нам надо снять настоящих трансвеститов, целующихся парней, скучающих проституток. Такая мы, б… шокирующая группа. А вы чего хотели?”

Мы хотели, чтобы быстрее стартовала запись. Когда у Лагутенко набралось десять новых песен, Бурлаков засел за калькулятор. По скромным подсчетам, для записи альбома надо было найти порядка тридцати тысяч долларов. Поиски денег Леня начал с себя, как Горбачев – перестройку. Бурлаков вложил в процесс все свои заработки за последний год, легко разорив собственный пластиночный магазин (“если бы не предновогодние продажи, нам было бы трудно”) и заложив квартиру. В августе 1996 года он выехал к Илье для записи альбома “Морская”. Как сказал бы вождь Мао, портрет которого висел в лондонской квартире Лагутенко, “огонь по штабам начался”.