Даниель Кюбльбек или быстрое вытирание бедер

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Когда Даниель впервые предстал перед жюри «Германия ищет суперзвезду», я вдруг подумал: «Поет он — так себе. Но какое шоу! В нем что–то есть. Только вот что?»

Нам на кастинге попалась талантливая ни на что не похожая птичка. Истинный уникум. Человек с хорошим голосом, но не умеющий петь. Личность, достойная познания. Легкомысленный клоун. В общем, мы велели ему явиться на повторное прослушивание. Ну, вроде как: потом посмотрим, что у него еще есть. Тогда мы и не догадывались, сколь важным станет Даниель для «Германия ищет суперзвезду»…

Через короткое время я понял: опп–ля, Дитер! Ты недооценил этого маленького баварца! Мальчишка росточком метр шестьдесят пять возник передо мной в гардеробной и нагло заявил:

«Эй, господин Болен, нам с тобой надо поговорить».

В первую секунду я растерялся от неожиданности, подумав только: черт возьми, а паренек–то не робкого десятка. «В общем, когда ты говоришь мне 'Ты, лягушонок Кермит'", — волновался он, — «мне это причиняет боль. Я не «лягушонок Кермит». И я не хотел бы, чтобы ты обращался ко мне как к 'лягушонку Кермиту'!»

«Послушай!» — ответил я, — «на съемках я назвал «лягушонком Кермитом» кого–то другого. А потом это прозвище прилипло к тебе. Я тут не при чем».

Даниель смущенно взглянул на меня.

«Окей! И все–таки, мне не по душе, что ты все время говоришь, будто я не умею петь! По–моему, я уже научился. И как, вообще, это понимать: «Я не попадаю в тон»? Я уже давно попадаю! А если то, что я делаю, звучит немного иначе, значит, это звучит иначе! Это же просто дело вкуса!»

Я сглотнул и только собрался ответить, но Даниель быстро затарахтел: «Ах, да, и на чем мы сейчас остановились! Я тоже хотел тебе сказать! Я хотел бы попасть хотя бы в тройку лидеров. Потом я смог бы стать ведущим. Я мог бы играть в кино. Я думаю, из меня выйдет хороший шоу–мейкер».

В тот миг я впервые понял: черт возьми, он действительно собирается приложить все свои силы. Внезапно мне на ум пришли жалобы других кандидатов: «О Боже, мы не можем заснуть, этот Даниель, он все время упражняется в пении! Это действует нам на нервы».

Я будто заново открыл этого Даниеля. Мы оказались родственными душами. В его глазах был такой же блеск, как и в моих — «Я сделаю это!» И я был двадцать пять лет назад словно клоп в постели для старых тюфяков: «Эй, отвали! Оставь нас в покое! Ты не умеешь петь! Твой голос звучит отвратительно! Ты нас раздражаешь!»

Все время одна и та же музыка. Хотя музыкальный бизнес и стонет: «Давай, нам нужно что–то новое, что–то другое!«Но стоит им увидеть кого–то, кто поет не так и выглядит не так, и весь задор господа инноваторы спускают в сортир. Внезапно мой разум посетила неприятная мысль: старым тюфяком, который все знает лучше и ни в кого не верит, потому что он старше своих подопечных на тридцать лет, на этот раз оказался я сам.

За две недели до записи альбома Суперзвезд «United», я разослал десяти финалистам свои пресловутые демо–кассеты: двенадцать новеньких, только с иголочки, композиций — вокал, инструментальное исполнение, запись — все сделано папочкой Боленом. К каждой демо–записи прилагалось письмо: «Вот! Пожалуйста! Прослушайте и выучите наизусть. Такого–то и такого–то числа мы запишем альбом суперзвезд».

Когда все собрались у меня в студии в Тетенсене, я услышал сплошь стоны и жалобы. Ванесса ныла: «Послушай, у нас было слишком мало времени, чтобы выучить свои песни!» Андреа скулила: «Я забыла мелодию!» Так все и пошло — сплошная дрянь: ой, я не знаю свою песню! А я вообще не знаю, как меня зовут.

Единственный, у кого былостолько же времени, как и у других, и кто не имел повода ныть — Кермит, лягушонок. Он назубок знал все песни от первой до последней. Хотя его английский был так себе, но текст он знал от и до. Он абсолютно точно знал мелодию. Он вообще был супер–мега–гига подготовлен.

Он хотел петь, он рвался к микрофону, он спрашивал: «А можно, я возьму еще и эту партию?» — «А можно, еще и эту?». Он с удовольствием спел бы все песни один, от начала и до конца. По сравнению с нимдругие пели свои партии более или менее небрежно и были рады, когда снова могли выйти покурить на кухне.

Где–то в полночь — мы работали над альбомом почти десять часов в режиме нон–стоп — вся группа как один человек вздохнула — «Уффф!»

«Послушай!» — сказал Нектариос, — «Я совершенно выдохся!»

«Да, мы выдохлись!» — подключилась Джулиетт, — " Нам нужен перерыв».

«Окей», — сказал мистер Кюбльбек, — «если вы так и эдак решили устроить перерыв, я тоже вздремну полчасика. Сообщите мне, когда вы продолжите!»

Он помахал приятелям рукой и удалился в направлении автобуса «Мерседес», который фирма звукозаписи BMGпредоставила кандидатам–суперзвездам, чтобы они, привозможности, могли отдохнуть.

Полчаса я просидел в кухне с Грасией, Даниелем Лопесом, Николь и Александром, а потом мне понадобилось в туалет. Дитер, — подумал я, — раз уж ты все равно встал, взгляни, что там делает маленький Даниель.

Вот это да: вместо того, чтобы, как он предупреждал, обниматься с матрасом, он влез на одну из скамеек, на соседнее сиденье поставил магнитофон и продолжал упражняться, словно от этого зависела его жизнь.

«Я думал, ты собирался поспать, Даниель!» — сказал я ему. «Да, но! Мне кажется, это место я пою не очень хорошо».

Конечно, я приписывал болтовню Даниеля о «позитивной энергии!» одной лишь силе привычки, но вот вам правда: мальчик был умен сам по себе. Он усек прежде других кандидатов: если я просто встану и спою свою песенку так же, как другие поют свои песенки, я вылечу со скоростью междугороднего экспресса. В общем, он даже за сценой заботился о хорошем шоу. К примеру, на «Top of the pops» в Кельне он явился, похожий на своего рода Робин Гуда — гомосексуалиста: узкая футболка в полоску с глубоким вырезом. А к ней узкие белые брюки чуть пониже колена. Все это трещало на нем по швам.

Я решил, что это уж слишком: «Послушай, Даниель!» — начал я осторожно, — «У меня в гардеробе, кажется, есть парочка симпатичных футболок. Взгляни на них! Может, тебе подойдет какая–нибудь…»

«Нет, спасибо…» — только и ответил Даниель.

Ладно, — подумал я, мои тряпки, наверное, кажутся ему слишком нормальными. Может, его заинтересуют футболки Эстефании: «Знаешь, у Эстефании есть с собой парочка клевых вещиц! Только взгляни на них…»

Даниель немного порылся в чемодане Эстефании, потом поднял глаза и снова повторил: «Нет!»

Ну ладно, не хочешь, как хочешь! Пусть выступает в своем идиотском прикиде. С этой мыслью я закончил свою деятельность модного консультанта.

Я ведь понимаю, что кое–у–кого, несмотря на уговоры, остается своя голова на плечах. Но даже когда несколько минут позднее по недосмотру на девственно белые штаны Даниеля пролился горячий кофе, он отказался снять проклятую тряпку. (Кстати, это был мой кофе. Я нечаянно столкнул свою чашку). Актуальная проблема на тот момент: передача начнется через несколько минут.

«Эй, дайте мне быстро что–нибудь другое!» — закричал бы я на его месте.

Только не Даниель. «Нет, я хочу эти брюки!» — надулся Даниель, — «Эти и никакие другие».

В общем, какой–то ассистент режиссера быстро вытер тряпкой и гелем «Прил» бедра Даниеля (впрочем, в других местах ему, возможно, требовалось оказать первую помощь). Потом его пришлось просушить утюгом, чтобы он не опоздал на передачу (от себя добавлю, что во время всех этих процедур Даниель так и не снял свои треклятые штаны).

Потом, когда все суперзвезды гуськом, словно утята, появились на сцене, публика наградила Александра и компанию аплодисментами. Но вышел Даниель, и — барабанная дробь, «Виват! Виват! Виват!». И плакаты: «Даниель, сделай мне ребенка!»

Иногда игра Даниеля с полами — очки от Нана Москурии прическа, уложенная, как у Дагмар Бергхоф — приводила к причудливой путанице.

Однажды нас втроем с суперзвездой Грасией пригласили на телепередачуРТЛ «Десять волнующих событий столетия». Другие гости: топ–модель Гейди Клум, Зепп Мейер, Петер Устинов и сэр Боб Гелдоф. Этот последний должен был трепаться о своей истории 1985 года «искусственное осеменение в прямом эфире».

Гелдоф, шаркая, вышел на сцену — самые отвратительные ногти, которые я когда–либо видел, и такие волосы, будто в них уже копошились червяки. Сперва он поцеловал Грасию, потому что увидел: Ага, сиськи! Женщина! Поцеловать! А потом увидел Даниеля и, наверное, подумал: Ага, длинные волосы! Девушка! Тоже поцеловать! И от души стиснул его.

(Причем, я должен признаться: когда мы с Даниелем приветствуем друг друга, мы тоже обнимаемся. Однажды я даже поцеловал его в щеку — по ошибке. Но по–моему, ничего ужасного. И, кроме того, если Бобу Гелдофу позволено целовать Даниеля, то и мне тоже).

Тот, кто сейчас думает: «Ага, вот теперь я раскусил этого Даниеля!» — тот сильно заблуждается. Даниель заботится не только о шоу и собственной непохожести на других. Когда он разодет ярко, что твоя канарейка, это в точности соответствует его идеалу красоты. В этом он крайне тщеславен и очень раним:

Несколько недель спустя после завершения проекта «суперзвезда» Даниель с Эстефанией отправился в кино на гамбургский Гусиный рынок. Даниель и Эcтeфaния отлично понимают друг друга, почти как женщина понимает женщину, он относится к ней с большим уважением. Она тоже обожает его, он будит в ней материнские инстинкты. Они оба как раз собирались купить билеты на «Гуд Бай, Ленин».

«Эй, ты, педик, вали отсюда! А то мы от тебя мокрого места не останется!» — заорали на все фойе какие–то мачо турецкого происхождения.

«О, ты же из «Суперзвезд»! Ты не мог бы дать на автограф?» — похлопали Даниеля по плечу темноволосые девушки. Очевидно, подружки крикунов.

«Черт возьми, отвалите от меня!» — закричал Даниель, вне себя от злости. Он был глубоко задет и ушел из кино без автографов, без «Гуд Бай, Ленин».

Конечно, такие вещи — только цветочки. Я почувствовал, что дело дрянь. Я же помню, как было дело с Toмacом Андерсом и Модерн Токинг. Когда Toмac шел по улице, ему вслед неслось дерьмо: «Эй, ты, педик в помаде! Скотина! Сейчас в морду получишь, паршивая девка!»

В результате Toмac перестал по доброй воле выходить на улицу. А Даниель, который до чертиков обожает носить шотландские юбочки и веселые полосатые свитера, который носит косметичку с духами и кремами, как у Виктории Бэкхэм, он, конечно, разозлил этих мачо.

Единственное, что не устраивает Даниеля в его внешности, так это его собственные ушки (причем я думаю, это очень милые ушки. Такие, хлоп–хлоп, чуть–чуть оттопыренные).

«Скажи–ка, Дитер», — спросил он, — «ты на моем месте стал бы менять свои уши?»

«Ну, я не знаю», — ответил я, — «по–моему, они совсем недурны. Но если хочешь — это стоит тысячу пятьсот евро. И я тебя уверяю, что мы сможем найти спонсора. Эдакое www.osterhasen.de…»

Причем, над такими шутками Даниель не умеет смеяться. «Как ты собираешься это сделать?» — ответил он неуверенно. У меня уже стало дурной привычкой, при телефонных разговорах постоянно напевать в трубку: «О, Данни, мальчик, как–у–моего-Данни–сегодня–дела?»

Помимо честолюбия и ранимости, Даниеля отличает еще одна особенность: ум.

Каждое маленькое ничтожество из музыкального бизнеса, которое способно затри года написать один сингл для севера Мексики, держит по крайней мередвадцать пять адвокатов и трех менеджеров. Это проклятие нашего бизнеса. И вот причина того, почему многообещающие начинания рушатся на первом шагу: слишком много людей барахтается в одной и той же каше. Но Даниель Кюбльбек не таков.

«Послушай–ка, Даниель», — объяснял я ему однажды, — «когда твоя фирма звукозаписи выпустит альбом твоего второго сингла, это будет очень неприятно для тебя. Потому что у этого сингла не будет ни единого шанса достичь первого места в чартах. Ведь если у всех уже есть целый альбом, кто станет после этого покупать одну–единственную песню?»

«Ага! Так–так! Мммм–ммм!» — издал Даниель.

И он, семнадцатилетний, сам стал вести все дела с BMG — вместе их возраст составляет полтора столетия — и выбросил на помойку всю маркетинговую стратегию: «Значит так», — сказал он, — «все будет делаться так, как я себе это представляю! Сначала сингл, потом альбом. А вы хоть на голову станьте».

«Конечно! Никаких проблем! Будет исполнено!» — кричали все и кланялись так низко, что позвонки трещали.

Я не был сильно удивлен. Днем раньше я созвонился с главным директором BMG в Берлине, моим другом Энди Зеленейтом. Мы основательно поцапались.

«Нет–нет!» — ответил Энди, — «Так, а не иначе! Сперва альбом, потом сингл!» И на все мои аргументы типа: «Но это же идиотизм!» шипел, как раскаленная плита, если облить ее холодной водой.

Даниель инстинктивно определил обстановку и умно сыграл на своем имидже: непредсказуемый тип. И если мы сейчас не скажем ему «Да», то все наши договора полетят коту под хвост. Тогда он скажет: «Поцелуйте меня в зад!» и вернется в свое отделение по уходу за детьми. Таково было мнение большинства.

Сравните: через неделю я доложил победителю «Суперстар» Алексу то же самое: «Та–ра–рам! Ля–ля–ля! Сначала первый сингл, потом альбом, Алекс, все остальное — смерти подобно!»

«Да, здорово, Дитер, спасибо за совет!» — сказал Алекс, — «Мой менеджер позаботится об этом!»

И что же? Сперва появился альбом. Сингл, появившийся позднее, едва достиг девятого места.

«Никакой пользы от менеджеров Александра!» — Даниель долго еще не мог успокоиться, — «Они только вредят ему! Они просто халтурщики!»

Ведь при всем своем честолюбии и уме Даниель не был эгоистом, у него присутствовало ярко выраженное стремление помочь ближнему (в том, что касалось Александра, к синдрому помощника прибавлялась капелька влюбленности). С самого начала между ними обоими возобладала симпатия. Даниель чувствовал себя мамой Алекса, хотя тот был старше его на два года. «Этот Александр, он не может жить один. Я должен быть с ним. Я должен помогать ему!» — объяснял он мне снова и снова. Еще он любил делать подарки Алексу.

Даже свою собственную карьеру он отодвинул на задний план ради Алекса. Если речь шла о дате выхода его собственного сингла, он спрашивал: «Скажи, мы действительно сможем выпустить наш сингл в такой–то день? Или это может повредить пластинке Александра?»

Но вот что Александр заявил в одном из интервью во время турне суперзвезд: «Так выглядит женщина моей мечты» — Даниель буквально взорвался. Он воздел руки к небу, словно дива, и воскликнул: «Я ему больше ни слова не скажу!» а потом подбросил Алексу упаковку печенья «Принц». И в придачу несколько порций яичного коктейля с арахисом. А потом они снова помирились.

До тех пор, пока Даниель в отеле в Кельне не прошел мимо номера Алекса и не услышал из–за закрытой двери женские стоны. Он послушал несколько секунд, а потом у него сдали нервы, и он принялся барабанить в дверь, пока Алекс не открыл. Тогда он принялся колотить кулаками Александра: «Подлец! Предатель!» После недолгой схватки Даниель выскочил из отеля в расстроенных чувствах и, плача, побежал по улицам Кельна. До него так и не дошло, что Александр просто смотрел порно по «Пэй ТВ».

Поначалу между Даниелем и финалисткой Грасией была большая любовь. Из этого получился гаспаччо — холодный овощной суп.

Когда ее исключили в финале «Германия ищет суперзвезду», он выдавливал из себя крупные крокодиловы слезы. Восемь недель спустя он сказал мне: «Знаешь, Дитер, все это как–то странно. Она ластится ко мне и ведет себя так любезно, просто ути–пути… пока камера включена. А когда камеру выключают, она снова отворачивается».

Этот опытоставил на нем свои отпечатки. В его рекламном ролике молока «Мюллер» первоначально должны были выступать в качестве статисток трое его коллег по «Суперстар», за что каждая получила бы по двадцать тысяч евро.

Когда речь зашла о том, которые три, он принялся ежедневно названивать мне: «В общем, эту нужно выкинуть потому–то и потому–то. И эту нужно выкинуть потому–то и потому–то. И эту тоже нужно выкинуть из–за того и из–за этого. Зато мы возьмем ту и эту!» В конце концов, вылетели все.

Прошло немного времени, и мы с Даниелем оказались вместе в студии. Он спел одну строфу. А потом посмотрел на меня и гордо спросил: «Ну, как тебе это?»

«О, да, очень хорошо…» — ответил я.

«Это не хорошо, это здорово!» — рявкнул на меня Даниель, — «Скажи мне, что это здорово!»

«Да, Даниель, это просто здорово! Ты просто, просто великолепен!» — воскликнул я.

«Да, но… подходит ли мне эта песня вообще?» — Даниель засомневался. И он огляделся в поисках ответа.

«Да, абсолютно», — успокоил его я, — «это просто ударный хит, он создан именно для тебя!»

Я горячо надеюсь, что мысли о «Суперстар» не вскружат голову Даниелю. Ведь его карьера началась не с двадцати процентов, а сразу с двухсот: четырнадцать миллионов зрителей, за ночь он попал на первое место в чартах, трижды двойная платина. Это как вершина горы Эверест, когда и вперед и назад можно только спуститься.

Сейчас карьера Даниеля испытывает легкую качку. На вручении «Кометы» в августе в Кельне его встретили злобными выкриками. Но я хотел бы напомнить: с «No Angels» случилось то же самое в тот же период их карьеры, в первый год их работы. На таких мероприятиях полным–полно закостенелых фанатов Ксавье Наиду и Гронмейера. Они скорее отрубят себе руки, чем зааплодируют Даниелю Кюбльбеку.

Мне нравится Даниель. Я верю в него. И я убежден в том, что Германия нашла в нем новый величайший талант комедианта и шоу–мейкера. В конечном счете, его успех зависит от публики и от судьбы. Важно, чтобы он выбрал правильный путь.

Все равно, чем ты займешься, Даниель, держи ухо востро, мой малыш! Я всегда буду с тобой.

2002

Мишeль Гунцикер или гррррандиозные прррррроблемы с мисс Попой.

Вообще–то, я фанат Италии: я всю свою жизнь с удовольствием лакомлюсь тирамзу, гелато или панна коттой. Ясное дело, такую сладость, как Мишeль Гунцикер я не мог не включить в свое меню (шучу, шучу, вон, Эcтeфaния уже насторожилась).

Страсть к аппетитным итальянским угощениям я разделял с Toмacом. Он еще в гримерной клал ручку на попу аккуратно нажимал пальчиком. «Хе–хе!» (Toмac), «Хххххеее! Ххххееее!» (Михи).

С самого начала я беспокоился о здоровье Мишeль: потому что когда я прочел в газете, что у нее триста восемьдесят дней не было мужчины, я подумал: черт возьми, Дитер! О Господи, Боже мой! Состояние, связанное с угрозой для жизни! Она же не может спать ночами, несчастная женщина! Ей нужно помочь!

С другой стороны, я удивился. Потому что минимум триста восемьдесят два дня назад вокруг Мишeль суетился какой–то тип, похожий на пожарного:

«Мой ассистент Марррррррррррко!» — представила мне его она.

Когда мы делали первые фотографии для прессы, он по долгу службы торчал между нами, чтобы не возник пожар.

«Баста! Баста! Стопилетто!» — кричал он без устали, когда я, по его мнению, обнимал Мишeль на секундочку дольше, чем требовалось. Эй, мальчик, успокойся, — думал я. Да и вообще, какое ему дело, ведь он — всего–навсего обслуживающий персонал.

Я не раз думал: эй, Дитер! То, что Мишeль столь мужественно держит знамяневинности, должно быть, связано с ее сильной верой. В интервью она с удовольствием заявляет: «Нет. Я католичка и верю в Бога. Я не вхожу ни в какую секту. Это все вздор!»

В связи с этим я хотел бы выразить, как, по–моему, это здорово, что церковь решила начать раздавать членские билеты. Они придумали для себя ароматный фирменный логотип: белую розу. Именно такая роза украшает обратную сторону всех карточек Мишeль с автографами.

Ш–ш–ш! Сейчас я пишу письмо Папе:

Дорогой Иоанн Павел!

Твой фирменный логотип мне жутко понравился. Только я недавно случайно узнал, что эта странная итальянская секта «Борцы света» использует именно этот символ.

Разве это не забавно?

В общем, давай быстро зарегистрируй права на логотип.

Чтобы дело не дошло до путаницы!

Твой брат Дитер

(Я скоро опять схожу в церковь, обещаю).

Эти триста… нет, триста восемьдесят девять дней без секса (я с умасхожу, у меня руки дрожат каждый раз, когда я печатаю это число) у Мишeль, казалось, был паралич мышц губ. В начале она столько хохотала, что я иногда думал: «Она, наверное, надышалась веселящего газа!», и вдруг этот свет в тысячу ватт словно кто–то выключил.

Зато она тут же завела себе жуткого вида сторожевую собаку с глазами, большими, как блюдца. Отзывается на какое–то имя вроде Донна Сектелла дель Мафиелло (или как–то так) и является животным особой выводки, умеет отлично держаться на двух лапах. С той поры, где бы Мишeль не появлялась, всегда действовал принцип бутерброда: Донна Сектелла справа, Марррррррко слева, а между ними Миши (помимо прочего Донна Сектелла — ее новый визажист. Потому что с ее появлением старой гримерше с РТЛ пришлось — бац! — по–быстрому уйти).

Наряду с Мишeль, ишаком, не ведающим усталости (три шоу в Италии, если верить слухам, модераторские потуги в Гонолулу, Улан — Баторе, Трансильвании и Серенгети), существует еще одна Мишeль, мать. Меня до глубины души трогает то, что она при всем том стрессе, который испытывает на работе, находит время для нежных разговоров со своей дочуркой, Авророй. Как она немногими, наверное, тщательно отобранными словами, выражает свои материнские чувства: «Ш–ш–ш-ш-ш! Уймись же наконец! Мне нужно работать!»

То, что Мишeль — чистокровная мама, было видно по тому, как близки ей были чувства и слезы кандидатов. Невозможно забыть ее участие в вытье Даниеля Кюбльбека, когда выбыла Грасия:

«Я больше не буду смотррррррреть на это!» — сказала она, глубоко обиженная, с напряженным видом. Мы удивленно посмотрели друг другу в глаза (нам, неотесанным тевтонским колодам, разумеется, недоставало итальянских материнских генов). Мишeль, профессионалка, просто взорвалась от эмоций.

Но, слава Богу (а то я уже начал беспокоиться), через две минуты, за кулисами и без камер, Мишeль снова полегчало. Шуточка налево, прикол направо. Гы–гы–гы. Га–га–га.

Да–да, Эросу, должно быть, безумно жаль, что он потерял такую чудесную мать и жену.

«Впрррррочем, Дитерpрррр», — заявила Мишeль, не дожидаясь, пока я спрошу, — «мне не нужны деньги Эрррроса! В общем, от Эррррррроса я совсем не хочу денег! Деньги? Я? От Эррррроса? Нет–нет!»

Если поблизости оказывался репортер, она продолжала на кристально чистом немецком: «…никаких–алиментов–никаких–алиментов–никаких–алиментов-никаких–алиментов–никаких…»

«Разве не здорово?» — спросил я Эстефанию, преисполненный искреннего восторга, — «Наконец–то хоть одна женщина, которая знает, как надобно поступать! Которая не пытается поживиться за счет мужчины!»

Несколько недель спустя мы с Эстефанией отправились поесть с парой человек из BMG (кстати, у Эроса тоже договор с этой фирмой). Я снова восторгался тем, как, по–моему, это здорово, что Мишeль ведет себя так скромно и так прилично.

«Ну», — заявил мне один из них, — «голому в карман не залезешь! Мишeль ничего не хочет от Эроса, потому что у него ничего нет. Он провел несколько рискованных коммерческих сделок, которые прошли неудачно. С той поры у Эроса с финансами туговато».

«И кроме того», — пояснил мне другой, — «ты только приглядись, Дитер! Эрос в Италии национальная святыня. Мишeль точно знает, что она не может обчистить его карманы. Тогда ей конец. Она может распрощаться со своей работой.

«Знаешь», — как–то раз отвела Мишeль Эстефанию в сторонку, — «нужно быть самостоятельной, ты все вррррремя должна ррработать над своей карррьерррррррой! Я всегда хотела, чтобы люди видели во мне Мишeль Г., а не жену Эрррроса! Ш–ш–ш-ш–ш–ш! Знаешь что? Я наррррочно всегда отпускала его одного на вечеррррринки!»

Да–да, дорогая Миши! Ты действительно себе на уме. Это тоже здорово. Ну погоди, погоди, только попробуй еще портить характер моей маленькой Эстефании. Тогда бум! Она останется дома.

P. S: недавно в одном из интервью ты поведала, что я во что бы то ни стало желаю записать с тобой новый CD. Знаешь что, ты, мелкая хулиганка? Я своим ушам не верил. Потому что во время этого разговора между нами я отсутствовал.

2002