«Миссис Флэшдэнс» Ирена Кара или стриптиз на кровати

Вы помните фильм «Флэшдэнс» 80?х годов, завоевавший всемирный успех, в котором Дженифер Билс изображала танцующую сталелитейщицу?

Ирена Кара и была колоссальным голосом на заднем плане, который пел «What a feeling!»

До этого? Две победы в чартах. «Fame» и «Out here on my own».

После этого? Ничего. Классическое чудо на трех хитах. С которым мы могли бы навечно остаться одной из печальных легенд о прекрасных шоу–звездах, которые лишь краткое время сияют и блистают на публике. А потом потонули бы в трясине советчиков, мании величия, пьянстве и чрезмерном свинстве.

Я поддался на изощренные уговоры нашей общей с ней фирмы звукозаписи BMG: «Попробуй сделать что–нибудь со старушкой. Что–нибудь для немецких чартов…!» — и договорился встретиться с мисс Кара в Лос — Анджелесе для дальнейших творческих изысканий.

«… но смотри», — это была вторая часть миссии, о которой мне ничего не говорили, пока я не оказался одной ногой в самолете, — «у нее проблемы с финансами. У нее та проблема. У нее эта проблема. У нее есть все проблемы какие только встречаются на планете. Но ты с этим справишься».

Я думал лишь: мое почтение! Это дело с банкротством достойно подражания. «What a feeling!» была хитом номер один не только в США, но и по всему глобусу. С «Fame» и «Out here on my own» Ирена легко заработала двузначную сумму в миллионах долларов. На своем имени она подрабатывала еще пять лет: от шоу к шоу, по Лас — Вегасу, по всему миру. А когда уже ничего больше не получалось, она, как «изгнанная» звезда, пользовалась возможностью заходить к Дитеру Toмacу Хеку на его шоу «Музыка — это козырь». В общем, короче говоря: не иметь после всего этого денег — отличный результат.

Главная по связям в немецком BMG договорилась с американским менеджером дивы о встрече в «Спаго», невероятно популярном храме гурманов на бульваре Сансет. Особенность этого заведения — искусно украшенная пицца с икрой, всякими жареными штуками и еще какой–то крупно порезанной ерундой — всего сто долларов. К тому же, если повезет, можно увидеть за соседним столиком Арнольда Шварцнегера.

Для делового разговора я имел при себе своего старого приятеля–адвоката и эксперта по договорам старину Гетца Кизе. Его отличительные приметы: белая борода, как у праотца Авраама и такое количество дипломатичности и уступчивости, что временами кажется, будто парень работает на противника. Не было на свете никого и ничего такого, для чего его находчивый разум не нашел бы лазейки или компромисса. Мастер своего дела: в руках пряник, за спиной кнут. Жонглер экстракласса. И как раз мой адвокат.

Мы пришли в «Спаго» немного раньше условленного и получили столик в середине зала. Отсюда мы могли восхищенно наблюдать за появлением фрау Кара: телохранитель слева, менеджер справа, шофер позади. А посреди, когда облако сопровождающих немного рассеялось, обнаружилась женщина в деловом костюме, шляпке «каппуччино», с классной фигурой и прелестной головкой. Эй, Дитер, думал я, приглядись–ка к ней повнимательней! Потом я уловил ее взгляд — такой сердитый, обиженный и злой, что маленький Дитер пришел в ужас от этого убийственного взора и снова приял висячее положение.

Водитель и охранник попрощались, Ирена и ее менеджер сели напротив нас.

«Приятно познакомиться!» — я изобразил полное дружелюбие и оживленность, и наградой мне послужил белозубый оскал. Совсем недавно я смотрел фильм об австралийских пастухах, которые кастрируют своих баранов зубами. Мне показалось, что мисс Кара вполне на это способна. Одно можно было сказать с уверенностью: у нее не было ни малейшего желания, чтобы я написал для нее новый всемирный успех.

Собственно, это касается всех звезд мировой величины, которым я в своей жизни помогал вернуть успех: от Аль Мартино до Энгельберта, от Криса Нормана до Hot Chocolate. От Германии они хотят взять самое лучшее, а именно — наши деньги. К сожалению, такая точка зрения широко распространена: если дома, в Америке или в Англии, дело не идет, тогда я просто отправлюсь в старую добрую Германию и начну там делать деньги. И делают они их здесь с покровительственным видом миссионеров, приехавших в развивающуюся страну.

«Нет», — сказала Ирена, едва я упомянул, что являюсь композитором, — «Я хотела бы делать это сама. Я хочу писать тексты сама. Я хочу сама сочинять музыку». Причем такое отношение уже завело ее туда, где она была сейчас, а именно, в артистический тупик, в положение вне игры. Даже когда никто больше не проявлял интереса к ее нераспроданным композициям, она все равно не соглашалась развивать свой талант.

После тридцати минут нелегкой беседы Ирена вышла по–маленькому. Когда она вернулась, это был совсем другой человек. Веселый, оживленный, просто супер. Беседа сразу заладилась: большие зрачки, громкие слова. Все просто здорово.

«Где вы остановились в Лос — Анджелесе?» — поинтересовалась она.

«Э, да, э…», — ответил я, — «в отеле 'Беверли Хиллс' там… вы знаете?»

Потом она еще два раза сходила в сортир, и ее состояние заметно улучшилось.

«Какой номер?» — энергично продолжала выспрашивать Ирена.

Я объяснил ей: «У меня не номер… Я имею в виду, у меня маленький домик сразу за бассейном…»

«Можно, я пойду с тобой? — осведомилась она и страстно склонилась над столом, лепеча какой–то бред. Хорошую скорость развила эта леди. Но я решил, что у нее просто не было ничего лучшего на этот вечер.

После четырех порций супер–пупер пиццы, обильно политой шампанским–гулянским, мы все залезли в машину и поехали в «Беверли Хиллс», чтобы засесть в баре и выпить еще.

«Ну, я не знаю, я не знаю», — напряжено шептал мне Гетц по дороге, хотя обычно он принципиально всегда и везде оптимистичен, всегда голосует «за», — «Я не знаю, удастся ли нам поставить ее на ноги. Ну, я, правда, не уверен…» Причем его оценка была не совсем неверной. Потому что несмотря на взрывное настроение, Ирена в разговоре не выразила готовности при возможности совместной работы отправиться в Германию и здесь раскручивать свою песню.

На этом же основании (нежелание певицы уезжать) BMG в свое время закрыла мой проект с Ким Гернс, певицей из «Bette Davis' Eyes», которую я хотел заново раскрутить в Германии.

«Да, Кстати! Почему же не приедет дорогая фрау Гернс?» — спрашивали меня в ток–шоу на NDR о нашем неудавшемся проекте. А я? Чтобы защитить ее и не выдавать, что она просто не пожелала сдвинуть с места свой драгоценный зад и поехать в Германию, грубо ответил: «Ох, черт возьми! Она выглядит слишком старой!» Что, собственно, прибавило мне симпатии и популярности и восстановило против меня всех до одной эмансипированных немок. Потом я поклялся: в будущем ты не будешь говорить ничего кроме правды.

Сразу по прибытии в «Беверли Хиллс» повторился стандартный классический номер, которым, возможно, пользовались еще Гейбл и Грейс Келли.

Я сразу сказал: «Э, …я пойду вымою руки…!»

А Ирена следом: «Ну, прошу прощения, я на минуточку…!»

Остались лишь менеджер Ирены, который либо ничего не понял, либо уже восемь тысяч раз оказывался в подобной ситуации. И бедняга Гетц Кизо с паникой во взоре, верно, догадавшийся, что ему предстоит. (Я и по сей день получаю угрозы, что он когда–нибудь посчитается со мной за те мучительные два часа болтовни с идиотом).

Мне не пришлось долго ждать — не успел я поднять трубку, чтобы позвонить гостиничной обслуге и заказать «шампанское для двоих, и побыстрей, если можно», как в мое бунгало постучали.

Я открыл дверь, и в комнату ворвался весь «Отель Беверли Хиллс»: аромат сотен лилий, которые в вазах и вазочках украшали все пути и проходы. Тепловато–влажный тропический аромат, невероятно сладкий, невероятно чарующий, невероятно возбуждающий. Я опешил, не ответил на «Привет», который Ирена повторила два раза, и упал на кровать.

Я один из тех, кого постоянно терзает плохая совесть. И если передо мной стоит незнакомец, ради которого фирма звукозаписи оплатила мое пребывание в отеле и шампанское, стоящее на столе, тогда я первым делом хочу добиться результата. Я ощущал в себе глубокие моральные обязательства. И я оттолкнул от себя Ирену с «Эй, погоди! Погоди!»

Я включил магнитофон, который входит в мое путевое снаряжение наравне с зубной щеткой, и сказал: «Слушай!» А когда она захихикала и начала приставать ко мне: «Псст! Слышишь припев?»

Но все это ее ни капли не интересовало. Ей было начхать на то, что я написал специально для нее целых пять песен. На уме у нее явно было другое. И вдруг, в тот момент, когда из отдела обслуживания доставили бутылку и два стакана, она подбежала к кровати раскидала подушки по комнате. А потом взобралась на матрас и начала прыгать на нем, как на батуте. Вверх — вниз, вверх — вниз. И при этом пела: «What a feeling!»

Класс! — думал я. И снова: класс! Класс! Ничто не могло смягчить меня сильнее, чем хороший голос. Потому что я фетишист. Плевать, даже если бы у нее был прыщ на носу. Зато если немного ниже, изо рта, выходит хороший звук, — я полностью в ее власти. В прямом смысле слова. А как Ирена пела — на едином дыхании, безо всяких шумов, это на восемьдесят процентов было в точности, как в фильме. Убойно! Фантастический звук! Черт побери! — я не отказался от своих надежд! Все должно будет получиться с…

Ни с того ни с сего Ирена начала танцевать стриптиз: сначала деловой костюмчик, потом маечка и так далее. Пока не осталось ничего, что она могла бы выбросить (разве что выбросить руки вверх). И на ближайшие полчаса отложила все мои размышления в сторону.

Размышляя об этом некоторое время спустя, понимаю: распутство Ирены было, собственно, не распутством, а признаком нервозности. Она совершенно не владела собой. В принципе, ее следовало бы отправить домой. Но я обычный мужчина, а не психиатр.

После часа ласк ей потребовалось поговорить. И во второй раз за несколько часов я увидел перед собой совершенно иную Ирену. Истории вылетали из нее, как из бутылки «Сельтерской», если ту хорошенько встряхнуть. Старая драма: почти все, плакала она, надули ее с деньгами. Паршивые парни, которые лишь использовали ее. Ее избивали и из–понятно–что–делали. Она должна была покупать им часы и машины. А теперь все они исчезли, ее любовники.

Передо мной сидела одинокая, смертельно несчастная женщина, которую можно было пожалеть. Но с другой стороны, я слышал эту историю сотни тысяч раз от других музыкантов. Всегда виновны другие, только не ты сам. Цепочка «хотелось как лучше, а получилось, как всегда». Обычная история всех потерпевших крушение. История, которую я каждый год заново узнаю от новых музыкантов. И каждый раз я вынужден закрывать свое сердце и уши, потому что больше этого не выдержать. Потому что тогда мне пришлось бы прекратить писать музыку и продюсировать певцов.

Где–то в четыре часа утра Ирена натянула на себя свои тряпки и исчезла, прочирикав «Бай–бай» в направлении бара, где, как она думала, сидел ее менеджер. Я был измотан и остался в постели. Как там говорила моя бабушка? «Сделал дело — спи смело». Гуд найт, Германия.

На другой день Ирена, как частенько случалось в ее карьере, снова оказалась на распутье и была принуждена решать, на какую дорожку свернуть. Возможно, у нее до сих пор трещала башка, и она понимала только, что ничего не хочет. Типа: «Оставьте меня все в покое и опустите жалюзи!»

Я думаю, многим музыкантам приходится низко пасть, прежде чем они возьмут себя в руки и предпримут серьезные попытки совладать со своей жизнью и профессией. В противном случае это только вопрос времени, они оказываются на теле–шоу «Девять жизней».

Я целый день ходил как потерянный вокруг бассейна в сопровождении мстительного Кизо: «Ну погоди, дома я тебе покажу!» и ждал, когда из динамиков раздастся: «Мистер Болен, пожалуйста, вам звонит мисс Кара!»

Но никакого звонка не последовало. Ни в десять, ни одиннадцать. Ни в двенадцать, ни в три. Чем дольше я лежал на своем топчане, тем сильнее я огорчался и тем яснее я видел: не было никакого смысла возиться с этой женщиной.

Убедить Ирену, записать с ней песню значило бы, наверное, создать с ней маленький хит. Но там не было ничего, с чего можно было бы начать. Ничего, на что можно было бы положиться. Это все равно, что обирать трупы, это мертвая карьера. Со стороны Кара не наблюдалось ни желания ни действий. Только пассивное подчинение.

Несколько обескураженный, я позвонил в старую добрую Германию. Ответ был однозначным: «Раз уж ты предвидишь такие проблемы для нас, тогда мы лучше будем держаться подальше от Кара». Я видел подмигивания Гетца Кизо, который подслушивал разговор и интенсивно кивал головой, как китайский болванчик.

С Ирен Кара я никогда больше не виделся.

Понадобилось еще десять лет спусков и падений, прежде чем она принудила себя приехать в Германию, выступить вместе с ди–джеем Бобо и снова спеть «Что за чувство!»

Не имею понятия, какое «чувство» у нее при этом было.

1983