4. Под крылом сильной компании

4. Под крылом сильной компании

Говоря про феномен “Мумий Тролля”, неизбежно, как на риф в тумане, натыкаешься на фигуру Леонида Бурлакова, широкой публике почти не известного. Потому что в основе столь громкого успеха “Троллей” лежит уникальный симбиоз яркого таланта Лагутенко как артиста и организаторского гения Бурлакова как продюсера.

Журнал “ОМ”, 1997 год

…Жизнь продолжалась, и самое время было вспомнить, что через месяц “Мумий Тролль” выезжает в супертур по стране. А концертного состава у Лагутенко все еще не было. Это выглядело очень по-русски – получить предоплату за десятки концертов, а потом начать набирать музыкантов. Во время летнего промо-тура по Приморью “Троллями” была обкатана ритм-секция: Сдвиг—Пунгин. Там же спонтанно нарисовалась 17-летняя бэк-вокалистка Олеся Ляшенко. К слову, очень в тему – женских вокальных партий на “Морской” и “Икре” было выше крыши.

Затем на дне рождения поэта Ильи Кормильцева Бурлаков почему-то вспомнил о недостающем гитаристе, а текстовик “Наутилус Помпилиуса” почему-то вспомнил, что у него такой гитарист, кажется, есть. Откуда-то из– под стола именинник достал черно-белую фотографию, на которой красовался похожий на кудрявого Диониса Юра Цалер. Лидер малоизвестной панк-группы “Птица Зу” не так давно перебрался из Первоуральска в Москву, где учил Кормильцева игре на акустической гитаре.

Пока мы с Бурлаковым не без волнения разглядывали кандидата на роль троллевского Джимми Пейджа, Кормильцев вспомнил, что у него в квартире валяется целый склад компакт-дисков “Наутилуса”, которые неплохо было бы продать – скажем, во Владивостоке. Два поэта договорились очень быстро – оптовая цена оказалась символической. Бонусом прилагался телефон Юры Цалера и его фотография – чтобы оперативно выслать Илье в Лондон. Как показали дальнейшие события, эта сделка была совершена поистине на небесах…

Еще через несколько дней московские приятели Бурлакова подогнали нам клавишника Дениса, по иронии судьбы жутко похожего на ушедшего из группы Алика Краснова, изображенного на обложке “Икры”. В итоге получалось, что как будто из группы никто не уходил и никто не приходил. Порой это напоминало сон, но в кратчайшие сроки кадровый вопрос оказался решен.

Затем в окрестностях подмосковной Балашихи была арендована двухэтажная дача, в которой происходили первые репетиции того, что критики назовут вскоре “концертным феноменом „Троллей“”. Дачу нарекли “Мумий Домом”, тут же придумав ей звонкую мифологию, – мол, находится она невдалеке от того места, где бросилась под поезд эксцентричная Анна Каренина. Журналисты весь этот бред не без удовольствия хавали. И они, и мы были довольны происходящим.

…Времени оставалось в обрез – Илья прилетал из Лондона буквально за неделю до начала тура. И тут Бурлаков проявил себя как тонкий психолог и менеджер высокого полета. В первую очередь ему надо было создать в коллективе рабочую атмосферу. Вначале он пролечил мозги Цалеру, который приехал на “военные сборы” со странным настроением – типа “раньше я занимался музыкой, а теперь работаю в группе „Мумий Тролль“”.

В лучших традициях российского педагогического искусства Леней была проведена беседа – с прослушиванием наиболее ярких образцов брит-попа в качестве саундтрека. Не прошло и трех дней, как Бурлаков донес до первоуральского сознания Цалера, что и в группе “Мумий Тролль”, оказывается, можно эволюционировать, исполняя и рок, и панк, и “новую волну”. Все зависит от первоначальной установки…

Затем Леня взялся за морально-боевую подготовку бывшего диджея и электронщика Дениса. Ему были приобретены специальные клавиши и картриджи последней модели, а в паузах между репетициями Леня играл с Денисом в “вопросы-ответы”. “Ты понимаешь, что выступаешь в составе группы, которая через десять лет станет легендой?” – пытал менеджер “Троллей” бывшего студента музучилища имени Гнесиных. Несмотря на нечеловеческую рассеянность, Денис кожей догадывался, что с Леней лучше не спорить. И вежливо соглашался.

…За сыгранность “Троллей” Бурлаков волновался в последнюю очередь – все-таки в группе собрались профессионалы с опытом гастрольной деятельности. Куда больше его тревожила нестабильность состава.

“Пока критики поймут, что во Владивостоке в 80-е выступала одна группа, „Морскую“ и „Икру“ записывала другая, а на сцене играет третья, пройдет как минимум полгода”, – задумчиво рассуждал Бурлаков. “Не вопрос, – радостно подхватывал я его очередную авантюру. – В конце концов, в качестве примера всегда можно привести „Аквариум“. Там кадровый вопрос вообще бьет все рекорды – только что они опять поменяли очередную ритм-секцию”.

На том и порешили. Когда в Балашиху приехал Лагутенко, и группа и мифология были в полной боевой готовности.

Перед выездом в тур мы провели небольшой медиатренинг с Ильей. Я предложил Лагутенко сыграть роль участника популярной телепередачи “Акулы пера”, которого журналисты попросят рассказать об отличиях между автором композиций группы “Мумий Тролль” и образами героев его песен.

Илья отнесся к заданию серьезно и выдал в ответ примерно следующее (цитирую по памяти): “Мое творчество не автобиографично, а виртуально. В песнях моделируется вторая реальность, в которой живут свои герои. С этими героями мы стоим на одной и той же платформе, только заходим в разные вагоны подошедшего поезда”.

Я половины не понял, но мне понравилось. При желании Илья умел произвести впечатление. Тут в нашу беседу вмешался Бурлаков, который внезапно заявил: “А мне бы хотелось как-то связать твой миф в России с мифом о Марке Болане во всем мире… Может, вам на концертах исполнять какую-нибудь кавер-версию из репертуара T.Rex?”

Илья отреагировал мгновенно: “Когда я стану рок-звездой международного уровня, я, возможно, спою песню „From Russia With Love“ – из кинофильма 60-х годов про Джеймса Бонда. А пока я буду петь свои песни”.

Для меня эта беседа двух школьных друзей оказалась познавательной. Главный вывод, который я сделал, – что и у Лагутенко, и у Бурлакова есть масса собственных идей. Настолько оригинальных, что они порой даже друг друга не слышат. Один говорит о Марке Болане, второй – о Джеймсе Бонде, но при этом как-то находят общий язык. Я понял, что, общаясь друг с другом, эти люди живут по своим законам. До поры до времени я решил в них не вмешиваться.

Вскоре у меня с Бурлаковым состоялись очередные финансовые торги. На повестке дня стоял вопрос оплаты работы пресс-службы. Я предложил Лене два варианта: тысячу долларов за линейную пресс-поддержку и полторы тысячи – за крупномасштабный пиар с активным креативом. К моему удивлению, Бурлаков согласился на более дорогой вариант. А ведь по меркам 96– 97 годов это были неплохие деньги. По идее, такие суммы должны были получать музыканты “Троллей” за месяц изнуряющих гастролей.

Суровая правда жизни раскрылась через пару недель. Я полагал, что буду зарабатывать эту сумму ежемесячно. Бурлаков был уверен, что это нормальные деньги “за весь пакет услуг”. Типа – до конца жизни. В итоге разобрались.

…Тур “Морская” начинался в октябре 1997 года концертами в питерском ДК Горького. Затем – Рига, Калининград, Минск, снова Питер, Москва, Одесса, Киев. Мы с Бурлаковым выехали в город на Неве разными поездами – чего-то там перепутали в спешке. Такая же суета сопровождала все первые концерты. “Тролли” играли выше всяких похвал, но из-за административной суеты времени пообщаться друг с другом у нас просто не было.

Как правило, на концертах Леня снимал “Троллей” на видеокамеру – с целью последующего анализа. Я же работал с журналистами, в паузах проводя через служебный вход музыкантов молодой группы “Сплин”, у которых не хватало денег на билеты.

Одни города сменялись другими, роскошные хоромы – скромными номерами. Иногда нам приходилось жить с Бурлаковым в двухместной комнате. Мне импонировало, что он не делал тайны из финансовой составляющей тура и делился необходимой информацией. Подобная доверительность не могла не окрылять, что, впрочем, не мешало нам периодически конфликтовать. Раньше подобного не было. Впрочем, раньше не было и подобного напряжения – в первый месяц в графике “Троллей” случались города, где приходилось играть по три концерта в сутки. Типа стадион + два ночных клуба. Так долго продолжаться не могло.

Первая стычка произошла в сравнительно благополучном Калининграде, когда на радиоэфир я повез Лагутенко вместе с бэк-вокалисткой Олесей. Леня был твердо уверен, что Илья в эфире справится один. Мне же казалось, что первые интервью Лагутенко дает пока не слишком убедительно. А 17-летняя Олеся своей наивностью умела очаровывать буквально всех, снимая ненужное напряжение.

Мы стояли с Бурлаковым у входа в гостиницу и, не стесняясь никого, орали друг на друга. Вопрос касался жизни или смерти – поедет Олеся на эфир или не поедет. Еще минута – и мы начали бы драться. Первым успокоился Бурлаков: “Если Олеся пойдет на эфир, ты не поедешь в Одессу и Киев”, – жестко сказал он.

“Отлично, – как бы обрадовался я, вовремя вспомнив рассказы Лени о том, что он никогда не был на Украине. – Посмотрим, как ты в одиночку будешь носиться по этажам киевского Дворца спорта! Посмотрим, как ты станешь организовывать там телеинтервью… Кстати, Леня, а на каком языке ты будешь общаться с журналистами? На украинском?”

Это был блеф чистой воды. Практически все киевские СМИ брали интервью на русском. Но из уст бывалого киевлянина проблема звучала правдоподобно. Бурлаков не на шутку задумался. Через день мы помирились.

Наше примирение заслуживает нескольких строк. Дело было в Минске. Коммунизмом от столицы Белоруссии веяло, как от бензоколонки – бензином. Невидимая машина времени перенесла “Троллей” в условный 1937 год. Вокруг нас жили такие же хорошие люди, как в довоенных кинофильмах, только сильно напуганные. Они просили нас громко не разговаривать, выразительно поглядывая по сторонам.

Я отнесся к этому как к галлюциногенному трипу. Но местным жителям, похоже, было не до шуток. Правда, наша минская пресс-конференция прошла настолько живо, что в газетах даже появились заголовки “„Мумий Тролль“ – Oasis белорусского масштаба”. После пресс-конференции мы с музыкантами сидели в одном из ресторанов и никоим образом не соблюдали диету. Даже не пытались соблюдать.

В разгар этой вакханалии я уткнулся носом в местную прессу. Дойдя до раздела новостей, я чуть не грохнулся со стула. Там черным по белому было написано, что наш тур-менеджер Спартак Гафаров, который сидел аккурат напротив меня, на днях со скандалом изгнан из группы “Агата Кристи”. За финансовую нечистоплотность.

Все стало ясно как божий день. Спартак был единственным человеком, который представлял интересы московских промоутеров тура. Поэтому я молча подошел к Бурлакову, протянул газету, ткнув пальцем в конкретную новость. Леня прочитал текст и молча пожал мне руку. Так мы с ним, собственно говоря, и помирились.

Произошло это на редкость вовремя. В ноябре у “Троллей” вышла “Икра”, концертную презентацию которой мы провели в “Пурпурном легионе” на Сходненской. Этой акции предшествовал легкий ажиотаж, связанный с игрой в зашифрованное название альбома. Это была великая тайна – даже я долгое время не знал правильного ответа, а на обложке диска вместо букв стояли пустые квадратики…

Замутив детскую “игру-угадайку”, Бурлаков вдохновенно интриговал журналистов: “Это очень легко. Слово из четырех букв, вы все это любите”. И акулы пера, не сговариваясь, радостно выкрикивали: “А, мы знаем, знаем! Это – секс!!!”

Название было рассекречено во время так называемой “Мумий ночи” на “Радио Максимум”, в течение которой в эфире прозвучали все песни из альбома. Вскоре “Икра” уже занимала верхние строчки в большинстве хит-парадов.

В это время у группы стартовал украинский тур. Мы не на шутку волновались: как известно, другая страна – другие законы. И приключения не заставили себя долго ждать. Они начались еще в Одессе, когда после ночного концерта к нам подвалили двухметровые братки – с предъявами из серии “какого хера вы играли пятьдесят пять минут вместо часа, за который мы забашляли бабки?”. В этот момент я представил себе, как куратор одесского казино танцевал под “Владивосток 2000” с включенным секундомером…

В итоге разобрались, пообещав в следующий раз сыграть на две песни больше. Спустя буквально пару минут Бурлаков и Лагутенко, наглухо позабыв о конфликте с окружающей средой, заперлись в гримерке и попытались вспомнить текст полузабытой песни “С Новым годом, крошка!”, которую Илья сочинил еще в армии. Я записывал их эксперименты с памятью на диктофон – судя по всему, у нас намечался новый концертный боевик.

В какой-то момент я взглянул на происходящее со стороны. Только что мы успешно отразили нашествие черноморских анацефалов и, жадно поедая бутерброды, тут же занялись творчеством. Казалось, нас не сможет разлучить даже стихийное бедствие. Это был какой-то расцвет доверительности – те запоминающиеся мгновения, когда один за всех и все за одного. Так мне в тот момент казалось.

…На следующий день нас ожидал фестиваль “Просто рок” – эдакий украинский “Максидром”, проходивший в киевском Дворце спорта. Тут все было на высшем уровне: состав участников, ажиотаж, организация и, естественно, интриги.

Это было первое выступление “Троллей” в Киеве. В тот момент они являлись самой модной игрушкой сезона и поэтому должны были играть последними. Но прилетевшие из Москвы менеджеры “Агаты Кристи” устроили по этому поводу скандал: либо их группа – хедлайнер, либо они не играют вообще. У организаторов не выдержали нервы, и они уступили требованиям “буревестников декаданса”. Наверное, сегодня не всем хочется об этом вспоминать, но это было.

На пафосной пресс-конференции выяснилось, что “Тролли” играют предпоследними. Узнав о снижении статуса, Бурлаков изменился в лице. В отличие от слегка пофигистичного Лагутенко для Лени подобные вещи имели важное стратегическое значение. Вдобавок ко всему мы узнали, что организаторы поменяли наши билеты с самолета на поезд, который уходил через сорок минут после концертного сета.

Эта рокировка означала две вещи. Во-первых, срывалось романтическое “афтепати” с киевскими поклонниками, которые по такому поводу зафрахтовали целый корабль с ночной прогулкой по Днепру. Во-вторых, мы с Бурлаковым пропускали выступление “Троллей” и вынуждены были срочно мчаться сломя голову на базу в Кончу-Заспу – собирать вещи музыкантов. Иначе группа не успевала бы на поезд, а значит – на следующий концерт.

Древние китайцы справедливо считали, что ничто не объединяет людей так сильно, как общий враг. По дороге в Кончу-Заспу мы с Бурлаковым пришли к выводу, что сегодня “Агате Кристи”, судя по всему, наступит великий пиздец. Когда с Лагутенко поступают подобным образом, пощады не жди. Мы как в воду глядели.

Впоследствии очевидцы рассказывали нам, что Киев такого концерта не видел. Лагутенко превратился в лохматое чудо-юдо, с легкостью прыгал в зал и обратно, поливал всех водой, переворачивал мониторы и микрофонные стойки. В финале выступления Илья, пользуясь служебным положением, в очередной раз нырнул в океан безумствующих зрителей, где буквально расстрелял поцелуями дрожащую голубоокую красавицу, стоявшую в первом ряду.

В итоге “Тролли” просто разорвали Дворец спорта. Выходить после них на сцену уже не имело никакого смысла.

Когда мы, заваленные шмотками, подъезжали к служебному входу, до отхода поезда оставалось около получаса. Нам навстречу густыми толпами валил абсолютно счастливый народ, хором распевая “Утекай”. “Вы не знаете, „Тролли“ уже сыграли?” – проорали мы в открытые окна автобуса. “Сыграли, сыграли”, – как-то чересчур воодушевленно отвечали киевляне. “А почему же вы на „Агату Кристи“ не остались?” – вежливо спросил любитель социологических опросов из Владивостока. Дружная тишина и недоуменные взгляды были Лене ответом.

А народ густыми первомайскими колоннами все валил и валил из Дворца спорта. В этот момент мы испытали нереальное чувство гордости за “Троллей” и крепко обнялись с Бурлаковым, как самые счастливые люди на земле. Несмотря на кривляющуюся перед полупустым залом “Агату Кристи”, фестиваль “Просто рок” можно было считать успешно завершенным.

Как показала жизнь, заочный спор на тему хедлайнеров был решен практическим путем. Просто и спокойно, без шума и пыли. Все последующие годы “Мумий Тролль” выступал на “Просто роке” в качестве главной приманки фестиваля.