7. Васильевский спуск

7. Васильевский спуск

В нашей стране все наоборот: шоу-бизнес – это политика, а политика – это шоу-бизнес.

Илья Лагутенко

Новый альбом “Меамуры” “Троллям” помогала выпускать Ирина Миклошич. Поскольку с Миклошич мы приятельствуем более пяти лет, я пригласил ее пообедать на летней веранде ресторана “Ла Луна” – вспомнить события тех лет.

Ира – яркая иллюстрация пословицы “В жизни всегда есть место подвигу”. В разные периоды она сотрудничала в качестве арт-директора с “Троллями”, Павлом Кашиным, группой “Сегодня ночью”. В момент написания этой книги она занималась собственным арт-проектом, помогающим молодым группам пробиваться на музыкальный рынок через интернет. Миклошич – превосходный собеседник, и ей было что рассказать о Лагутенко периода “Меамуров”.

Несмотря на то что наши мысли, как обычно, прыгали из стороны в сторону, я оставил стенограмму этой беседы практически без изменений.

Александр Кушнир: Как началось твое сотрудничество с группой в роли арт-директора?

Ирина Миклошич: У “Троллей” вот-вот должны были выходить “Меамуры”. У Ильи весь материал был практически готов, и он мне сказал: “Мне нужна твоя помощь”. Это выглядело не как просьба, а как предложение о сотрудничестве. Все было подано очень тонко и красиво. И я с огромным удовольствием согласилась.

Я знала, какие перед нами стояли задачи, и вся наша работа была построена на большом доверии. Я знала свободный график Ильи, когда он бывал в Москве. То есть мы расписывали с ним все его время и делали многофотосессий... Когда я занималась организацией съемок, перед нами не стояла задача поразить воображение страны высоким искусством. Ты помнишь фильм “Кабаре”, когда конферансье Джоэл Грей, танцуя с обезьяной, поет: “Ой, вот вы все ругаетесь, что я ее люблю, что она такая некрасивая… Но если бы вы могли видеть ее моими глазами!” Я это говорю не в том смысле, что Илья казался мне странным. А в том, что я знала, какой он прекрасный изнутри – дополнительно к внешним данным. Он весь светился. И когда я делала фотосессии, единственная задача была показать его моими глазами…

Затем мы сняли клип “Это по любви”. Илья принес демо-запись и спросил: “Какую песню ты выбрала бы для первого сингла?” Я выбрала “Это по любви”. Илья промяукал: “Угадала!” А потом мы заезжали в гости к Жене Гришковцу. И ночью, около Жениного дома, он вышел нас провожать, и мы все никак не могли расстаться. А Москва такая тихая, и мы сидим в машине втроем, слушаем “Меамуры”… И все песни, казалось, не отличаются друг от друга. Все яркие, трудно было выбрать какую-то одну. Мы потом вместе снимали клип на эту песню – с Гошей Тоидзе, Сережей Бледновым и Илюшей – одной командой... И я считаю, что это был очень удачный клип, который имел большой резонанс.

А. К.: До этого ты сотрудничала с Лагутенко как журналист, как главный редактор журнала “Башня”…

И. М.: Я приехала в Лондон – брать у Ильи интервью для журнала “Beauty”. Планировала серьезно с ним побеседовать, поскольку заголовок к материалу я придумала – “Лагутенко для взрослых”. Но Илья меня абсолютно не воспринял. История этого интервью уникальна тем, что когда я его взяла, вдруг поняла, что у меня… нет интервью. То, что я хотела из него вытащить, я вытащить не смогла. Потом я поняла, что на том языке, какой мог бы меня устроить, Илья вообще не разговаривает.

А. К.: Ну, не только с тобой. В то время – со всеми. Такая вот защитная реакция у человека.

И. М.: У него в природе не было языка, который нес бы необходимую степень откровенности. Не штампы, не общие фразы, а манера общения, при помощи которой он обычно скрывал свою глубину.

А. К.: И ранимость…

И. М.: Не будем говорить о ранимости. Вот у него была такая форма общения, и изменить ее в этом интервью мне не удалось. В итоге у меня в Лондоне открылась язва желудка, и мы с Лагутенко тогда очень жестко расстались. Фотограф “Троллей” Кирилл Попов, с которым мы туда ездили, сказал мне: “Запомни – это последний раз, как ты увидела Лагутенко”. На что я ответила: “Все только начинается”.

После этого я вернулась домой и написала эту вступительную статью в “Beauty”. Ноющей язвой я понимала, что надо спасать материал. Понимала, что надо подать читателям Илью таким образом… Ту ничтожную часть откровенности, которую он мне выдал... Мне надо было ее как-то компенсировать своими дополнениями. Такой вот фокус-покус.

Поэтому к лондонскому интервью у меня было большое предисловие. После того как я переслала Илье это вступление по почте, у него мнение обо мне кардинально переменилось. А у нас тогда была договоренность, что он должен ответить на вопросы читателей журнала “Башня”. Но во время нашей первой встречи все это как-то повисло в воздухе. И когда Лагутенко прочел эту вводную часть, он мне написал письмо, что готов работать дальше. Я так понимаю, что мое предисловие его приятно удивило и тронуло. И мы сделали эти вопросы: он отвечал тинейджерам – читателям “Башни”, где я работала главным редактором.

Это и было началом нашего сближения… А потом мы стали общаться, а у меня все-таки по-прежнему существовало желание добить это интервью. Я понимала, что в Илье есть очень глубокий пласт, скрытый. Который он, может быть, даже не пытался выразить. И для того чтобы он захотел это сделать, ему нужны были доверительные отношения с человеком. И уровень, который он мог бы поддерживать. Я все-таки сделала это, пусть и не сразу. Через несколько месяцев в журнале “Playboy” вышло мое шестиполосное интервью с Лагутенко, которым я осталась абсолютно довольна.

А. К.: Я помню, как накануне презентации “Меамуров” ты напечатала в типографии роскошные папки для пресс-релизов, которые планировалось раздавать вместе с альбомом на пресс-конференции в ресторане “Желтое море”. Надпись на обратной стороне папки гласила: “1 сентября 2002 года в Москве, на Васильевском спуске состоится презентация нового альбома группы „Мумий Тролль“”. Как получилось, что концерт на Васильевском спуске не состоялся?

И. М.: Правительство Москвы умудрилось три раза запретить этот концерт. В августе 2002 года мы с группой “Мумий Тролль” находились в ЮАР, где выступали на открытии саммита ООН по устойчивому развитию Земли. И вот за десять дней до презентации “Меамуров” вдруг выясняется, что наш концерт отменили распоряжением Лужкова...

Дело в том, что когда мы собирались в ЮАР, Илья предчувствовал эту ситуацию. И он не хотел, чтобы я ехала. Хотел, чтобы я оставалась здесь. Но я мечтала поехать в Африку и заранее – за полгода – попросила Артема Троицкого устроить наше участие в этом мероприятии. И поездки этой давно ждала. Я очень хотела отдохнуть…

И вот мы прилетели, нас поселили в роскошном отеле. Мы надели купальники и плавки, легли на пляж, и в этот момент раздался звонок. Позвонил директор “Троллей” Сережа Козин, который сказал: “Ребята, все хорошо. Только концерта не будет”. Тогда Илья надел черные очки и лег загорать. А я начала, как львица, бегать по периметру бассейна.

А. К.: Он лег на спину или на живот?

И. М.: На спину. И закрыл глаза. Я бегала-бегала, он посмотрел на меня и сказал своим тихим, спокойным голосом: “Чего теперь бегать? Ложись, отдыхай”. Кто-то из музыкантов сказал: “Попробуй узнать, кто это сделал”. Я позвонила знакомым и спросила, кто стоит за этим приказом. Мне ответили: “Шевцова”.

И тогда к беседе подключился Троицкий: “Ляг, отдыхай. Бесполезно, это мэрия”. А я заорала: “Ни хуя! Не знаю никаких правил!” И стала звонить в Москву и узнавать, кто поможет мне устроить встречу с Шевцовой. Меня выручил мой приятель из Администрации Президента. Поэтому прямо с самолета – я только успела в душ, переодеться – схватила папку с публикациями и поехала к Людмиле Ивановне.

Мне устроили встречу с Шевцовой на пять минут. Она сидела в большом правительственном кабинете тридцатых годов. Рядом находился человек в наушниках и с магнитофоном. И весь наш разговор писался на две огромные бобины…

Я пришла с толстой папкой публикаций и сказала: “Вы отменили концерт Rammstein накануне… Но отменить „Мумий Тролль“ вам безболезненно не удастся. Потому что через пару дней у меня заявлена пресс-конференция, где будут присутствовать сто пятьдесят изданий. И если этот концерт будет отменен, я объясню журналистам, почему его отменили. Потому, что проплатили московскому правительству… Я даже знаю, какой именно иностранный бренд это сделал”.

Потому что у них в это время был концерт на Воробьевых горах. И им было невыгодно, чтобы мы работали где-то поблизости в этот день. Дело в том, что эти люди предлагали “Троллям” выступить на Воробьевых горах. Но я сказала, что у нас презентация и поэтому мы не можем. А они ответили: “Вы пожалеете об этом…” Ну вот такая история.

Тем не менее Шевцова оказалась человеком неординарным, сильным, умеющим брать на себя ответственность. Она созвала городское совещание – прямо при мне, не выходя из кабинета, по селектору. Она вызвала все московские службы, представителей Министерства культуры, милицию, пожарников. Они все приехали за пятнадцать минут.

За это время я рассказала ей про “Мумий Тролль” – естественно, она ничего не знала. Потом я начала жестко разговаривать с чиновниками. Помню, что кто-то из Министерства культуры сказал что-то вроде: “Вот еще! Не хватало, чтобы этот концерт совпал с Днем города! Соберутся непонятно кто, будут там пить пиво, колоться наркотиками, а мы тут должны за это отвечать”. На что я, разъяренная, ответила: “Так, минуточку… Я так понимаю, наша аудитория для вас – это шваль. Тот самый налогоплательщик, который платит вам зарплату... А что, если я озвучу эти ваши высказывания?” И Шевцова загасила эту дискуссию. Сказала: “Мы здесь собрались не спорить”.

Надо заметить, что я, еще находясь в ЮАР, просила Сережу Козина подготовить мне площадку, которая могла быть альтернативой. В какой-то момент я поняла, что Васильевский спуск нам не дадут. Потому что незадолго до этого они уже отменили там какой-то рок-концерт… Под предлогом того, что от музыки разрушается храм Василия Блаженного. И поэтому там в течение полугода вообще нельзя проводить концерты.

Услышав эту формулировку, я попросила площадку, которая нас устроила бы. Поэтому я сказала Шевцовой: “Людмила Ивановна, я понимаю, что на Васильевском спуске нам не удастся сыграть… Поэтому у нас есть пожелание – „Лужники“”. Она при мне позвонила в “Лужники”, господину Алешину. И я поехала к Алешину. К моему приезду там собралось целое совещание. Я приехала туда с Ильей. И Сережа Козин подъехал. И мы стали обговаривать условия.

А. К.: Алешин адекватный?

И. М.: Да, он совершенно адекватный. Жесткий человек, но врубающийся во все тонкости. И он сказал: “Да, хорошо... Мы подумаем, сколько это будет стоить”. И мы уехали спокойные.

А на следующий день нам позвонили из “Лужников” и сказали, что рядом с набережной у Большой спортивной арены, где мы планировали концерт, находится клумба, которая стоит 60000 долларов, – занесенная в Книгу рекордов Гиннесса как самая большая клумба в мире. Если фанаты эту клумбу растопчут, мы должны будем выложить 60000 долларов. И вот если мы их в качестве залога вкладываем, то тогда мы работаем напротив набережной. А если нет – тогда давайте переносить концерт в другое место.

Я поняла, что опять начались интриги. Опять позвонила Людмиле Ивановне, опять понеслось это по кочкам. И я знаю, что Лужков специально приезжал в “Лужники” смотреть клумбу. К этому времени там собралась толпа специалистов, которые ему внятно объяснили, что это действительно такая уникальная клумба, и он, как отец города...

Зная, что группу “Мумий Тролль” обидеть нельзя, а в то же время клумбу тоже затоптать нельзя, он сказал: “Вы вон там проведите”. И махнул рукой в сторону бассейна. Мол, проведите там, какая вам разница?

А вся фишка была в том, что этот концерт должно было снимать МТV, и мы выбирали эту площадку потому, что здесь отличная картинка. Здесь клумбы и здесь видны Воробьевы горы. И все это должно было совпасть с фейерверками, которые в тот вечер планировались поблизости. Мы под это и скомпоновали концерт. Перенести это к бассейну – это все равно, что закатать нас в асфальт. После чего я встретилась с Алешиным и сказала, что нас этот вариант не устроит. Либо мы делаем здесь, либо я опять устраиваю пресс-конференцию. И мне, дескать, уже надоело сражаться с мафией.

И я опять звонила Швецовой. Я не знаю, как они решили этот вопрос. Но у меня есть сильные подозрения, что она от Правительства Москвы застраховала эту клумбу. Я попросила Илью, и он, выйдя на сцену перед началом концерта, обратился к публике. Ко всем этим тысячам девчонок и парней. И сказал в микрофон, что эта клумба – уникальная. И если они попортят эти цветы, то мы будем вынуждены платить за ее восстановление из своих денег. Это было абсолютно точно. И я вам скажу – ни одного цветочка не было помято. И этот вопрос снялся сам собой, по цветам. Нам не пришлось ничего платить.

Накануне мероприятия, в одиннадцать часов ночи, мы приехали на площадку встречать фуры со сценой. Поскольку сцену делали в Риге, везли ее оттуда….

А. К.: Это было дешевле?

И. М.: Это было совсем не дешевле. Это было лучше по качеству. И Илья решил пойти на эти расходы… На эту тему меня никто не спрашивал, меня вообще технические вопросы мало интересовали… Все эти дни мы с Лагутенко были зеленого цвета. Потому, что не понимали, будет концерт или нет. И что на нем случится, мы тоже не понимали.

Помню: глубокая ночь накануне презентации. Уже темно, приезжают из Риги эти фуры с оборудованием, стоят у клумбы. И нам не разрешают их разгружать. Приехал Алешин и сказал, что нельзя. А я ответила: “Отсюда мы никуда не пойдем. Все будет здесь. Вызывайте милицию или кого хотите, но мы разгружаемся”.

А. К.: Это уже была ночь?

И. М.: Да. Это была ночь накануне концерта.

А. К.: Получается, что днем была пресс-конференция в “Желтом море”, а вечером вы поехали сражаться. То есть когда мы проводили пресс-конференцию, не было понятно, чем это все закончится?

И. М.: Было все понятно. На тот момент – ДА. А через пару часов – НЕТ. Насколько я помню, Лужков три раза издавал приказ по концерту группы “Мумий Тролль”.

А. К.: Это было какое-то внутреннее постановление?

И. М.: Нет, никакое не внутреннее. Все было официально.

А. К.: Помнишь, на пресс-конференции в “Желтом море” в президиуме сидел представитель Правительства Москвы по фамилии Ноткин? И я, будучи в курсе истории с Васильевским спуском, спрашиваю у него: “А откуда у нашей мэрии такая неземная любовь к группе „Мумий Тролль“?” И чиновник начинает свой ответ с гениальной фразы, что лично он вообще-то не очень любит “Мумий Тролль”…

И. М.: Дело в том, что вся эта предыстория имела какую-то криминальную начинку. И Правительство Москвы сочло нужным держать рядом с группой своего представителя. А я махала флагом этой пресс-конференции, потому что это – единственный козырь, который у меня был. Кроме того, что я вскрою себе вены. А вскрытие моих вен вообще никого не волновало. Всех волновало только собственное лицо. Имидж. Поэтому я хочу сказать пару благодарных слов в адрес Людмилы Ивановны, потому что ей было очень непросто эту ситуацию разрулить. И я не думаю, что она это сделала потому, что чего-то испугалась. Она – бесстрашный человек. Она в какой-то момент прониклась этой историей и поверила мне. Ее тронули мой энтузиазм и самоотверженность. И она пошла нам навстречу.

А. К.: А когда ты пришла к Шевцовой, ты подарила ей что-нибудь? К примеру, альбом “Точно ртуть алоэ”?

И. М.: Нет, конечно. Я пришла с папкой, которая у нас была по “Меамурам”. Она у меня огромная. Говорю: это группа такая-то, с ней ТАК нельзя. Потому что нельзя – и все. Не думаю, что это ее остановило. Просто Господь вмешался. Шевцова захотела помочь. И все. Я ей очень благодарна.

А. К.: Она, небось, до общения с тобой ни одной песни “Троллей” не слышала?

И. М.: Абсолютно уверена. Но на концерте “Меамуров” она была. Сидела где-то…

А. К.: Презентацию в “Лужниках” показал канал MTV, и затем группа уехала в “Меамуры тур”. И вы с Ильей начали друг от друга отдаляться?

И. М.: Есть вещи, которые я не хочу озвучивать. Просто у нас была договоренность – провести презентацию. А потом… Потом был вариант работать дальше. Но исторически сложилось так, что появились обстоятельства, вынудившие нас расстаться. Я сейчас об этом жалею. Потому что если все повторить, я бы, может быть, некоторые вещи не так сказала. И Илья на них не так бы отреагировал. И ситуация была бы иной. Но тогда мы были на эмоциях, совершенно вымотаны. Оба. Психологически. Надорваны. И все это было остро. И, в общем, мы как-то так расстались...

А. К.: А потом были заслуживающие внимания пересечения, когда вы могли посидеть спокойно и все обсудить?

И. М.: Мы встретились с Лагутенко ровно через неделю после презентации. Он приехал из Киева, я – из Питера. Он мне позвонил, и как выяснилось, мы в тот момент одновременно спускались с трапов самолетов. Сказал, что надо поговорить. Мы встретились во французском ресторане. В тишине, при свечах пообщались полтора часа. Итогом разговора, как выяснилось через полгода, явилось наше расставание. В тот момент мы оба об этом не знали. Я думаю, мы искали пути сближения… Но некие препятствия, которые в тот момент были – и с его и с моей стороны, – оказались непреодолимыми.