ЯН МАТЕЙКО
ЯН МАТЕЙКО
Варшава. 1974 год. В темно-зеленой раме старых деревьев проблескивает серебряная лента Вислы. По ту сторону реки — Старе Място. Строительные леса. Краны. Узорный силуэт древней Варшавы. Стрельчатые башни готики. Кружевной, ажурный рисунок барокко. И снова краны, краны. Красные черепичные крыши и, словно фрегат, дворец.
И мне еще раз приходит на память образ города-корабля, столь свойственный и близкий по духу славянам: Московский Кремль, пражские Градчаны, варшавское Старе Място.
Близкие по духу.
Я не раз вспоминал эти слова, любуясь просторами польского пейзажа. Золотая Сирена подняла, приветственно салютуя, меч. Направо осталась дорога на Катовице. Впереди Краков. Цветут могучие каштаны. Седые ветлы обступили шоссе.
За ними привольно раскинулась земля Польши. Зеленая, уютная, просторная страна. Дорога, как тетива лука, натянута до предела. Она то распрямляется, то звенит, как струна. Изумрудные холмы, синие перелески, тихие речки, сиреневые ровные луга — все это ласкает взор, и от этого милого сердцу раздолья веет чем-то невыразимо близким и родным. Порою на крутой горе перед изумленным взглядом вдруг возникают башни древнего замка, и вмиг воображение рисует седую старину этой овеянной легендами и сказаниями земли.
То вдруг у обочины дороги вырастают гранитные обелиски — знаки прошедшей великой битвы, и опять и опять бескрайние горизонты, бирюзовые, голубые дали.
Необычайно музыкальна природа Польши, давшая жизнь великому Шопену. Вслушайтесь!
В шелесте листьев, в пении птиц, журчании лесных ручьев, в шепоте ветра вы услышите мелодии мазурок и вальсов Шопена.
Краков. Древняя столица Польши. Площадь имени Яна Матейко. На фасаде старого дома, украшенного гербом города и кариатидами, надпись «Академия художеств Кракова». Скрипят большие старые двери. Крутая лестница. Наверху нас встречает Лоренцо Медичи работы Микеланджело, а рядом мраморная доска с высеченной надписью «Педагогам и студентам, уничтоженным и погибшим в борьбе с гитлеровскими захватчиками в годах 1939–1945». И снова ступени. Скульптура Венеры Милосской. И снова вечное и прекрасное рядом со страданиями и ужасом прошедшей войны.
Кабинет ректора.
- Мариан Конечный, — говорит и пожимает мне руку стройный, крепко сколоченный мужчина. Открытое, добродушное лицо. Густые черные брови. Светлые серо-голубые глаза. Жилистые, сильные руки скульптора.
- Родился я в 1930 году, — рассказывает Мариан Конечный, — в деревне Ясенов Жешувского воеводства, на юго-востоке Польши, в семье крестьянина. Кончил гимназию, потом приехал в Краков, учился в художественном лицее. В 1948 году поступил в академию на скульптурный факультет. Потом диплом, а в 1954 году, в октябре, я приезжаю в Ленинград в Академию художеств и становлюсь аспирантом.
Напротив стола стена, увешанная портретами. Их десять. Это ректоры, и первый и главный среди них Ян Матейко; ведь это его дом. Много лет он руководил Краковской Академией художеств.
Мы покидаем кабинет. Гудят коридоры академии, идет сессия. А значит — волнения, заботы, экзамены. Мы выходим на улицу. Мариан Конечный показывает мне место на площади, огороженное невысоким забором. За ним — остатки фундамента.
- Здесь стоял монумент, посвященный битве и победе под Грюнвальдом. Его уничтожили фашисты.
… Я вспомнил огромный вводный зал выставки в Манеже «Шедевры польской живописи» и гигантский холст Яна Матейко «Битва под Грюнвальдом», открывавший экспозицию.
в те весенние дни 1974 года в Москве в часы знакомства с великим творением знаменитого польского художника я не знал почти ничего об этой картине.
То есть я знал, наверное, кое-что, но это были лишь книжные сведения, знакомство с миром живописца по известным репродукциям.
Я стоял тогда Ошеломленный грохотом невероятной, несусветной битвы. Ведь только что я брел по апрельской Москве, любовался сверкающими куполами кремлевских храмов, слушал птичий щебет в Александровском саду. Апрель, светлый, лучезарный, ликующий, слепил глаза.
И вдруг в прохладной тишине Манежа на меня обрушился шквал сражающихся, рев труб — весь этот хаос бескрайнего страшного поля боя.
Художник сделал меня как бы участником битвы.
Он властно овладел воображением, и я оказался в самом центре этого поистине апокалипсического по ярости и накалу страстей сражения.
Вот что говорил великий Репин об этом полотне:
«Масса подавляющего материала в «Битве под Грюнвальдом». Во всех углах картины так много интересного, живого, кричащего, что просто изнемогаешь глазами и головой, воспринимая всю массу этого колоссального труда. Нет пустого местечка: и в фоне, и вдали — везде открываются новые ситуации, композиции, движения, типы, выражения. Это поражает, как бесконечная картина Вселенной…»
1410 год. Больше пяти с половиной веков отделяет нас от грандиозной битвы у маленькой деревни Грюнвальд. Но магический дар Матейко приблизил к нам это событие, открыл окно в историю. В тишину выставочного зала вдруг ворвался ад жесточайшей битвы века, в которой поляки в союзе с литовцами, чехами и русскими наголову разбили немецких рыцарей. Надо было обладать умом возвышенным и силой поистине нечеловеческой, чтобы создать это полотно.
На маленькой серой табличке направо от картины в нескольких скупых абзацах рассказана история о том, как ровно тридцать лет назад, в 1944 году, картина «Битва под Грюнвальдом» была спасена, выкопана из земли, куда польские патриоты спрятали холст от фашистских варваров, назначивших десять миллионов марок тому мерзкому подлецу, кто укажет место укрытия картины.
и вот я в Кракове. Городе, в котором родился, жил, творил и умер Ян Матейко. Флорианская улица, дом 41. Старый город, сердце Кракова. Здесь проходила королевская дорога от Барбакана до Вавеля. Глухо звучат ступеньки деревянной лестницы. Небольшой зал. Во всю стену крупно написаны слова:
«Он принадлежал к величайшим художественным великанам XIX века». Стасов.
Я прохожу из зала в зал, из комнаты в комнату, где с таким тщанием и с такой любовью сохраняется сам дух Матейко. Скрипит паркет. Мерцают старые люстры. Поблескивают старинное оружие, древние костюмы, женские украшения.
Мастерская художника. Палитра с высохшими красками. Р старинной вазе кисти, десятки кистей. На мольберте этюд павшего коня для «Битвы под Грюнвальдом». На стенах шлемы кольчуги, латы, мечи, подковы. Бесценный материал для создания грандиозных картин, эпопей. В студии тихо. За окном бушует солнце, бурлит Флорианская улица. Дом напротив, как, впрочем, и десятки других на этой улице, в лесах. Работают художники, скульпторы, штукатуры. Восстанавливают старину. Незаметный, великий труд реставраторов.
Мы выходим на площадь Главного рынка. Голуби, голуби, голуби. Яркие зонты у столиков кафе.
Огромный собор. Две башни. Одна — готическая, другая барокко. Краков — город-музей. Здесь можно проследить и изучить развитие архитектуры романской, готической, ренессансной и барокко. Для этого достаточно пройтись по его улицам и площадям.
Сукеннице. Древнее здание бывших суконных рядов. Король Болеслав Стыдливый, издавая в 1257 году акт о правовом положении города, обязался построить торговые ряды. Семь столетий с лишним прошло с тех пор, и вот теперь в Сукеннице помещается галерея польской живописи и скульптуры. Именно здесь в большом, светлом зале экспонируются произведения великого Матейко. Напротив входа висит золотая рама.
Вместо картины мы видим бархатную драпировку.
На ней дощечка с надписью:
«Картина «Прусская дань» одолжена на выставку в Москву».
На мое счастье, именно в тот день, когда мне довелось посетить галерею, холст вернулся домой.
Около него стояла молодая женщина и упрашивала служителя показать ей картину. Мы познакомились.
Битва под Грюнвальдом. Фрагмент.
- Меня зовут Луция Кравчук, я из Вроцлавского воеводства. Преподаю в ремесленном училище. Очень люблю живопись. Особенно Матейко. Я специально приехала с друзьями в Краков, чтобы познакомиться с великолепной архитектурой, с памятниками старины, но не могу уехать, не увидев знаменитое полотно Матейко.
Мы с молодой учительницей и ее друзьями проходим по залам галереи. Замечательные мастера польской живописи Петр Михайловский, Юзеф Брандт, Юзеф Хелмоньский, Александр Герымский и многие другие рассказывают о жизни своей родины, народа. Несмотря на непогоду, залы музея полны людей, среди них молодежь, много туристов. Как близка и как знакома нам эта картина приобщения людей к прекрасному!
В этом я убедился еще раз, посетив экспозицию Национального музея в Варшаве. В те дни там была развернута большая выставка, посвященная работе многочисленных польских музеев. Была широко показана реставрация полотен и скульптур, представлены современные способы исследования подлинности произведений искусства. Перед зрителями предстал благородный и кропотливый труд целой армии ученых и специалистов, посвятивших свою жизнь музейной работе.
- В этом зале обычно расположены полотна Яна Матейко, — говорит доктор Кристина Срочиньская, куратор галереи польского искусства Национального музея. — А вот на этой стене постоянное место отдано «Битве под Грюнвальдом».
Сейчас здесь представлены фотографии реставрационных работ, которые проводились с другими картинами Яна Матейко. Полотна сильно пострадали во время войны.
- Да, прошлая война погубила немало жизней, не пощадила она и произведения искусства, — с грустью проговорила Кристина Срочиньская.
Мы подходим с ней к небольшому портрету. Полотно продырявлено фашистскими штыками и истоптано коваными сапогами захватчиков. Краска облупилась, на исковерканном холсте глубокие порезы.
Варварство…
Сколько ценностей мировой культуры унесло оно за всю историю нашей земли!
- Вот уже много лет, — говорит моя спутница, — занимаюсь творчеством Матейко, и особенно его замечательной картиной «Битва под Грюнвальдом». Вам, наверное, интересно будет узнать подробности спасения полотна от рук гитлеровских варваров. Вот эта история.
Битва под Грюнвальдом. Фрагмент.
В сентябре 1939 года началась массовая эвакуация варшавского населения. И именно в эти дни под грохот бомбежек и вой сирен приняли решение спасти от фашистов «Битву». Трудно было в ту пору изготовить специальный вал и огромный пятиметровый ящик, раздобыть транспорт.
Наконец нашли конную платформу.
Шоссе переполнено беженцами, самолеты обстреливали дорогу. Кругом гибли люди.
Двое суток картина добиралась до Люблина. Когда приехали в музей, начался ночной налет, и оба художника, сопровождавшие картину Матейко, погибли.
Работники музея оставили холст в Люблине. Когда фашисты вошли в город, картину решили спрятать.
В том зале, где находился ящик с полотном Матейко, поставили библиотечный стол и рядом скамьи, на которых сидели люди.
Никому не приходило в голову, что под ногами читателей, а точнее, под столом, совсем рядом, находился холст Матейко.
Так было до весны 1941 года.
Потом оккупанты потребовали, чтобы здание музея отдали им. Группа сотрудников, невзирая на смертельную опасность, начали искать новое убежище для «Битвы».
Это было непросто.
Ящик с полотном весил полторы тонны. Наконец придумали инсценировать переезд. Навесили на ящик с картиной ведра, прочую утварь, так удалось отвезти ее за два километра от города и поместить в старый сарай. Ночью раскопали пол сарая, изолировали яму толем и отвели воду.
Гитлеровцы лихорадочно искали картину. Они о чем-то догадывались и назначили награду: сперва два миллиона марок, а потом подняли цену до десяти миллионов.
Но никто из десятков людей, причастных к спасению «Битвы под Грюнвальдом», не выдал тайну, хотя все они рисковали жизнью.
В 1944 году наконец наступила долгожданная свобода, и картина была спасена.
Осенью мы пригласили из московской Третьяковской галереи профессора Алексея Рыбникова, замечательного реставратора. Он осмотрел полотно и сделал пробную очистку красочного слоя. Ведь три с лишним года оно лежало в земле. Проникла влага. В одном месте прогнил вал и пробил холст. Летом 1945 года картину привезли в Варшаву, в здание, где она раньше экспонировалась, в тот же самый зал, и положили на пол изуродованное полотно. Я сама видела все это. Руководил спасением профессор доктор Станислав Лоренц. Он возглавлял Главное управление музеев и охраны памятников.
И вот «Битва под Грюнвальдом» развернута.
Это было страшное зрелище: лак разложился, полотно стало похоже на огромную белую тряпку с рваными краями.
Соткали новый колоссальный холст, начали реставрационные работы.
Четыре года писал свою картину Матейко, и четыре года ее реставрировали. Через двадцать пять лет, накануне отправки «Битвы» на выставку в Москву, ее снова реставрировали те же самые люди, которые тогда возродили ее к жизни.
— Доктор Лоренц, — говорит доктор, — решил показать в Москве все лучшее, что создано польскими художниками. Музеи Польши прислали свои жемчужины. Многие полотна впервые пересекли границу Польши. В Москву картины перевозили пять огромных автомашин. Когда мы прилетели в вашу столицу, все полотна были уже в Манеже. Предстояла серьезная работа по экспозиции картин. Но особенно сложен показ картин Матейко, ведь «Битва под Грюнвальдом» имеет длину девятьсот восемьдесят семь сантиметров. Не буду рассказывать про все перипетии с развеской и перестановкой холстов, скажу одно: никогда я не забуду вернисаж 3 апреля 1974 года. Все мы безумно устали, но когда пришло столько народу и оркестр заиграл наши гимны, это было торжество братства наших культур. Москва чудесно приняла нас. Выставку посетили более ста пятидесяти тысяч человек за один месяц.
Мы привезли в Варшаву тепло сердец советских друзей. Книга отзывов на выставке польских шедевров заполнена десятками, сотнями восторженных откликов зрителей. Вот прочтите некоторые из них:
«Чудесно! Сколько прелести и очарования! Спасибо за три часа, которые останутся в памяти до конца жизни. Сюда нужно было идти, если бы была одна картина Матейко «Битва под Грюнвальдом». А их здесь много. Спасибо устроителям и народу Польши…»
«Дорогие братья поляки!
Не могу не высказать восхищения вашей щедростью, с какою вы одарили нас лучшими творениями ваших чудесных мастеров. Многие картины Матейко, Зиммлера, Ковальского — Веруша и других я видел только в репродукциях и не мог мечтать о том, что увижу их в оригинале, ибо в Варшаве, Кракове, Познани мне уже не суждено побывать, мне уже много лет, и жить осталось недолго. А сколько новы для меня художников я теперь узнал! Благодарную память оэ этой роскошной выставке сохраню до смерти. Спасибо, спасибо вам от души…»
«Над картиной «Битва под Грюнвальдом» надо написать слова Горького: «Человек!.. Это звучит гордо!»
«Выставка Польской Народной Республики прекрасна. Широко раскрыто народное искусство. Остается большое впечатление от всего увиденного. Преклоняюсь перед талантливым народом Польши, в освобождении которого я участвовал в 1944 году».
Польская культура…
Ее вклад в сокровищницу мирового искусства, музыки, литературы неоценим. Имена Мицкевича, Шопена, Матейко принадлежат всем людям Земли.
Желязова-Воля. Домик, где родился Фридерик Шопен. Серебристые ивы. Старые ворота. Дикий виноград вьется по чугунной решетке. Огромный парк, могучие деревья. Просторный зал дома-музея. На стене копия портрета Шопена работы Эжена Делакруа. В открытые окна слышны пение птиц, людской говор. За распахнутыми дверьми — скамьи. Моросит дождь. Люди пришли слушать Шопена. Высокий молодой человек вышел, поклонился, сел за рояль. Прозрачные, как горный хрусталь, звуки свободно полились и заполнили зал, полетели в парк, туда, к людям.
Светлая и трагическая, чистая и трепетная музыка Шопена проникает в душу, рождает раздумья, заставляет мечтать о несбывшемся, бесконечно волнует сердце. Звуки фортепьяно сливаются с пением птиц, шелестом мокрой листвы. Музыка Шопена — сама природа Польши. Она предельно человечна и народна, потому так ненавистна была она фашистам, боявшимся света и мужества лиры Шопена, ее гражданской силы.
Люди… Матери с детьми, солдаты, офицеры Войска Польского, старики и молодые прильнули к окнам. Замерли, слушая Шопена. Замолкли звуки мазурки, в зал ворвался птичий гомон. В черном лакированном зеркале рояля засверкали ярко-розовые цветы сада.
Коперник.
Лазенки. Красивейший парковый ансамбль Европы. Июнь. Воскресенье. Летит белый пух тополей. Воркуют голуби. Тысячи людей собрались у памятника Фридерику Шопену. Огромный партер обступили старые каштаны, ивы, липы. В темной воде пруда опрокинулось высокое небо Варшавы. Вспорхнула стая голубей. И поплыли, поплыли в июньском горячем воздухе звуки мелодии Шопена.
И опять, как в Желязовой-Воле, поразительно вплетались в музыкальную канву щебет птиц, шепот листвы, пение ветра. Бронзовый Шопен внимательно прислушивается к звукам фортепьяно, к птичьему гомону, к шороху города.
Мазурка. Звонкие трели танца пробежали по зеленым кущам парка, зазвенели в сердцах людей. Одна мазурка сменяла другую, и казалось, сам мир необъятный с этим бирюзовым небом, с лениво плывущими облаками и лица этих сотен и сотен людей вдруг посветлели. Казалось, ярче загорелись краски одежды, глубже стали изумрудные тона зелени. И опять зашумел летний дождь, но никто не уходил. Только взлетели пестрые крылья зонтов. Вальсы, полонезы, этюды сменяли друг друга. Вдруг где-то рядом я услышал русскую речь.
- Мы из Ленинградского института культуры имени Крупской, — говорит мне молодой преподаватель Эльвира Маркова. — Приехали на практику по обмену в Институт библиотековедения и научной информации. Этот обмен постоянен. Группа польских студентов приедет к нам в Ленинград в сентябре. Мы очень довольны поездкой. Уже посетили Краков, Гданьск, Сопот.
- Я из Горького, — продолжает разговор студентка третьего курса того же института Лариса Токаева. — В Польше первый раз. Хочется сказать о том, как сильна здесь любовь к истории, к традициям. Как крепко святое чувство, которое питают поляки к героям войны. Смотрели кинофильм «Варшава наперекор всему» и меня и моих товарищей потрясло, с какой любовью восстанавливают и строят Варшаву. Двадцать два дня предстоит нам пробыть в Польше. Мы увидели и еще увидим чудесный мир наших друзей, которые так по-братски тепло нас принимают. Я никогда не забуду сегодняшний день в парке Лазенки и эту дивную музыку Шопена, которую люблю с детства. Еще со школьной скамьи мы узнали стихи Мицкевича. Мы пели в школьном хоре песни Шопена и Монюшко. Теперь я познакомилась в музеях с чудесными картинами польских художников. Меня поразила сказочная красота старинных городов. Эта поездка навсегда останется в моем сердце. Конечно, я горьковчанка и люблю Волгу, наш Нижегородский кремль, наш город, но за годы учебы Ленинград стал моей второй родиной. Это чудесный город с его дворцами, белыми ночами и великой историей.
Я невольно вспомнил разговор с Марианом Конечным, который мы вели в Кракове на берегу Вислы, сидя на скамье у древних стен Вавеля.
Вечерело. Пробили куранты. Закат озарил могучие башни старинного замка. Рядом на траве играют дети. Маленький буксир натужно тянет караван черно-оранжевых барж. Рядом по каменным плитам набережной стучат «платформы» модных краковянок в пестрых макси-юбках.
— Я в Ленинграде, — промолвил Конечный, — провел самую счастливую пору моей творческой молодости. Это были необычайные, самые романтические четыре года моей жизни. Ленинград — неповторимый город. Его архитектурные ансамбли, памятники, набережные — все это чудесно. Сколько ночей я просидел, ожидая часа, когда разводят мосты! Сколько бродил по набережным призрачными белыми ночами! Сама Академия художеств, сфинксы, ростральные колонны Биржи, Медный всадник — все эти впечатления неизгладимы. У меня был мудрый учитель и большой друг Михаил Аркадьевич Керзин — необычайно деликатный и талантливый педагог. Я многим ему обязан … Я скульптор, и, пожалуй, это одна из самых мирных профессий на Земле. Ведь наша задача — созидать. Хотя некоторые мои коллеги-модернисты много постарались для того, чтобы разбить, разрушить красоту. Так что даже и в нашей безобидной профессии бывают сражения, бои. Но это было в искусстве всегда. Лично я люблю творчество Родена, Бурде ля, мне близко искусство Веры Мухиной. Я не устаю восхищаться ее шедевром — монументом «Рабочий и колхозница», поразившим в свое время Париж. Мне нравится динамичное искусство Шадра, его композиция «Булыжник — оружие пролетариата».
Бьют куранты. Стемнело. Мы поднялись. Через несколько минут шустрая «Лада» перенесла нас на площадь Главного рынка. А еще через миг мы вошли в огромную дверь Мариацкого костела. Напротив входа, в глубине, сиял алтарь.
- Пять столетий прошло с тех пор, — сказал Конечный, — как великий Вит Ствош создал это чудо искусства. Во время войны алтарь похитили оккупанты и вывезли в Германию. После долгих розысков он был наконец найден и привезен в Краков, но в таком плачевном виде, что лишь реставрационные работы спасли его. Я бесконечно люблю Краков и поэтому никогда не забуду, что в январе 1945 года советские войска стремительным ударом выбили гитлеровцев из города и спасли исторические древности Кракова. Фашистам не удалось взорвать город, хотя все, что было в нем дорого и свято для нас, поляков, не исключая Вавельского замка, они заминировали. В эти дни социалистическая Польша готовится к празднованию своего тридцатилетнего юбилея. И я внес свой скромный вклад. Памятник Революционным боям — так назван монумент в городе Жешуве, работы над которым закончены.
… И снова дорога. И снова голубая стрела шоссе. Веселая радуга над березами. Белая лошадка, разметав гриву, бежит под косогор. Сосны, сосны, просторные луга. Пестрые коровы на лесной поляне. Пейзаж бесконечно близкий, родной.
У самой кромки шоссе вдруг вырастают два огромных меча. И рядом герб Польши. Надпись «Погибшим в борьбе с гитлеровскими захватчиками». И снова живые цветы, огромные красные пионы на сером шершавом граните, и снова поют птицы. В сосновом лесу молодежь собралась у костра и слушает рассказ седого пожилого человека. Дорога в столицу…
Варшава. Квартира профессора доктора Станислава Лоренца, директора Национального музея.
- Я только что вернулся из Копенгагена, с конгресса Международного совета музеев. Около семидесяти стран участвовало в его работе. Там были и советские коллеги, с которыми мы дружим много лет. Мы с ними делаем одно общее большое дело: стараемся сохранить творения искусства и как можно лучше, доступнее и интереснее рассказать о них людям. В наш век — поверьте мне, ведь я прожил почти восемьдесят лет и пережил не одну войну, — это не просто. Настоящее искусство делает людей разных стран ближе друг к другу. Прекрасные картины и скульптуры многому учат зрителей, рассказывают о жизни своих народов. Иногда хорошая картина поведает зрителю не меньше, а порою больше, чем толстый роман. Такова сила истинной живописи. Реализм побеждает. Некоторым показался сенсационным успех выставки русских передвижников у нас в Варшаве в прошлом году, ведь ее пришлось продлевать трижды. Учитывая недавние вкусы некоторых зрителей, это был триумф. Но меня, много лет наблюдавшего за ходом развития искусства, эта победа нисколько не удивила. Мир устал от модернистского кривляния и уродства. Это не значит, что я против нового, против поисков. Но я убежден, что будущее живописи — это путь реалистического искусства, воспевающего жизнь, прекрасное и главное — человека, его разум, красоту.
Портрет жены художника.
Когда мне и моим коллегам поручили организовать выставку «Шедевры польской живописи» для экспозиции в Москве к дням польской культуры, я приложил все усилия, чтобы это была самая представительная выставка за всю историю Польши, показанная за рубежом. Триста шедевров — такой экспозиции не знала и сама Польша. Мне обязательно хотелось показать советскому зрителю как можно полнее творчество нашего великого мастера Матейко, его грандиозные полотна «Битва под Грюнвальдом» и «Прусская дань». Я директор Национального музея с 1935 года, то есть почти сорок лет. Это очень много. Всю войну я был в Варшаве, участвовал в борьбе с фашистами. В сентябре 1939 года мы спасали все, что могли. Замок уже горел, когда 17 сентября мы вывезли более трехсот картин и семидесяти скульптур. Не могу не вспомнить, рассказывая о тех страшных днях, и подвиги советских людей, спасших шедевры, находившиеся во дворцах Павловска, Петергофа, Пушкина. И когда увидел восстановленными эти замечательные памятники архитектуры, я, как никто другой, мог понять, какой подвиг искусствоведов, реставраторов, архитекторов Советского Союза вложен в дело спасения этих ценностей культуры мирового значения. Я счастлив сказать вам, что мы восстанавливаем Королевский замок. В этом году к тридцатилетию приурочены большие торжества. И мы покажем народу возрожденную архитектуру замка. Я мечтаю прийти с моей доброй супругой в восстановленный полностью старомястский замок в 1978 году. Тогда мне будет ровно восемьдесят лет.
Хочется добавить несколько слов к тому, что рассказала нам Кристина Срочиньская о «Битве под Грюнвальдом». Спасибо тем людям, которые, невзирая на бомбежки, пожары, саму смерть, приходили и добровольно помогали спасать ценности польской культуры. Это были небогатые, простые люди. Многие из них потом были убиты, ранены, арестованы гестапо. Музей горел. Героически вели себя женщины. Они не боялись ничего. Как детей, выносили из пламени полотна. Это были поистине героические дни. Прошло пять лет. И вот наступил великий день. Советская Армия помогла нам освободить Родину. Никогда не забуду, как, несмотря на продолжавшуюся великую битву в первые месяцы 1945 года, нам, работникам музея, помогали советские люди. Они находили и возвращали шедевры польского искусства. Сотни полотен и скульптур. Никогда не забуду торжество, когда мы получали обратно наши сокровища, захваченные фашистами. Это был благородный жест Советской державы.
Портрет детей художника.
Накануне нашего великого праздника мое сердце полно благодарности советским друзьям, замечательным советским зрителям, так горячо встретившим нашу выставку польских шедевров в Москве (и особенно творения Яна Матейко) и оставившим у меня самые горячие чувства любви к москвичам.
… Ян Матейко. Живописец. Создатель грандиозных полотен — эпопей. Великий труженик. Он был членом многих европейских академий. Его искусство высоко ценили Стасов, Крамской, Репин. Но только посетив и увидев воочию прекрасную родину художника, ступив на древнюю землю Кракова, начинаешь особо глубоко понимать масштаб подвига творца «Битвы под Грюнвальдом», картины, в которой, как в зеркале, отразилось непреходящее, вечное. Сама судьба холста «Битвы», драматическая история его спасения от рук фашистских варваров, озаряет новым светом сюжет этого полотна, придает ему необычайную остроту и современность.
Среди десятков картин Яна Матейко привлекали внимание зрителей портреты, исполненные мастером. Среди них блестящий «Автопортрет», «Портрет жены» и особо трогательный своей лиричностью и интимностью «Портрет детей художника». Живописец раскрывает образы любимых им. Их трое. Мал мала меньше. Рядом с ними на ковре возлежит огромный пес — верный друг и страж.
Малыш в красном кафтанчике, с отороченной мехом шапкой в руке гордо подбоченился. Рядом с ним очаровательная сестричка в белом платьице с голубой вышивкой, украшенном бантами. Великолепно, мастерски написан этот холст. Фигуры детей вылеплены с поистине ренессансной силой. Роскошны интерьер, ковер, меха, богато ориентирован фон. Но, пожалуй, самое чарующее в полотне — характеры детей, с чувством собственного достоинства и исполненного долга позирующих отцу. Насыщена горячими колерами, богата сочностью колорита гамма картины.
Уникален по композиции и виртуозности исполнения другой холст Матейко — «Коперник». Великий астроном изображен в момент озарения. Он поражен только что сделанным открытием. Его бледное от вдохновения лицо оттенено глубиной ночного звездного неба, служащего фоном всей картины. Ученый окружен книгами, инструментами, помогающими ему изучать Вселенную. Но изобилие и подробность изображения всего огромного натюрморта нисколько не мешают, а, скорее, наоборот, помогают понять сложность и многогранность характера великого польского астронома — одного из героев мировой науки. С легкостью и изумительным мастерством написаны руки Коперника. Ведь нельзя не признать, что ныне далеко не каждый живописец способен с такою раскованностью владеть рисунком, сложными ракурсами.
Это как раз и помогало Матейко решать грандиозные исторические композиции, населенные порою десятками, а иногда и сотнями действующих лиц.
Десятки тысяч советских зрителей, посетивших выставку «Шедевры польской живописи» в Москве, высоко оценили и горячо приняли искусство замечательного мастера, и мы все унесли в своем сердце чувство благодарности великому польскому художнику-патриоту Яну Матейко.
