СОКРОВИЩА ТУТАНХАМОНА
СОКРОВИЩА ТУТАНХАМОНА
Древний Египет… Немая вечность. Одна из самых таинственных и увлекательных глав в великой летописи истории человечества. Тысячелетиями отмерен путь развития этой страны, внесшей свой неоценимый вклад в сокровищницу культуры, науки, искусства нашей земли.
Бесконечно талантлив египетский народ, оставивший нам в наследство сказочный мир гигантских пирамид и тончайших миниатюр, колоссальных сфинксов и крошечных скарабеев, циклопических монументов и ювелирных шедевров.
Руины стовратных Фив. Храмы Луксора и Карнака. Пирамиды в Гизе. Обелиски. Солнечная пластика Амарны. Нефертити. Сокровища гробницы Тутанхамона. Бессчетны гениальные творения зодчих, скульпторов, живописцев.
Пожалуй, ни одно искусство в мире не обладает таким магическим свойством вызывать столь пленительный поток ассоциаций, ощущений, эмоций, как творчество мастеров Древнего Египта.
Иногда это все кажется колдовством, так непоборима сила очарования, так велико волнение, которое чувствуешь, глядя на, казалось бы, внешне простые, спокойные, никак не поражающие зрителя эффективностью, такие на первый взгляд статичные, а порою будто скованные творения искусства, созданные десятки веков назад. И только после попытки более близко познакомиться с этими произведениями, после старания понять, раскрыть тайну магнетизма, заключенного в этих шедеврах, начинаешь догадываться, что секрет этого поразительного воздействия на наше воображение заключается именно в предельной собранности, в кажущейся скованности, в крайней скупости средств выражения, в поразительной обобщенности образов — словом, в огромном напряжении синтеза, вложенного порою в самую маленькую статуэтку, в колоссальном включении в каждое творение опыта десятков и десятков поколений мастеров.
Так рождаются образы-символы, обладающие гигантским зарядом эмоционального воздействия, неотразимо впечатляющие разум и чувство умудренного и усталого от зрелищ человека XX века.
И как ни странно, этот спокойный, выверенный ритм и именно эта строгая гармония, покой, сосредоточенность, которые царят в скульптуре, живописи, архитектуре Древнего Египта, да, именно эта статичность так потрясает наше истерзанное динамикой, шумом, ярким, кричащим цветом, экспрессией, диссонансами воображение.
Искусство египтян требует к себе напряженного внимания зрителя и, конечно, некоторого пристрастия к истории, к древности. Тогда это необыкновенное мастерство, все сотканное из канонов, традиций, символов и тайн, станет доступным и понятным.
Есть еще одно качество, одна особенность творчества древнеегипетских художников и ваятелей: оно необычайно наполненно.
Неизмеримы заряд непреклонной веры в чудесное, заключенный в каждом изображении, и эта причастность скульптора или живописца к мифу, и эта его фанатическая преданность, с которой он выражает пластически убедительно порою самые невероятные суеверия или самые фантастические легенды, — вот эта его простодушная правоверность неотразимо убеждает зрителя, заставляет нас относиться ко всем этим некогда грозным богам, к этим далеким сказаниям, воплощенным в камне, дереве, металле, хотя бы с должным пиететом.
Нам, жителям восьмидесятых годов XX века, кажутся по меньшей мере наивными, а иногда нелепыми многие верования древних египтян, все их религиозные построения — существование загробного мира, перевоплощение и странствование души человека и многое, многое другое. И однако культовые изображения древних египтян наполнены такою жизненностью, исполнены с такою пластической достоверностью и высочайшим мастерством, а главное, с таким чистосердечием, что невольно забываешь о той дьявольской машине лжи и насилия, которая служила угнетению человека человеком и которой, по суш; еству, помогали все эти изысканные, чеканные и такие совершенные по форме произведения.
Ведь не секрет, что древнее египетское государство было одной из самых жестоких деспотий в мировой истории и ошеломляющие нас сегодня гигантские памятники зодчества, возведенные фараонами и прославляющие их власть, построены буквально на костях сотен тысяч рабов, людей из народа. И это забыть нельзя…
Но тайна древнеегипетского искусства заключалась в том, что восславление самодержавия так было пластически спрограммировано, что даже самые кровавые сражения, самые жестокие каторжные работы превращались под кистью и резцом древних мастеров в своеобразно срежиссированные пантомимы с геометрически выверенным расположением фигур властителей, вельмож, жрецов, народа…
Это была весьма тонкая пропаганда, канонизированная и отработанная веками.
Искусство Древнего Египта, естественно, было неоднозначно, ибо процесс его развития исчислялся не десятилетиями, не веками, а тысячелетиями.
Нам сегодня, пожалуй, ближе всего искусство так называемого амарнского периода Нового царства (рубеж XV–XIV веков до н. э.), обладавшее пластикой, удивительно человечной и гармоничной. Влияние Амарны носит на себе великолепное собрание сокровищ гробницы Тутанхамона из Каирского музея, с которыми мы имели счастье познакомиться в замечательной экспозиции Музея изобразительных искусств в Москве.
Выставка пользовалась исключительной популярностью у нашего зрителя, который изо дня в день, месяцами, в любую погоду смиренно простаивал часами в очереди, дабы приобщиться к творчеству мастеров Древнего Египта, встретиться с Прекрасным.
Строго, пристально, немного грустно смотрит на нас юный фараон. Испытующи бездонные зрачки его глаз.
— С чем ты пришел? Зачем нарушил покой усыпальницы? — словно вопрошает взгляд Тутанхамона.
«Золотая маска Тутанхамона» из Каирского музея. Порядковый номер двести двадцать. Высота — пятьсот сорок миллиметров. Золото, лазурит, сердолик, полевой шпат, смальта.
Необыкновенна, трепетна, дьявольски жизненна эта маска, сделанная из драгоценного металла. Забываешь, что это золото. Настолько гениально просто передано тепло образа молодого человека, его лица, одухотворенного, тонкого, полного скрытой жизни. Форма изображения абсолютно реальна, но в том-то секрет очарования египетского искусства, что эта маска, исполненная неизвестным мастером древности, окутана какой-то неуловимой тайной. Наш разум, до конца изуверившийся в каком бы то ни было волшебстве, невольно отрицает всякую магию.
Но вопреки желанию нечто сильнее нашего сознания чарует душу, когда вы глядите на этого юного-юного человека, возрастом в тридцать три с лишним века.
Он неодолимо поражает нас своей непосредственностью, свежестью своих чувств.
Лишь гениальный ваятель, постигший не только все законы лепки формы, но и нечто более глубокое, мог создать этот шедевр. Но для этого он раскрыл перед нами всю мощь своего ума и всю бездну своего дарования. Надо было быть тонким психологом и философом, чтобы постичь сложность состояния, характера этого молодого царя с судьбой короткой и трагической. Ведь он правил меньше десяти лет. Облеченный неограниченной властью полубога, хозяин жизни и смерти любого своего подданного, он был игрушкой в руках чертовски многоопытных, коварных политиков, жрецов бога Амона.
Поэтому так бесконечно тревожно, а порою почти испуганно всматривается фараон в свое будущее.
Тяжелые тени бродят по его лицу и создают эту трепетную множественность состояний, свойственную лишь живому лицу, и, однако, маска Тутанхамона обладает этим колдовским качеством — быть живой или почти живой. И эта задумчивость, порою даже меланхоличность переходит иногда в угнетенность… и мягкость, и, да простят меня за этот современный термин, интеллигентность.
Но главное, что поразило меня с первой минуты знакомства с юношей, — это ощущение драмы, жизненной трагедии, которое не мог заслонить золотой блеск полированного металла.
В сочетании несовместимых понятий, древнего деспота и рефлексирующего, болезненного юноши, в невероятной тонкости трактовки скульптуры — вся уникальность этого нетленного шедевра искусства всех времен и народов. Все величие абсолютизма канонической власти египетского монарха и весь ужас бессилия молодого человека перед лицом иерархии жрецов — этой касты потенциальных заговорщиков с тысячелетним опытом организации дворцовых переворотов, интриг и просто тайных убийств.
Тутанхамон с царицей.
Весь груз высоких государственных обязанностей и неотвратимых случайностей, неотразимых, как рок. .
И снова и снова не первый раз в мои размышления ворвался колдун. Свет.
Я забыл рассказать, что в это первое мое знакомство с Тутанхамоном в музее был выходной день. В пустынных, молчаливых залах царила тишина. И только маленькая киногруппа снимала фильм о сокровищах гробницы Тутанхамона. Блики света от яркого юпитера побежали по округлым щекам, пухлым губам юноши, заиграли в темных зрачках. Вмиг исчезли десятки столетий, и я увидел совсем рядом с маской склоненное над ней прекрасное лицо молодой вдовы фараона Анхесенамон, дочери великой Нефертити. Юная царица рыдает. В руках у нее венок из синих-синих васильков. Я увидел явственно напряженное лицо злого гения и будущего фараона Эйе, не сводившего глаз с царицы. Великая и в то же время такая житейская коллизия престолонаследия разыгрывалась у драгоценного саркофага усопшего властелина… Бегут, бегут золотые, ослепительные блики на разбуженном светом металле. Тайная, невероятной силы мощь таланта ваятеля была заложена при создании этой скульптуры, и этот заряд дарования художника передается нам через тьму веков… Сверкают золото, драгоценные сплавы, бирюзовые, синие… Смальта. Сердолик. Лазурит. Неугасимая краса вечно живых камней, уложенных в тончайшую мозаику украшений фараона. Горит, горит яркое солнце бога XX века — электричества — и озаряет сына древнего бога солнца Амона — Тутанхамона…
Я попросил оператора разрешить мне посмотреть в телеобъектив на маску фараона…
«Прямо человек», — сказал мне оператор и поставил новый телевик — «пятьсот» …
На меня в упор глядело юное золотодышащее лицо. Царь пронзительно и печально смотрел на меня… Огромные глаза снова вопрошали с тревогой: «Зачем вы нарушили мой покой?» Дистанция тысячелетий провалилась в бездну. Власть оптики приблизила меня вплотную к маске. Я видел мельчайшие поры металла, передо мною ослепительно сверкала бирюза. Священные коршун и змея приготовились напасть на меня и защищать своего господина.
На какой-то миг мне стало не по себе… Я в какие-то доли минуты вспомнил все мифические истории, связанные с проклятием фараона, вызвавшие столько шума в прессе двадцатых годов… Но в тот же миг я представил себе серьезное и вдохновенное лицо Говарда Картера, открывшего сокровища Тутанхамона, и мне стало стыдно…
«Совсем живой», — как во сне я услышал голос молодого оператора и вернулся в март месяц, в Москву, в сегодня…
Погас слепящий свет юпитеров. Московские сумерки, холодные, призрачные, озарили синими бликами голову юноши и особенно ясно обозначили черты усталости и обреченности.
Ушла в другие залы киногруппа.
Зазвучала тишина…
Откуда-то издалека ворчал, ворчал огромный город. Вечерело. Голубой свет лег на надбровья, еще яснее прочертил глазницы, про лепил нервные ноздри, скользнул по полудетским губам, по пухлому подбородку. Ушли в тень атрибуты власти — украшения, фальшивая борода, орнаментика головного убора — клафта. Погасло сияние золота, унеся с собою все признаки показного, суетного величия. Все временное и преходящее.
На меня из сумерек глядело лицо обреченного юноши, жертвы большой игры Эйе и жрецов Египта. Передо мною был почти мальчик со всеми его горестями, невзгодами, полный несбывшихся надежд и несвершившихся мечтаний. Вечно юный и неумирающий человек… Упала мишурная завеса призрачной славы. Умолк шепот льстецов. Ушла власть.
Я увидел Тутанхамона последних дней его короткой, но яркой событиями жизни и, казалось, вознесенного судьбою до невероятных по тем временам высот могущества и поверженного роком в прах…
Стемнело.
Я подошел ближе к фараону. Чуть раскосые, подернутые влажной дымкой глаза юного царя, казалось, вопрошали меня: «Ты понял?»
Кто-то внезапно зажег свет. И все стало на место. Наваждение вмиг пропало, исчезло. Передо мною был застывший в своем величии государь Верхнего и Нижнего Египта.
Последний фараон XVIII династии. Богоравный, но по трагическим обстоятельствам причисленный к фараонам-еретикам, бывший Тутанхатон, а после ставший Тутанхамоном и умерший моложе двадцати лет. Причина смерти не установлена.
О бессолнечные тайны царственных могил! Сколько легенд и пустяковых сплетен окружает гробницы некогда грозных властелинов! А ведь они были всего лишь люди. Люди. Смертные. Со всеми им присуш; ими слабостями. Ни более, ни менее. Мрачным табором странствуют по страницам истории неприкаянные годы жизни и деяний фараонов конца XVIII династии.
Удивления достойна драматургия восшествия и падения Эхнатона, Сменхкары, Тутанхамона. Но в этих страницах летописи — суетная и яркая, кровавая и песенная история людская, с ее надеждами и падениями, мечтами о лучшем, с ее просчетами и слезными ошибками.
Уходят фараоны, но остаются деяния народные, творения зодчих, поэтов, художников, певцов…
Я замечаю еле уловимую улыбку на губах Тутанхамона, брови дрогнули, и миндалевидные глаза юноши будто еще раз спросили: «Ты понял?..»
И вдруг вновь увидел стынущее тело молодого монарха и неутешную Анхесенамон, юную царицу, и немых жрецов, и бессердечный лик коварного Эйе. Я услышал последний стон царя и увидел последний наклон тяжелой головы на тонком стебле шеи и жалкую, просящую улыбку пухлых, почти детских губ: «Почему? Зачем?..»
Правда, по заповедям старины, юный Тутанхамон должен был думать в те страшные минуты о вечности, о сладких днях загробной жизни: «…Должен ты думать и о последнем пути к вечному блаженству. Здесь уготована тебе ночь с маслами благовонными, здесь ждут тебя погребальные пелены, сотканные руками богини Таит. Изготовят тебе саркофаг из золота, а изголовье из чистого лазурита. Свод небесный раскинется над тобой, когда положат тебя в саркофаг и быки повлекут тебя. Музыканты пойдут впереди тебя и перед входом в гробницу твою исполнят пляску Муу. Огласят для тебя список жертвоприношений. Заколют для тебя жертвы у погребальной стелы твоей.
Тутанхамон. Саркофаг.
Поставят гробницу твою среди пирамид детей фараона, и колонны ее воздвигнут из белого камня».
Но молодой Тутанхамон хотел жить. Жить! Он сделал все, чтобы умилостивить старых, временно низвергнутых его предшественником Эхнатоном богов.
Вот его гордые слова: «Я нашел храм в развалинах: стены святилища были разрушены, дворы его заросли травой. Я вновь воздвиг святилища, я восстановил храмы и пожертвовал им всевозможные превосходнейшие вещи. Я отлил изваяния богов из золота и электрона, украсив их лазуритом и всевозможными драгоценными камнями».
И, однако, все эти добрые деяния, все эти жертвы богам оказались напрасны. И вот он на пороге смерти. Кто виновник ее? Эйе? Жрецы? Он не знает… Бездонны бессолнечные тайны могил государей… Ведь Тутанхамон и его преемник Эйе — оба не знали, что им предстоит быть навечно исключенными из списков фараонов Египта.
Летят, летят неутомимые часы, дни, годы, столетия, но им не разбудить невыразимую тишину Долины царей, где в XIV веке до н. э. был похоронен Тутанхамон. И каждый вечер вопреки всей суете мирской загорается вновь и вновь голубой хрусталь звезд, и застывшие каменные волны скал призрачно мерцают в седом сиянии луны. Многозвучны немые руины некогда цветущих городов. Давно умолкла жизнь забытых столиц.
Но камни, камни, мертвые камни говорят.
Людям иногда свойственно стремление забыть свое прошлое. Это нелепо. Но именно сам человек, именно он сам порою сокрушал храмы, дворцы, монументы — следы своей истории. Никакие мудрые объяснения не восстановят из праха и пепла творения зодчих, ваятелей, художников. И все же руины рассказывают нам многое…
И пусть иногда не мраморные дворцы, не золотые саркофаги, не сверкающие алмазами диадемы, а всего лишь стены со следами полустертых письмен доносят до нас грохот сражений, стоны распинаемых на крестах рабов, звон цепей, песни влюбленных, строки поэтов.
Но они вновь соединяют обрывки порванной нити жизни рода человеческого…
История вечно живет в творениях рук людских.
Я иду вдоль стены, где экспонированы фотографии раскопок в Долине царей, которые вел археолог Говард Картер.
Археология. Наука, бросающая яркий свет во мрак веков и позволяющая человечеству заглядывать в тайну своей истории.
Перед нами возникают давно забытые, стертые страницы поры детства, юности человечества. Из груд щебня, из недр земли ценою невероятных усилий, труда ученых появляются на свет божий и начинают говорить камни.
Десятки веков были немы руины Древнего Египта. Молчали седые развалины храмов. Загадочно глядели на мир странные знаки. Тайна, полная загадок, манила ученых.
Угрюмая Долина царей. Полузасыпанные щебнем, песком могилы фараонов. Раскаленные скалы. Зной. Жгучий ветер пустыни хамсин — охранял тайны гробницы…
Но это было давно. К началу XX века археологи перекопали Долину, и когда Говард Картер по поручению лорда Карнарвона много лет назад, в 1914 году, подписывал договор о концессии на раскопки, он слышал общее, единодушное мнение, что эта затея бессмысленна, ибо возможности Долины исчерпаны. Но англичанин Картер верил в победу, он был упрям. Его не смущали трудности, хотя он знал, что предстоит вывезти тысячи тонн грунта. Шесть сезонов подряд гигантский труд не принес желанной удачи.
Отчаяние, безнадежность охватили всех. И вот на пороге признания поражения, буквально в последний момент, в последней отчаянной попытке, наконец, кирка открыла миру то, что превзошло самые смелые мечты.
…Предоставим слово самому счастливцу, победившему в борьбе со скепсисом и неудачами, — Картеру:
«Медленно, мучительно медленно, как нам казалось, рабочие убирали остатки завала, загромождавшие нижнюю часть входа. Но вот наконец вся замурованная дверь перед нами. Решительный момент наступил.
Дрожащими руками я проделал небольшое отверстие в левом верхнем углу замурованной стены. Темнота и пустота, в которую щуп свободно уходил на всю длину, говорили о том, что за этой стеной уже не было завала, как в только что очищенной нами галерее. Опасаясь скопления газа, мы сначала зажгли свечу. Затем, расширив немного отверстие, я просунул в него свечку и заглянул внутрь. Лорд Карнарвон, леди Эвелина и Коллендер, стоя позади меня, с тревогой ожидали приговора.
Сначала я ничего не увидел. Теплый воздух устремился из комнаты наружу, и пламя свечи замигало. Но постепенно, когда глаза освоились с полумраком, детали комнаты начали медленно выплывать из темноты. Здесь были странные фигуры зверей, статуи и золото, всюду мерцало золото. На какой-то миг — этот миг показался, наверное, вечностью тем, кто стоял позади меня, — я буквально онемел от изумления.
Не в силах более сдерживаться, лорд Карнарвон с волнением спросил меня: «Вы что-нибудь видите?» Единственно, что я мог ему ответить, было: «Да, чудесные вещи!»».
И вот мы сейчас можем, через полвека с лишним после открытия Картером сокровищ гробницы Тутанхамона, любоваться ими в Москве. Пятьдесят экспонатов из коллекции Каирского музея перед нами.
В одной из стеклянных витрин выставки представлена маленькая золотая фигурка сидящего человечка, высотой всего в пять сантиметров.
Это фараон Аменхотеп III. Вернее брелок на цепочке, изображающий царя. Маленький, как воробушек, сидит этот грозный вершитель судеб Египта, облаченный в парадный шлем. Его правая рука твердо сжимает атрибуты царской власти — посох и плеть.
Все, как положено по канону.
Вглядитесь пристальней в лицо владыки, и вас поразит его сходство с Тутанхамоном. Те же разрез глаз, пухлые губы, округленный подбородок. Возможно, что юный фараон был внуком Аменхотепа III и его жены царицы Тии.
Кстати, в том же саркофаге, в одном из маленьких гробиков, была обнаружена тщательно завернутая в ткань заплетенная прядь каштановых волос Тии. Аменхотеп III был одним из самых могущественных владык Древнего Египта. Это он возвеличил до предела свое государство. Это по его повелению были возведены грандиозные храмы и дворцы. Вглядитесь, вглядитесь в сгорбленную фигурку золотого карлика и вспомните на мгновение циклопические статуи, известные под названием «Колоссы Мемнона», эти фигуры высотою в двадцать один метр каждая, изображающие могучего фараона Аменхотепа III. Статуи сложены из огромных глыб камня и кажутся занесенными к нам с другой планеты сказочными титанами.
Нефритовая чаша.
Есть еще одна возможность припомнить время Аменхотепа III. Приезжайте на Неву в Ленинград, на набережную к Академии художеств. Там на гранитных берегах реки стоят два сфинкса, замечательные памятники той эпохи. Они украшали аллею сфинксов у погребального храма фараона Аменхотепа III.
Золотые статуэтки, подобные фигурке Аменхотепа III, — сейчас редкость. Да это и не мудрено. Ведь большинство могил фараонов было разграблено, и прежде всего, конечно, были похищены золотые изделия — скульптуры, ювелирные украшения, предметы обихода. Постройка гробниц облекалась глубочайшей тайной, казалось, никто не мог нарушить покой царственных мертвецов.
Насколько секретны были эти работы, рассказывает главный архитектор фараона Тутмоса I Инени:
«Я один управлял работами, когда в скале высекали гробницу для его величества, так что никто ничего не видел и ничего не слышал…»
Хорошо, а кто строил? Где были рабочие? Они были попросту уничтожены по окончании сооружения усыпальницы царя.
Жестоко? Да, как, впрочем, и многое другое в этой «благословенной» стране… Но грабители, как правило, оказывались более хитрыми и опытными, чем все вельможи фараона.
Вот строки из признания одного из немногих пойманных похитителей сокровищ. Естественно, что откровенность пришла к нему не без пыток:
«Мы проникли во все помещения и увидели, что царица покоится… Мы открыли их гробы, мы сняли покровы, в которых они покоились. Мы нашли божественную мумию этого царя… На шее его было великое множество амулетов и украшений из золота. Голова его была покрыта золотой маской. Священная мумия была вся украшена золотом. Покровы ее были вышиты серебром и золотом изнутри и снаружи и украшены всевозможными драгоценными камнями. Мы сорвали золото, которое нашли на священной мумии этого бога, все его амулеты и украшения, висевшие у него на шее, а также покровы, в которых он покоился.
Мы нашли и жену фараона. И мы сорвали с нее также все. Мы унесли их утварь, которую нашли при них. Там были сосуды из золота, серебра и бронзы. Все золото, найденное на мумиях этих двух богов, их амулеты, украшения и оставшиеся покровы мы поделили на восемь равных частей».
Тутанхамон с царским посохом.
Эти скупые строки показывают, что похитители действовали яростно, ими двигало не только желание обогатиться. Они мстили за свою нищету царям. Иначе зачем, например, было жечь покровы? Возможно, это были вконец обнищавшие ремесленники или земледельцы. Вот несколько слов из древних текстов, рисующих тяжелую судьбу трудового народа:
«Я не видел кузнеца посланником и ювелира посланным, но видел кузнеца за работой у печи. Его пальцы были подобны крокодиловой коже, он издавал запах хуже, чем гнилая икра. Каждый ремесленник, работающий резцом, утомляется больше земледельца. Его поле — дерево, его орудие — металл. А ночью разве он свободен? Он работает больше, чем могут сделать его руки, поэтому ночью он зажигает огонь… У земледельца вечное платье. Его здоровье, как у человека, лежащего подо львом… Едва он вернулся домой, как ему опять надо уходить … Ткач в мастерской слабее женщины. Его ноги на животе, он не вдыхает воздуха. Если он не доделает днем положенного, его бьют, как лотос в болоте. Он дает хлеб сторожам, чтобы увидеть свет…» И еще один текст:
«Половину урожая расхищают птицы, гиппопотамы пожирают другую половину, в поле плодятся мыши, налетает саранча. А тут к берегу пристает сборщик податей, оглядывает поле, его помощники держат в руках палки, а негры — розги. Говорят: давай зерно. Если его нет, бьют земледельца… вяжут его и бросают в канал… вяжут жену и детей».
Мне хотелось привести эти цитаты, чтобы дать возможность почувствовать, какие жестокие противоречия, какая нещадная эксплуатация царили в освященном богами государстве, управляемом богоравными правителями. Что стояло за всем этим великолепием храмов, дворцов, за подавляющей грандиозностью пирамид и колоссов. Но пора вернуться на выставку …
Итак, мы познакомились с великим фараоном Аменхотепом III, прославившим Египет, и с его супругой Тии. Надо заметить, что Тии была царица не совсем обычная. Она вошла в сонм правителей далеко не из царского дома и даже не из вельможного рода. Взгляните на ее портрет из Берлинского музея. Царица изображена на этой скульптуре в ту пору, когда Аменхотеп III почил уже в бозе. На троне Египта восседал их сын Аменхотеп IV, который позже прославится как «фараон — еретик».
Нефертити.
Итак, на портрете Тии уже в годах. Мудрая. Она многое видела и пережила. Ее взор, пронизывающий и ироничный, оценивает все. Будучи человеком, стоявшим по происхождению ближе к народу, она особо ярко видела и ощущала все несовершенство и ничтожество вельможной знати, двора фараона.
Возможно, что ее влияние на молодого монарха, а главное, объективное обстоятельство — неимоверное усиление власти фиванских жрецов Амона — заставили Аменхотепа IV стать на путь реформ, потрясших основы Египетского государства. И молодой фараон свершает неслыханное. Он объявляет нового единого бога — Атона. И вводит его культ — видимый солнечный диск, тем самым свергая старых богов Амона — Ра и других. Себя же вопреки всем священным традициям он переименовывает из Аменхотепа, что означало «Амон доволен», в Эхнатона, что значило «У годный Атону».
Но этого было мало, и Эхнатон решается еще на один акт. Он покидает древнюю столицу, стовратные Фивы, и в невероятно короткий срок воздвигает город, который и объявляет новой столицей, присвоив ей гордое имя Ахетатон — «Горизонт Атона».
Но и этот шаг показался недостаточным неистовому реформатору, и он приказывает повсеместно закрыть храмы старых богов, а их изображения и начертания их имен уничтожить.
И египтяне, верноподданные слуги фараона, с великим тщанием скоблили и скребли повсеместно имена Амона, Ра и других неугодных богов.
Но, как ни странно, эти катаклизмы, эта эпоха богоборчества и реформ оставили человечеству прекрасные памятники искусства. И именно в эти годы египетская скульптура и живопись достигли вершин совершенства.
Символом этого взлета, этой магии творчества становится образ молодой царицы, жены Эхнатона.
Богиня Селкит (фрагмент каноны)
Нефертити. «Прекрасная пришла». Так звучит это имя. Ее скульптурный образ, созданный придворным скульптором Тутмесом и найденный в нашем веке во время раскопок в маленьком селении Эль Амарис под слоем песка, является одной из вершин мирового искусства.
Нефертити.
Вся плавность линий волн Нила, вся упругость крыльев благородного сокола. Величественная простота храмов и сфинксов в твоей вечной красоте. Юной и чарующей. Колдовская жизнь розоватого песчаника длится уже тридцать три с лишним века, но думается, что и через пять тысячелетий люди будут так же попадать в плен обаяния царицы, мудрой, женственной, прекрасной.
Амарна. Маленькая точка на лице земли, забытая и мало кому известная, вдруг стала равной по славе знаменитым городам и столицам.
Египетские Помпеи.
Веками спавшая под толщей песков и вдруг явившая людям всю прелесть и животворное чудо древнего искусства Египта. Амарна.
Ты рассказала нам о коротком миге в истории нашей Земли. Какие-то считанные годы отделяют начало твоего рождения от часов бесславного заката этой столицы государства неистового Эхнатона.
Быстро пролетели годы твоей короткой славы, взлета, расцвета, но с какой непередаваемой остротой донесли немногие создания искусства, дошедшие до наших дней, прелесть новой красоты, овладевшей в те времена сердцами неизвестных ныне египетских мастеров. С какой небывалой доселе силой овладевает нами певучая, необычайно человеческая форма скульптур и росписей, найденных в Амарне, и среди них истинная жемчужина — портрет Нефертити.
Эхнатон, борясь с кастой фиванских жрецов, в их лице боролся со всем старым, косным, догматическим, что было в Древнем Египте. Он запретил пользоваться условным схоластическим языком древности. При нем родился новый литературный язык, простой, народный, язык площадей и улиц.
Так же нов был и язык пластики Амарны, разрушивший каноны условных модулей, идеализировавших натуру и находившихся в плену многовековых традиций. Среди лучших скульптурных портретов амарнского периода были образы дочерей Эхнатона и Нефертити — Меритатон и Анхесенпаатон, поражающие нас сегодня обаянием, свежестью и удивительной мягкой лепкой, трепетностью характеров.
Анхесенпаатон. Нельзя остаться равнодушным, видя это девичье лицо, наполненное дыханием юности и чистоты.
На нас глядят чуть-чуть раскосые миндалевидные глаза, мы ощущаем дыхание и чувствуем мимолетную улыбку, блуждающую на губах этой девочки-царевны, уже обвенчанной, несмотря на свой возраст, с таким же ребенком, юным Тутанхатоном. Она еще не знает ничего об ожидающей ее и мужа судьбе. Они радуются жизни, участвуя вместе с отцом и матерью во всех дворцовых увеселениях, торжествах, церемониях.
Но время готовило им страшные испытания. Вскоре умирает совсем молодой Эхнатон, не завершив свои реформы. Исчезает с исторической сцены Нефертити. В течение двух лет страной правит муж старшей дочери фараона Меритатон, Сменхкара, и умирает. Судьбе было угодно, чтобы его заменил совсем еще юный Тутанхатон.
Нам уже известно, что молодой фараон быстро попадает под влияние Эйе и фиванских жрецов.
Он восстанавливает вновь культ бога Амона, возвращается в Фивы и становится Тутанхамоном, а его жена принимает имя Анхесенамон. Так замкнулся круг.
Все вернулось к старому. Вновь открылись храмы Амона. И вновь верноподданные египтяне с тем же тщанием стали уничтожать повсеместно ненавистное уже теперь имя бога Атона.
Но историю, искусство нельзя было повернуть вспять. Амарнский период оставил неизгладимый след в развитии культуры и искусства Древнего Египта. Оно стало более человечным, жизненным, острым.
Следы этого благотворного воздействия на скульптуру, прикладное искусство, живопись можно видеть на образцах сокровищ гробницы Тутанхамона.
Едва ли кто-нибудь в наше время слушал музыку Древнего Египта. Ведь от той давней поры не осталось нот или каких — либо подобных записей. Хотя широко известны древние изображения египетских музыкантов, играющих на арфе, систре, трубах. Их образы запечатлены в рельефах, росписях, мозаиках тех далеких времен. Мне посчастливилось услышать музыку этой древней страны. Это было в тот миг, когда я вошел в большой Белый зал Музея изобразительных искусств. В тот благословенный день, когда, кроме необходимой охраны, никого не было.
Гулкая тишина царила кругом. И в этой торжественной пустынности особенно значительно, объемно, изумительно тонко и строго смотрелись шедевры, найденные в гробнице Тутанхамона. Ровный, спокойный свет струился сверху, облекая сокровища, привезенные из Каирского музея, мягкой золотистой пеленой.
Я как зачарованный остановился…
Передо мною открылся древний мир красоты.
Я безотрывно гляжу и гляжу на небольшую статую юного царя, плывущего в ладье по Нилу, и мне кажется, что слышу мелодичный плеск волн великой реки. Я любуюсь узорным орнаментом золотых украшений, этих летящих могучих коршунов, драгоценных скарабеев, узорных ожерелий, и мне мнится, что моего слуха достигают строгие ритмы поющих золотых струн арфы.
В трепетных бликах металла я вижу символическое изображение божественного лика Солнца, и в моей душе звучат слова гимна, написанного еще во времена Эхнатона, воспевающие дневное светило, пробуждающее землю и все живое: «Вся земля принимается за работу, всякие животные удовлетворены своими травами, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд, и их крылья величают твой дух, звери скачут на своих ногах, все, что летает, все живет, когда ты восходишь для них».
Я слышу щебет птиц, пение ветра, шелест листвы… Я смотрю на стремительные и предельно выверенные линии скульптур, и меня поражают чеканность и певучесть их силуэтов.
Меня покоряют нежность и чарующая прелесть лица и осанки молодого царя и его юной супруги, я чувствую дыхание целомудренной, чистой любви, которая связывала эти два сердца.
И этот праздник дивной пластики, многократно повторенный в немых материалах, слился у меня в душе в неведомую, новую для меня гармонию, полную сияющей древней полифонии. Я убедился в невероятной музыкальности древнеегипетских мастеров — живописцев, скульпторов, ювелиров, сумевших заставить звучать камень, дерево, металл. И голоса их творений, такие разные по силе и тональности, достигли поразительной по глубине и изяществу мелодии. Я воистину услышал музыку времени или, скорее, песню «жизни, постоянству и красоте», которую сложил сам народ, невзирая на все тяготы своей судьбы.
Маска Тутанхамона. Алебастр.
В моем сердце прозвучала удивительная симфония радости бытия и полноты ощущения любви к свету…
И вдруг я понял, что эти мажорные, светоносные, жизнелюбивые мотивы были могущественной антитезой мраку, ужасу и страданию, они были свидетелями духовного здоровья египетских мастеров из народа, находивших в себе силы вопреки режиму страха и насилия, несмотря на вечно стоявшую на их пороге нищету, славить свет, верить в победу солнца над мраком.
Ваятелей и живописцев нисколько не смущали суровые догмы и каноны, выработанные веками.
Их мудрые сердца, их любовь к жизненной правде одолевали фальшь придуманных рамок и помогали создавать творения непреходящей ценности, в которых с невероятной экспрессией, невзирая на культовые модули, предписанные жрецами, звучало само время, в котором они творили.
И поэтому мы с такой радостью знакомимся с произведениями, созданными художниками в послеамарнский период, ибо мы еще и еще раз убеждаемся в благодатной роли Амарны — этого поистине Ренессанса в древнеегипетском искусстве, благоприятствовавшего дальнейшему расцвету скульптуры и живописи той поры и отличающегося особым обаянием и прелестью созданных художниками Амарны и их последователями образов. Думается, что сами внешние облики Тутанхамона, царя-юноши, и его супруги-царицы особенно пришлись по душе художникам, и они нашли какой-то особый, трепетный язык пластического выражения, чтобы увековечить эти полюбившиеся им характеры.
Может быть, народ испытывал известную долю разочарования после неистовых реформ еретика-фараона Эхнатона, которые, по существу, ничего не принесли простому люду…
Молодой Тутанхамон и начало его царствования, его доброта рождали какие-то иллюзии, какие-то надежды на лучшую жизнь.
Правда, разочарование пришло довольно скоро, ибо народ увидел вновь привычные им фигуры старых вельмож, фиванских жрецов Амона и пришедшую вместе с ними реакцию. Я еще и еще раз обходил экспозицию большого зала. Я дышал воздухом Древнего Египта, и душа моя была переполнена благодарностью к художникам, которые открывают нам двери в прекрасное. Трудно было поверить, что все эти сияющие, подобно маленьким звездам, изображения, по существу, были погребены во мраке небытия и только чудо вернуло их людям. Чудо разума и упорства человека!
Ушебти — магическая фигурка.
Мои размышления прервал шум.
И вновь я увидел ребят из киногруппы, перетаскивающих аппаратуру, софиты, тянущих электропроводку.
И снова лучи юпитеров вершили чудеса, и снова я увидел главную сердцевину искусства Древнего Египта — внутреннее движение, сокрытое под маской внешней скованности… И если услышать музыку творений Древнего Египта мне помогла… тишина, то экспрессию формы древних мастеров мне снова помог понять… свет нашего века — электричество…
Вот оператор попросил навести луч юпитера на маленькую композицию «Тутанхамон на ладье», на которой изображен фараон в короне Нижнего Египта, плывущий в лодке…
В руках у юноши гарпун и свернутая, как лассо, веревка…
Поток яркого света заставил ожить статуэтку.
Ассистенты приложили синюю прозрачную пленку к софиту, и голубой-голубой свет свершил еще одно чудо. Белый щит, подставленный как фон, вдруг превратился в… небо, черное дерево постамента стало в свете юпитера сине-фиолетовой водой реки.
Ладья поплыла. Упали глубокие тени. Вздрогнул гарпун в сильной руке, раскрутилось черное лассо.
Я увидел начало боя фараона с чудовищем. В древних папирусах не раз описывалось это сражение Добра и Зла.
Вот отрывок из этого мифа:
«И вот они предстали на своих судах перед Эннеадой. Тут лодка Сета погрузилась в воду. Сет превратился в гиппопотама и вознамерился потопить лодку Гора. Но тогда Гор взял гарпун и метнул его в божественного Сета…»
Тутанхамон, он же мифический герой, видит перед собою чудовищный оскал сына Зла. Но его не пугает страшилище. На его лице блуждает улыбка. Он уверен в победе Добра. Он сделал шаг навстречу Сету, и сейчас прозвенит острый гарпун, и через миг враг будет поражен.
Голова принцессы из Амарны.
Ослепительный свет превратил и зеленое сукно стола в воды Нила. Водная рябь мерцала в потоке лучей юпитера. Я подошел ближе. С какой-то изумительной экспрессией выточены были все детали скульптуры.
Ювелирная, чеканная форма головы, изящные сильные кисти рук, точеные длинные ноги юноши, обутые в простые сандалии. Я видел, как под загорелой кожей молодого бойца играют мышцы, как радостно ликует победоносная плоть. Эта фигура была поистине шедевром скульптуры, предвосхитившей своей динамикой лучшие творения Родена и Бурделя.
В чем секрет убедительности воплощения легенды в такой совершенной форме, абсолютно реалистичной и жизненной?
Мне думается, что прежде всего в простодушной вере неизвестного ныне мастера в истинность мифа, в его личной убежденности в конечной победе добра над злом.
В этой цельности духовного мира художника — одна из основных тайн создания высочайших творений искусства, вера, не оставляющая места для скепсиса и цинизма. Чистота и искренность всех помыслов художника рождали адекватную по силе и убедительности форму.
Долго-долго я бродил еще по залам экспозиции. Перед моими глазами таинственно светился алебастр, расцветая неведомыми цветами в виде изумительных чаш. Я изучал поражающе филигранные рельефы золотого наоса, похожего на миниатюрный египетский храм. На этих чеканных изображениях мы вновь увидели юную влюбленную пару, забывшую, что они цари. Ласкавшую друг друга. Нежную и трогательную. Я еще и еще раз подходил к магическому изображению Тутанхамона из полупрозрачного камня и не мог оторвать взора от широкр раскрытых, бесконечно грустных глаз молодого владыки.
Меня околдовали маленькие фигурки ушебти, роль которых в судьбе фараона была особой. Вот что рассказывает об этих магических скульптурах «Книга мертвых». Они, эти ушебти, должны заменять на том свете порфироносного владыку и исполнять за него все тяжелые работы на «полях блаженных… когда человек обязан возделывать поля, орошать пастбища или переносить песок с востока на запад».
И во всех этих творениях рук человеческих, предназначенных для гробницы, подчеркиваю, для гробницы, я видел лишь ликующую, всепобеждающую жизнь. Вечное стремление человека к прекрасному, которое не в состоянии обуздать никакая сила…
Голова античной богини.
И снова что-то привело меня к золотой маске Тутанхамона…
Стемнело…
В огромном пустом зале бродили седые тени. На погасшем черном фоне призрачно сияло лицо молодого человека…
Тишина незаметно подкралась и легла где-то рядом.
Я неотрывно глядел, как наступающая темнота все больше и больше убирала все лишнее.
Остались глаза. Широко раскрытые.
Давным-давно покинула Москву выставка «Сокровища гробницы Тутанхамона».
Прошло время.
Но магическая сила касания памятников древности не ослабевала. Наоборот, несмотря на сутолоку буден, все ярче, отчетливее возникало чувство духовной сопричастности к таинственному искусству Египта. С той поры, как я приобщился к прекрасному созданию скульпторов страны Сфинкса, меня неизменно тянуло собирать репродукции, книги, отражающие амарнский период, короткий, но прелестный своей человечностью, одухотворенностью, какой-то особенной, раскованной от канонов поэзией. Среди собранных изображений была «Царевна из Амарны» — юная, с мягким овалом лица, с тяжелыми, будто набухшими от слез веками миндалевидных глаз и грустной, не по — девичьи усталой улыбкой, как-то странно озарявшей ее милый облик. Никто уже не мог рассказать об ее имени, судьбе. Известно лишь, что ее изваяли мастера Ахетатона. Но несмотря на тайну, фатальный барьер тысячелетий иногда словно исчезал, и я видел прежде всего человека, слабую, хрупкую девушку, беззащитную, трепетную. В этом молчаливом разговоре — непреодолимая сила шедевров мирового искусства.
Но самое удивительное произошло через год. Как-то вечером я листал историю искусств и вновь увидел «Царевну из Амарны». Какое-то странное щемящее чувство овладело мной. Вмиг в памяти возник в чем-то схожий, пластически близкий образ. Наутро я уже был в музее на Волхонке. Мгновенно нашел искомое — «Голову богини», созданную в третьем веке до нашей эры, — изумительный подлинник античности.
Величавая и простая, гордая и нежная, со взором, подернутым какой-то тихой грустью, чуть-чуть улыбаясь глядела беломраморная богиня.
Вандализм варваров изуродовал скульптуру, но дивный лик прекрасной женщины чудом остался невредимым.
Да, это была она — да простят меня за вольность — сестра царевны из Амарны. Та же поразительная по чистоте светоносность, та же бесконечная доброта и тепло. «Голова богини». Творение эллинистического Египта (изваяние найдено было в государстве пирамид), поступившее в музей из коллекции Голенищева, являло самый разительный пример постижения высот классики ваяния древней Эллады.
Бездна разделяла царевну от богини.
Прогремели страшные войны, сменялись десятки владык, возникали новые государства, но искусство, культура, живая связь времен существовали, и эта великая эстафета прекрасного была поистине бессмертна.
Так древние храмы Луксора и творения Амарны близки Парфенону и шедеврам Фидия, так возникло искусство Ренессанса — дитя античности и своей эпохи, ибо и Леонардо, и Микеланджело поклонялись творцам Эллады. В духе традиций родились новаторские полотна Делакруа и скульптуры Родена.
Так могуч и неодолим великий поток прекрасного.
