Защищая внутреннее «Я»

В каком-то смысле тревога, связанная с боязнью физического ущерба в застроенной среде, – простая и понятная вещь. Мы осознаем исходящую от преступников опасность. И хотя некоторые могли бы сказать, что реальная угроза не настолько велика, чтобы так остро на нее реагировать, у большинства из нас в потенциально опасной среде возникает ряд определенных чувствительных реакций (часть которых формировалась тысячелетиями в ходе эволюции), – и, ощущая их, мы меняем свое поведение.

По сравнению с этими реакциями действия, которые мы совершаем, чтобы скрыть свое внутреннее «Я» от мира, полного незнакомых людей, могут показаться чем-то более эфемерным. В этом случае – в отличие от ситуаций, когда мы пытаемся избежать встречи с преступником, – не так-то просто определить, что оказывается под угрозой. Хотя раскрытие наших личных секретов определенно может повлечь за собой материальный ущерб или психический вред (если вам нужны очевидные примеры, вспомните о «краже личности» или психологическом запугивании в электронных социальных сетях, например в Facebook или Twitter), меры, которые мы принимаем, чтобы защитить свою личную жизнь, никак не могут быть обусловлены стремлением избежать подобных рисков. Беседа с незнакомым человеком на автобусной остановке может потребовать от нас преодоления порога скрытности, но маловероятно, что она поставит нас в опасное положение. Для жителей города некоторая ирония присутствует в том, что те же самые импульсы, которые защищают нас от любопытных глаз незнакомцев, отчасти отвечают и за страшную психическую болезнь больших городов – эпидемию одиночества.

Сейчас во многих частях мира отмечается сильнейший демографический спад. В 2013 г. количество одиноких людей в Соединенных Штатах составило более половины всего населения впервые за время ведения статистики, что говорит о серьезном сдвиге, произошедшем за относительно короткий период (доля не состоящих в браке людей выросла примерно на 35 % с 1976 г.){114}. Похожие изменения произошли в Северной Европе: например, в Лондоне доля живущих в одиночестве людей в 2011 г. превысила 50 %, и в других регионах Великобритании также произошел резкий рост числа одиноких людей{115}. Это изменение напрямую связано не только с нашей политикой и культурой, но и с тем, как мы используем все виды пространства, начиная от собственного дома и заканчивая общественными зонами. Более того, некоторые социологические исследования показали, что круг наших самых близких друзей неуклонно сужается. Например, в ходе исследования в Соединенных Штатах респондентов попросили перечислить людей, с которыми они могли бы обсудить «серьезные вопросы». Средний показатель количества доверенных лиц составил 2,08 – примерно на одного человека меньше, чем в похожем исследовании, проведенном на десять лет раньше{116}. Учитывая, что одним из ближайших конфидентов обычно оказывается супруг/супруга, в этом сокращении нет ничего удивительного. В течение того же периода времени люди стали чаще пользоваться электронными социальными сетями. Если в строку поиска Google ввести слово «друг», то по верхним позициям на странице результатов поиска мы увидим, что это понятие уже не подразумевает откровенный разговор с товарищем за чашечкой кофе или бокалом вина, а относится скорее к установке настроек приватности в Facebook.

В последнее время появилась масса публикаций, посвященных тому, как эти перемены – снижение числа браков, рост количества живущих в одиночестве людей, распространение социальных сетей – влияют на социальное поведение человека. На многие вопросы еще нет ответов, но кое-какие вещи уже кажутся предельно ясными. Опрос в Ванкувере показал, что одиночество тревожит жителей города даже больше, чем экономические или связанные с укладом жизни проблемы{117}. Согласно результатам похожего исследования, проведенного в Австралии, доля респондентов, которые чувствуют себя совершенно одинокими, достигла 50 % за период между 1985 и 2005 гг. Во время проведения исследования выяснилось, что целых 13 % опрошенных чувствуют, что у них по соседству нет никого, к кому бы они могли обратиться за помощью в случае необходимости{118}. Хотя психолог Джон Качоппо в своей важной работе «Одиночество: Человеческая природа и потребность в социальных связях»{119} говорит о том, что одиночество и жизнь в одиночку – не одно и то же, совершенно очевидно, что снижение количества браков, значительное число бессемейных людей и преобладание небольших социальных групп – заметная проблема для тех, кто пытается избежать мучительного ощущения одиночества. Многие исследования показывают, что одиночество требует высоких психических затрат. Те из нас, кто постоянно живет в таком состоянии, чаще страдают депрессиями, низкой самооценкой, имеют меньше возможностей для развития и хуже защищены от болезней и преждевременной смерти.

Что вызвало эпидемию одиночества, до сих пор неизвестно, но некоторые специалисты винят во всем стремление людей проживать в пригороде, подальше от центра и, как следствие, долгую дорогу на работу. Однако другие предполагают, что электронные технологии, особенно Интернет и социальные сети, хотя и не сделали нас счастливее, но позволили нам эффективно функционировать в условиях изоляции от других людей. Мы можем делать покупки, играть и даже собираться в социальные группы (до известной степени), не выходя из дома. Хотя и принято считать, что наши социальные группы становятся все более малочисленными и более разобщенными, взаимосвязь между этими изменениями и повсеместным распространением социальных сетей пока не выявлена. Результаты исследования социолога Кита Хэмптона позволяют предположить: у нас стало меньше друзей-наперсников отчасти потому, что мы теперь иначе понимаем дружбу и по-другому организуем свою социальную жизнь{120}. Доказательств «вины» социальных сетей очень мало, утверждает Хэмптон. Некоторые ученые обнаружили, что существует прямая связь между нашей активностью в виртуальных и реальных соцсетях и размером некоторых областей мозга, в частности миндалевидного тела, которое, как принято считать, участвует в регуляции ряда аспектов нашей социальной жизни{121}. Вдобавок, согласно данным ряда исследований, социальные сети, созданные в целях обеспечения информацией жителей отдельных районов, существенно усиливают социальную сплоченность людей{122}.

Несмотря на существование противоречивых точек зрения на связь между социальными сетями – как реальными, так и виртуальными – и особенностями застроенного пространства, кое-что уже очевидно: одна из самых важных и давно наблюдаемых перемен, произошедших после того, как мы перестали жить маленькими группами и начали вести космополитический образ жизни в больших городах, заключается в том, что мы больше не знакомы с каждым из тех, кого ежедневно встречаем. Людей вокруг нас настолько много, что мы потеряли когнитивную способность быть в курсе всего, что происходит с другими. В своей книге «Подслушивание: История интимности»{123} Джон Локк утверждает, что этот переход был главным фактором социального развития человека, поскольку до него мы гораздо меньше нуждались в приватности и доверии, без которых сейчас не представляем своей жизни. Когда человек находится на виду практически все время, сама идея его внутреннего «Я» кажется экстравагантной. С этой точки зрения уже не покажется странным, что современные условия пробуждают в нас слишком бурную реакцию в виде чувства раздражения и тревоги, когда мы сталкиваемся с угрозой своему сокровенному внутреннему «Я». Кто-то может рассматривать жизнь в городе как сложный компромисс поведенческих паттернов, когда-то помогавших нам эффективно справляться с жизнью в маленьких открытых группах, и окружающей среды, заставляющей нас существовать бок о бок с тысячами незнакомцев. Тем не менее если заблаговременный запуск тревожных реакций, способных защитить нас от преступников, можно объяснить проведением анализа затрат и выгод, предполагающим, что «лучше перестраховаться, чем потом сожалеть», цена социальной изоляции, спровоцированной жизнью среди незнакомых людей, может оказаться несколько выше. Обособляясь от незнакомца, который едет с нами в лифте, или от человека, который стоит за нами в очереди в супермаркете, мы не только лишаем себя удовольствия узнать новых людей, так похожих на нас, но и можем усилить свои тревожные и стрессовые реакции до опасного уровня. Урбанист Чарльз Монтгомери в своей книге «Счастливый город» (Happy City) говорит о необходимости нового подхода к проектированию городов. По его мнению, город должен стимулировать аффилиативное поведение жителей – с помощью общественных пространств, располагающих к налаживанию дружеских связей, а также зеленых зон и таких жилых зданий, как малоэтажные комплексы, помогающие поместить нас в обстоятельства, где мы скорее будем пребывать в приподнятом и позитивном настроении{124}.

Усугубление одиночества в городе можно также объяснить безумной популярностью социальных сетей, таких как Facebook. Можно представить, что постоянное обновление статусов в Facebook представляет собой современный эквивалент древних церемоний, когда члены небольших групп, собравшись вокруг костра, непосредственно наблюдали друг за другом: все были на виду, но не все обязательно общались между собой. Доступный в любое время пестрый поток обновленных статусов, которые вы можете просмотреть не сосредоточиваясь, сравним с этим первобытным свободным обменом информацией. Интересно, что среднее количество друзей в Facebook у одного пользователя равно примерно 200, что очень близко к 150 – знаменитому числу Данбара. (Антрополог Робин Данбар считал, что эффективно выстраивать социальные связи и поддерживать близкие отношения с людьми можно лишь в группах численностью примерно 150 человек и что это правило распространяется на самые различные виды социальных организаций – от неолитических сельскохозяйственных поселений и до современных военных подразделений{125}.)

Поставить на одну доску пользование социальными сетями, позволяющими следить за действиями «друзей» по всему миру, и поведение неолитических земледельцев, оглядывающих пространство вокруг костра, кажется соблазнительной идеей, однако между этими двумя видами сетей существует одно очень важное различие. Социальные сети, создающиеся естественным образом, формируются снизу вверх и самоорганизуются. Мы следим за действиями и мыслями друг друга, используя простые показатели, основанные на том, что мы видим и слышим. Каким-то образом наши взаимные действия и наблюдения генерируют групповое взаимопонимание и сплоченность. В случае онлайновых соцсетей, таких как Facebook, всем понятно, что помимо наших постов, состоящих из слов и изображений, существует еще и административный контроль. Администрация сайта Fecebook наблюдает за нашей деятельностью в сети, фильтрует согласно своим четко определенным алгоритмам размещенную нами информацию и даже время от времени экспериментирует на нас, корректируя работу сайта так, чтобы, вероятно, усилить его присутствие в нашей повседневной жизни и тем самым увеличить свои доходы{126}. Именно этот уровень контроля, более или менее незаметный обычному пользователю (за исключением контекстуальной рекламы), отличает социальные сети в Интернете от происходящего вокруг костра и несколько тревожит. Наша непреодолимая любовь к соцсетям, возможно порожденная тягой древних людей к постоянному социальному мониторингу, может представлять собой разновидность реакции на тревогу и страх отчуждения, уровень которых возрос, когда мы начали перебираться в большие города.