Пятая встреча с Гайдаем («Кавказская пленница»)

Фильм «Операция “Ы”» еще не вышел в прокат, а оба его сценариста – Морис Слободской и Яков Костюковский – уже засели за сочинение новых приключений Шурика. В итоге родился сценарий «Шурик в горах», чуть позже превратившийся в блистательную комедию все того же Л. Гайдая «Кавказская пленница». Впрочем, блистательной она стала не сразу. Например, Юрий Никулин, прочитав сценарий, наотрез отказался сниматься в этом фильме. Как написал он сам в своих мемуарах:

«…Я скептически отнесся к сценарию картины и, сознаюсь, в успех ее не верил. Многое в сценарии мне казалось нарочитым…».

Поблагодарим Гайдая за то, что он сумел-таки уговорить Никулина сниматься. И троица «ВиНиМор» вновь воскресла на экране в образе похитителей «комсомолки и красавицы Нины».

Съемки начались 22 апреля 1966 года на «Мосфильме». В декорации «Дом Джабраила» снимали эпизоды с участием Этуша (Саахов), Мкртчяна (Джабраил), Никулина (Балбес), Вицина (Трус) и Моргунова (Бывалый): Джабраил отчитывает троицу, которая не смогла с первой попытки похитить Нину: «Вы не оправдали оказанного вам высокого доверия». Бывалый оправдывается: «Невозможно работать…». Трус поясняет: «Вы даете нереальные планы». А Балбес заканчивает: «Это – как его, волюнтаризм». На что Джабраил возмущается: «В моем доме прошу не выражаться…».

25 апреля (павильон № 4) – Бывалый считает деньги; Трус накрывает червонец туфлей.

26 апреля (павильон № 9) – Балбес и Трус занимаются калькуляцией. Балбес диктует: «Пиши с новой строчки: обед. Подчеркни: от супа отказалась. В скобках: суп харчо. Дальше. Три порции шашлыка: выбросила в пропасть. Теперь вино. Разбила две бутылки». Трус уточняет: «Три» – и показывает распитую ими же бутылку. «Пиши три», – соглашается Балбес, после чего, не вставая с места, чешет свою ступню (в кадре это рука не Никулина, а человека, который лежит под одеялом. Сам трюк придумал оператор Константин Бровин).

27 апреля (павильон № 9) – Шурик и Эдик под видом врачей приезжают в Орлиное Гнездо, где троица держит в заточении Нину, с сообщением: «В районе эпидемия. Поголовные прививки. Ящур». Троица послушно ложится на живот, чтобы им сделали прививки. Первым под иглу попадает Трус, затем Балбес, третьим – Бывалый, зад которого требовал особой иглы.

Рассказывает Евгений Моргунов:

«…Для Гайдая было главное, чтобы мы придумывали трюки. За каждый такой трюк Гайдай предлагал нам по две бутылки шампанского. Никулин заработал в “Кавказской пленнице” 24 бутылки. Я – 18. А Вицин, к сожалению, заработал лишь одну бутылку. Потому что он страшно не любил шампанское. Он любил сдавать посуду…

Сценку с моим уколом придумал Никулин. Он сказал: “Какой смысл делать третий маленький укол, если два уже сделали. Моргунову надо сделать большой”. И принес из цирка красивый шприц с французским названием “жане” – вот, мол, его и будем колоть. Я сказал: “Нет, колоть не будем, у меня семья”. Никулин говорит: “Не бойся, больно не будет”. Крупным планом снимали лицо, а сзади между ног установили табуретку, сняли с нее сиденье и положили обычную подушку. Саша Демьяненко брал шприц и втыкал. Семь раз мы снимали этот кусочек, я его боялся как огня – потому что там же все рядом. Под табуреткой лежал Никулин, на руке у него была перчатка. Как только игла входила в подушку до упора, Никулин по команде Гайдая хватал ее рукой и держал. Это он поворачивал шприц то влево, то вправо, словно он покачивается. А все думали, что Моргунову пронзили его толстый зад…».

28 апреля (павильон № 9) – Шурик и Эдик перед тем, как всадить Бывалому шприц; троица хочет встать, но Эдик их останавливает: «Лежите! Это новейшая вакцина замедленной усвояемости. Моменто море»; Нина бьет Шурика подносом по голове; Нина, схватившись за веревку, встает на подоконник.

29 апреля (павильон № 9) – Саахов (Этуш) и Джабраил (Мкртчян) слушают, как Нина бьет в комнате посуду. «До сервиза дошла, – с грустью замечает Саахов. – Двенадцать персон, девяносто шесть предметов». Джабраил пытается вразумить племянницу, произносит пламенную речь о женихе, и… шум в комнате пленницы стихает. Саахов берет поднос с вином и фруктами, чтобы войти к Нине. «Шляпу сними», – просит он дядю пленницы.

30 апреля – 2 мая – выходные дни.

3 мая – все в том же павильоне № 9 снимали эпизод: Нина прикрывает свои изящные ножки скатеркой.

4 мая (павильон № 9) – Нина открывает окно, но видит решетку; Нина открывает другое окно, но внизу – пропасть.

5 мая (павильон № 9) – Нина бьет кулаками в дверь, требуя, чтобы ее выпустили на свободу; в комнату к Нине входит Трус, садится на коврик, принесенный с собой; Трус умиляется, глядя на Нину, которая ест; к Нине входит Балбес с подносом на голове; Балбес кидает вверх бублик; Нина, закрыв дверь, видит перед собой дядю (его в кадре нет) и объявляет голодовку.

6 мая (павильон № 9) – Джабраил следит за Ниной; на Балбеса падает бублик; входит Бывалый; Нина принимается за еду; лицо Нины, увидевшей в замочной скважине Шурика.

7 мая (павильон № 9) – Балбес поет «Песню про султана»; Нина и троица танцуют; Нина сбегает; Трус вылетает из дверей в коридор.

8–9 мая – праздничные дни.

10 мая – на гвозде висит бублик; Саахов выходит от Нины облитый вином, возмущается: «Обидно, ничего не сделал – только вошел». Джабраил пытается его успокоить: «Молодая еще, капризная…». Но Саахов не унимается: «Какой капризный, слюшай? Хулиганка! В общем, так, мне теперь из этого дома есть два пути: или я ее веду в загс, либо она меня ведет к прокурору…»; Нина хватается за веревку и встает на подоконник, чтобы прыгнуть в окно.

11 мая – к Нине входит Бывалый, встает у двери; Трус с умилением смотрит на Нину, которая стала есть; Балбес вглядывается в Шурика, спрятавшегося под маской врача; Эдик читает лекцию троице: «Фильтрующийся вирус ящура особенно бурно развивается в организме…». Но Балбес его прерывает: «Короче, Склихасовский!..». Трус одергивает товарища: «Тебе не интересно, не мешай. Пожалуйста, дальше». Эдик продолжает: «Особенно бурно развивается в организме, ослабленном никотином, алкоголем и…» – «Излишествами нехорошими», – подсказывает Трус.

12 мая – в тот день должны были начать съемки эпизодов в декорации «Ресторан» (все в том же павильоне № 9), однако отдел подготовки не смог раздобыть нужное количество столов, и съемку пришлось отменить.

13 мая – столы наконец-то раздобыли и начали снимать: Джабраил подходит к Шурику, ужинающему за одним из столиков в ресторане, и сообщает ему, что он может не только посмотреть, но и поучаствовать в древнем красивом обычае похищения невесты, который состоится завтра на рассвете.

14 мая – Джабраил и Шурик в ресторане. Джабраил: «Невеста сама мечтает, чтобы ее украли. Родственники тоже согласны. Можно пойти в загс, но до этого по обычаю невесту нужно украсть». – «Красивый обычай, – с восхищением произносит Шурик. – Ну а моя-то какая роль?» Джабраил поясняет: «Поймать невесту, сунуть ее в мешок и передать ее…» – «Влюбленному джигиту?» – догадывается Шурик. «Нет, – качает головой Джабраил, – и передать кунакам влюбленного джигита. Так требует обычай. А вот и они…»; между столиков идут «кунаки влюбленного джигита» – троица; Бывалый: «Баттабарли, курзал». – «Что он говорит?» – переспрашивает Шурик у Джабраила. Тот явно в смятении, поскольку тоже не понимает эту тарабарщину. Но потом находится: «Он говорит: приятного аппетита. Кушайте…».

Балбес: «Бамбарбия, кергуду». Шурик вновь поворачивается к Джабраилу: «Что он сказал?». Тот мрачно замечает: «Он говорит, что, если вы откажетесь, они вас зарежут. Шутка». Шурик соглашается, но, узнав, что украсть нужно Нину, пытается дать обратный ход. Однако Джабраил учел вероятность такого поворота и ломает сопротивление Шурика сообщением: «Самое главное: Нина просила, чтобы это сделали именно вы».

Павильонные съемки длились почти месяц. А 27 мая съемочная группа переезжает в Алушту, чтобы начать снимать натурные эпизоды. Снимать начали 1 июня с эпизода, где Шурик едет на осле (ослов на площадке было два). В течение следующих дней сняли и другие эпизоды. Например, 6 июня снимали сцену где Нина, глядя на Шурика в спальном мешке, смеется. Причем этот заразительный смех удалось выжать из актрисы не сразу – долгое время ей он никак не удавался. Тогда один из членов съемочной группы задрал майку и показал ей свой живот, после чего девушка искренне расхохоталась.

В конце июля, когда большая часть натурных съемок была уже позади, Гайдай и Бровин отправились в Москву на запись музыки к фильму. Кстати, музыка, которую сегодня знает каждый человек в нашей стране от мала до велика, пробивала себе дорогу с большим трудом. Об этом следует рассказать подробно.

Когда съемочная группа фильма отправилась в Крым, композитор Александр Зацепин уехал в Дом творчества в Иваново, чтобы там работать над музыкой. За короткое время он сочинил четыре мелодии (пятая уже стала «Песней про султана»), которые записал на студии и отправил Гайдаю в Крым. При этом на одной из мелодий он сделал пометку, что она вполне может стать песней. Однако Гайдаю она не понравилась. Когда Зацепин узнал об этом, в нем взыграло самолюбие. Он заявил Гайдаю, что если вам не нравится моя работа, то пригласите другого композитора – того же Арно Бабаджаняна. После этого Зацепин пошел к Ивану Пырьеву, где написал заявление о своем уходе с картины. Однако Пырьев остудил пыл композитора. На его глазах он порвал заявление и приказал ему срочно вылетать к Гайдаю в Алушту. Ослушаться его Зацепин не решился (в векторной связке Бык – Тигр первый является «хозяином» и частенько пользуется своей властью). Вместе с Зацепиным в Крым отправился и автор стихов к будущей песне Леонид Дербенев.

Когда они приехали в Алушту и вошли в гостиничный холл, первые, кто попался им на глаза, была троица – Вицин, Никулин и Моргунов. Увидев гостей, те внезапно запели мелодию зацепинской песни. После чего бросились поздравлять композитора: дескать, очень запоминающаяся мелодия, им она очень нравится. Однако Гайдай продолжал оставаться при своем мнении. Видимо, чтобы убедить композитора в своей правоте, он призвал к себе на помощь сценаристов Слободского и Костюковского, которые, как он знал, всегда старались его поддерживать в спорных ситуациях. Однако на этот раз все получилось иначе. Прослушав музыку, оба сценариста стали горячо уверять Гайдая, что это именно то, что нужно: просто, но со вкусом. Видя, что и здесь он остался в меньшинстве, Гайдай обругал всех присутствующих и ушел из номера, громко хлопнув дверью. Затем, немного остыв, он разрешил Дербеневу написать слова на эту мелодию.

Когда в конце июля Гайдай приехал в Москву и прослушал песню, она ему вновь не понравилась. Первые строчки у нее были такие: «Где-то на белой льдине, там, где всегда мороз, чешут медведи спину о земную ось». Гайдай сказал: «При чем здесь мороз, если у нас действие фильма происходит летом? И вообще, такую песню никогда не будет петь народ». Но что-либо изменить уже не смог: через несколько дней надо было возобновлять съемки, где Нине предстояло петь песню Шурику. Пришлось брать то, что было. Впоследствии Гайдай поймет свою ошибку, в чем публично признается и Зацепину, и Дербеневу. Но вернемся непосредственно к съемкам фильма.

2 августа возле села Лучистое снимали следующие эпизоды: Нина забирается на камень, на котором поет и танцует; Балбес сидит на дереве и кидает в Шурика орех; Нина и Шурик уходят; Балбес сваливается с дерева на своих подельников.

Кстати, это был последний день Евгения Моргунова в экспедиции – после этого фильм снимали уже без него. Почему? Дала о себе знать несовместимость его характера с гайдаевским. Отметим, что это начало проявляться еще во время съемок «Самогонщиков» в 1961 году: как мы помним, Моргунов тогда отказался сниматься, но после вмешательства И. Пырьева его удалось вернуть в троицу. На «Операции “Ы”» отношения актера с Гайдаем тоже складывались не лучшим образом, но тогда картину все-таки удалось завершить. Однако на «Пленнице» злополучный «нарыв» все-таки вскрылся. Вот как вспоминал о случившемся Леонид Гайдай:

«…На съемках “Пленницы” случилось ЧП, которое и явилось завершающим аккордом совместной работы. Моргунов пришел на съемку с поклонницами (типичный Котяра! – Ф.Р.). Я говорю директору группы: “Убрать всех посторонних с площадки!”. Моргунов на меня чуть ли не с кулаками. Я взял режиссерский сценарий и на глазах Моргунова вычеркнул все сцены с ним. А было не снято еще довольно много. “Все, – говорю директору. – Отправляйте Моргунова в Москву. Сниматься он больше не будет”. Так моя тройка распалась…».

Кстати, Моргунову на съемках платили самую низкую ставку в троице – 25 рублей за съемочный день, в то время как Никулин получал 50 рублей, Вицин – 40 (у Демьяненко – 50 рублей, у Варлей – 13 рублей 50 копеек). Но это так, к слову.

31 августа съемочная группа вернулась в Москву, чтобы здесь закончить работу в павильонах. Съемки шли до ноября. Тогда же произошло еще одно ЧП: руководство «Мосфильма» потребовало от Гайдая изменить Саахову фамилию. Почему? Дело в том, что секретарем партийной организации киностудии одно время был человек со схожей фамилией – Сааков. Естественно, у многих могли возникнуть нехорошие ассоциации, ведь Саахов в картине – персонаж отрицательный. Однако, чтобы переозвучить уже смонтированные куски, пришлось бы затратить уйму времени и средств. Что делать? Спас ситуацию Юрий Никулин. В те дни он по своим цирковым делам пошел на прием к министру культуры Екатерине Фурцевой. Тут же, в присутствии Никулина, министр позвонила директору киностудии и спросила грозным голосом: «Что это там у вас собираются переозвучивать?». Тот, видимо, испугавшись, залепетал: «Нет, нет, что вы! Никакого переозвучания не будет!». Так разрешилась эта проблема.

16 ноября состоялся худсовет по картине. Приведу отрывки из некоторых выступлений:

Эмиль Брагинский (драматург):

«…Смотрел картину с большим интересом. Это в общем смешно, и зритель это будет смотреть…

Музыка хороша, кроме песни Никулина, которая кажется пошловатой. Очень хорошо играет Этуш, по-настоящему, по большому счету. Правда, кроме сцены возмездия…

Варлей очень мила. В троице лучше всех играет Никулин и хуже всех Вицин. Демьяненко в начале вял, вообще его можно несколько сократить…».

Майя Туровская:

«Картина будет смотреться. Троицу надо бы сократить – на этот раз они все, включая и Никулина, перекривлялись…».

Эльдар Рязанов (кинорежиссер):

«…Картина смешная, хорошо будет принята зрителем. Но хотелось бы поговорить о другом. У Гайдая уникальное дарование, но сейчас такое впечатление, что он застопорился в своем развитии. Это происходит в значительной степени из-за троицы. Эта троица связывает Гайдая. Он блестящ, когда связан с новым, свежим материалом, и тускнеет, когда связывается с троицей. Троица раздражает… (Напомним, что сам Рязанов эту троицу тоже снимал, но лишь единожды – в фильме «Дайте жалобную книгу» в 1964 году. – Ф.Р.)

Понравился Этуш. Очень хороша Варлей…».

Виктор Авдюшко (актер):

«…Троица действительно уже устала. Все трое повторяются и очень кривляются. Перекривлялся даже Демьяненко. Музыка мне не показалась новой, оригинальной. Она где-то уже слышана…».

Борис Кремнев (главный редактор объединения «Луч»):

«…Картина понравилась. Однако работа над ней еще не закончена. Необходимо освободить ее от некоторого обилия музыки. “Песня о медведях” хорошая, но есть и инородная музыка (погоня, мешок плывет по реке и т. д.). Надо подумать, как сократить троицу. Особенно раздражает Вицин…».

Иван Пырьев (худрук объединения «Луч»):

«…Музыка в фильме неудачна. Она написана в стиле Таривердиева и кажется устаревшей, вторичной. Кроме того, музыка часто мешает действию и тормозит его. Так, погоню лучше сделать на шумах, а не на музыке…».

Леонид Гайдай:

«…Согласен с тем, что картина монтировалась наспех. Режиссеру очень мало времени дается на монтаж. Отсюда спешка, недоделки, грязь…

Не согласен с тем, что сцену возмездия надо переснимать. Считаю, что она стилево решена верно. Суд снят на всякий случай, его можно убрать…

Троица не раздражает. Музыка не удовлетворяет даже самого композитора. Над музыкой будем думать, кое-где ее уберем, кое-где перезапишем. Картина нуждается в доработке…».

Общий вывод был таков:

«…Художественный совет творческого объединения “Луч” не может принять картину “Кавказская пленница” в настоящем ее виде и рекомендует съемочной группе внести в фильм поправки в соответствии с замечаниями, изложенными в этом решении».

Юрий Никулин и Наталья Варлей на съемках фильма «Кавказская пленница»

В течение двух последующих недель Гайдай сокращал картину, правда, ему хватило смелости учесть не все замечания, высказанные на худсовете. Поступи он иначе, фильм пострадал бы бесповоротно. Но Гайдай не зря считался гением монтажа.

30 ноября фильм был показан генеральной дирекции «Мосфильма», которая приняла его без поправок. Однако с Госкино вышла «накладка». О том, что произошло, рассказывает Яков Костюковский:

«…“Кавказская пленница” принималась вечером в пятницу (23 декабря. – Ф.Р.) одним большим начальником из Госкино. По тому, как он смотрел, уже было ясно, что ничего хорошего нас не ждет. Но когда зажегся свет, мы поняли: никаких замечаний, сокращений, переделок не будет. Большой начальник просто сказал: “Эта антисоветчина выйдет на экран только через мой труп”. В понедельник мы собрались для окончательной расправы. Естественно, сотрудники Госкино нас уже не узнают – зачем, если фильм кладут на полку.

И вдруг большой начальник заглатывает меня своими объятиями и лепит такой мужской с засосом поцелуй. Чиновники быстро ориентируются и кричат: “Какое там совещание! Давайте высшую категорию!”. Мы в шоке. Но больше всего меня потряс самый большой начальник, который провозглашает: “Ну, что я вам говорил?”. Конечно, если бы я был человеком принципиальным, я бы сказал: “Вы говорили, что фильм выйдет только через ваш труп”. Но я молчу…

Мы не просто теряемся в догадках, мы, повторяю, в шоке. Потом выясняется: после нашего предварительного разгрома, поздно вечером в пятницу в Госкино позвонили от Брежнева и попросили на выходные “что-нибудь посмотреть”. Так “Кавказская пленница” попала на правительственные дачи, и кончилось это тем, что Брежнев позвонил в Госкино и поблагодарил за прекрасную комедию…».

Заметим, что Брежнев таким образом спас не только «Кавказскую пленницу», но «Белое солнце пустыни» и еще целый ряд других шедевров, которые без него не сразу бы попали к зрителю. Это к вопросу о роли личности в истории.

Итак, в понедельник, 26 декабря, фильму была присуждена 1-я группа по оплате, причем перевес голосов был подавляющим: за 1-ю проголосовало 13 человек, за 2-ю – 3 человека. 6 января 1967 года сценарно-редакционная коллегия Главного управления художественных фильмов разрешила выпустить картину на экран.

Согласно бухгалтерским документам, троица была удостоена следующих гонораров: Юрий Никулин – 4238 рублей (43 съемочных дня, 6 – озвучание), Георгий Вицин – 3389 рублей 84 копейки (34 съемочных дня, 5 – озвучание), Евгений Моргунов – 1979 рублей 50 копеек (29 съемочных дней, 5 – озвучание).