Конспирация

На высоком гранитном пьедестале, не содержащем никаких надписей, гранитный бюст того, чья личность не вызывает сомнений.

Да, это, безусловно, он.

Впрочем, отсутствие надписи на постаменте компенсируется наличием мемориальной доски на стене дома – так что гадать не приходится.

Да и зачем же гадать, если памятник установили напротив музея известно кого? Того, кому и сам памятник. (Правда, музей-квартира уже ликвидирован, и вместо духа неуемного квартиранта здесь обитают вполне реальные владельцы данной недвижимости.)

А кроме всего – и это главное – он просто похож на себя. Вернее, на свой канонический образ.

Даже слишком похож.

«Слишком» – это для данного места.

В другом месте эта «похожесть» не бросалась бы в глаза (здесь она бросается в глаза, но только вдумчивому зрителю вроде нас с вами). Обычно обращает на себя внимание «непохожесть», неудача портрета. Вот ее-то здесь и не хватает. А именно здесь, именно на этом месте важна «непохожесть», отступление от привычного образа, неузнаваемость, наконец.

Потому что это место – особое: здесь он прятался, изменив до неузнаваемости свой облик, был на себя не похож.

Сердобольская, дом № 1 – его последнее конспиративное пристанище. Здесь, на четвертом этаже в квартире, снимаемой большевичкой М. В. Фофановой, Ленин скрывался после возвращения из Финляндии. Отсюда вечером, ближе к ночи, 24 октября 1917 года в сопровождении своего охранника и связного Эйно Рахьи, тридцатидвухлетнего финского революционера, на себя не похожий Ленин отправился в исторический поход Сердобольская – Смольный.

Гигантское панно «Путь Ленина в Смольный» еще не так давно украшало глухую стену дома № 2в, расположенного на другой стороне улицы. Бюст на пьедестале – это для тех, кто рядом, но к городу и миру обращен был брандмауэр во всем величии наглядного оформления. Широкоформатная бетонная плита, размещенная снизу, демонстрировала посредством рельефных углублений схему маршрута того ночного путешествия, но как раз эта часть композиции не различалась из окна номерного тезки оформленного дома – трамвая № 2, пассажиром которого мне особенно часто приходилось бывать в годы моей блаженной памяти юности. Другое дело – изображение во всю стену рабочих и солдат под знаменем «Вся власть Советам!» – они решительно вышагивали из брандмауэра навстречу трамваю, замедлявшему ход перед поворотом с проспекта Карла Маркса на Сердобольскую улицу. Вот эти, выдержанные в черных и багровых тонах, действительно были на виду. Теперь их нет. Их отсутствие особенно сейчас заметно (тем, конечно, кто их видел когда-то): глядя на однотонно покрашенную стену, перестаешь понимать, как вертикальная цепочка окон могла вписываться в столь масштабное изображение. Но и тогда – какое мне было дело до них, до этих людей с винтовками и знаменем?! Отмечая что-то привычно наглядно-агитационное, взгляд мой вяло скользил по ним, чтобы тут же отвлечься. Ленина среди них определенно не было. Если бы Ленин был среди них – и впереди них – как у него получалось на Дворцовой площади в праздничные дни, когда он вел за собой многофигурный народ на огромной агитационной конструкции, и все это было вровень четырехэтажному зданию, – то и тогда бы ничего не изменилось: точно так же скользил бы взгляд, чтобы тут же отвлечься. Но хотя бы мысль промелькнуть могла: Ленин идет. Сколько помню себя, никаких ассоциаций на том повороте, связанных с Лениным, не возникало. А гранитный бюст на другой стороне улицы не замечался вовсе.

Сейчас я думаю: почему же на таком специфически ленинском месте не изобразили впереди солдат и рабочих самого Ленина?

А как можно было его изобразить, отвечаю себе встречным вопросом, если по совокупности исторических условий, относящихся к событиям тех революционных дней, внешность Ленина была засекречена? Разве мог Энгель Насибуллин, чья профессиональная честность не подвергается сомнению, – художник, больше известный книжной графикой, подобравший свой, оригинальный ключ к творчеству Пушкина, иллюстратор, в частности, миниатюрных книг, раскрашенных от руки и особо ценимых коллекционерами, – разве мог он на монументальном панно, сегодня утраченном, изобразить во весь брандмауэр Ленина в виде Ленина – впереди солдат и рабочих, тогда как в конкретных исторических обстоятельствах Ленин радикально изменил свою внешность? Не сомневаюсь, что в 1967 году от художника требовали самоочевидного изображения Ленина. Но лучше совсем обойтись без Владимира Ильича, если недопустимо его показать в образе Константина Петровича.

Константин Петрович Иванов, господа, – это, кто не знает, лицо, которым являлся по фальшивым документам Владимир Ильич Ульянов (Ленин), объявленный после июльских событий Временным правительством вне закона. Фотография Ленина-Иванова хорошо известна: некто в кепке, из-под которой торчат густые волосы (парик), и без бороды.

Это только в кино Ленин был с ленинской бородкой, когда он мчался по коридору Смольного или провозглашал с трибуны рабоче-крестьянскую революцию, «о которой все время говорили большевики», – только откуда ж у него могла тогда борода взяться, если он до самого Смольного не выходил из образа безбородого Иванова?

Что до парика, то и в Смольный уже проникнув, Ленин не торопился от парика избавиться. Забыл ли он о парике, не хотел ли выходить из образа или, может быть, в новую эру думал войти с обновленной внешностью, кто знает, но, если бы не тактичное вмешательство Бонч-Бруевича, Ленин бы, наверное, так и выступал с трибуны в парике. Вообще, судя по воспоминаниям Бонч-Бруевича, именно ему мы обязаны тем, что Ленин снял парик.

– Снимите парик, – шепнул я Владимиру Ильичу.

И вот он тот же, что всегда, наш привычный, наш любимый Владимир Ильич, лишь с сильно окороченной эспаньолкой.

– Давайте спрячу, – предложил я, видя, что Владимир Ильич держит парик в руке. – Может, еще пригодится! Почем знать?

– Ну, положим, – хитро подмигнул мне Владимир Ильич. – Мы власть берем всерьез и надолго.

Любопытно, что авторство выражения «всерьез и надолго» приписывали Ленину в связи с другими, поздними событиями, а именно с введением НЭПа, – это когда

Владимир Ильич повторил слова «всерьез и надолго», произнесенные, как известно, заместителем наркома земледелия В. В. Осинским. Посему вряд ли он мог употребить «всерьез и надолго» когда-либо раньше. Воспоминания о первых часах Ленина в Смольном Бонч-Бруевич опубликовал в десятую годовщину Октября, аберрация памяти вполне объяснима. Занятно, что историческое выражение, состаренное на четыре года, он вложил в уста вождя в эпизоде, связанном со своей персоной, и, что для нас вдвойне примечательно, в эпизоде, связанном с париком. Конечно, Ленин тогда выразился как-то иначе. Но эпизод с париком, несомненно, был. Такое ведь не придумаешь.

Ленин и раньше покидал конспиративную квартиру на Сердобольской – встречи и совещания проходили на другой территории. Из парадной, перед которой потом установили памятник, он выходил, по крайней мере, не меньше восьми раз. И каждый раз он был в парике.

Я вот с некоторых пор живу на Карповке – в тупичке за нашим домом начинается промзона. Каждый день прохожу мимо обыкновенных окон первого этажа (сорок метров от нашей парадной), за которыми 10 октября 1917 года на тайном заседании руководства партии большевиков Ленин, откуда-то появившийся (мы знаем откуда), сумел убедить своих сподвижников приступить к немедленной подготовке вооруженного восстания. Через две недели все и случилось. Как-то это странно мне понимать – что живу рядом с местом, где был дан мощнейший толчок к повороту мировой Истории. И не последние персонажи мировой Истории – Ленин, Троцкий, Сталин (и другие товарищи) – собрались в ту ночь по соседству ну как бы со мной, чтобы ее (мировую Историю) подтолкнуть к повороту. Как-то странно мне это… особенно когда вижу бомжей, сидящих тут на поребрике с пластмассовыми стаканчиками для подаяний в ожидании паломников к гробнице Иоанна Кронштадтского, что в монастыре на той стороне Карповки… Или когда монахиня вечером высыпает на асфальт из ведерка крупу на радость слетающимся голубям… Или когда, перегнувшись через перила, видишь, как подземная труба из того исторического дома одаривает мутную Карповку чем-то еще более мутным, привлекающим внимание рыбки-колюшки, а также уток… Я затем это все говорю, что Ленин на том заседании был в парике и, само собой, без усов и бороды. И это тоже как-то странно представить. Не то что он выглядел так, а то, что История вершилась при маскараде. Вот что странно. Как ни крути, а то, что он выдавал на том заседании без протокола, по силе воздействий на ход грядущих событий было важнее всего произнесенного им за последнее время: с броневика и балкона он изрекал декларации, а здесь надо было переубеждать возражавших и убеждать колеблющихся. В своем парике с завитушками он яростно атаковал Каменева и Зиновьева (Сталин запомнит), готов был порвать обоих на части, а Зиновьев был тоже на себя не похож – он был с бородой, отчего по пришествии на эту квартиру даже не всеми был узнан вначале (тоже скрывался). Не только по вопросу отношения к вооруженному восстанию, но и по вопросу отношения к бороде они были в противофазе: один сбрил, другой отрастил бороду.

Но вернемся на Сердобольскую улицу.

Не хочу ни в чем упрекать авторов бюста Ленина на Сердобольской (скульптор Е. Е Захаров, архитектор В. Ф. Белов), и все-таки этот памятник, на мой взгляд, неправильный. Прежде всего, это грех против исторической обусловленности. Ленин дан тут таким, каким хотели его увидеть агенты

Временного правительства, чтобы распознать, схватить и подвергнуть аресту. Зря, что ли, Ильич изменял свою внешность? И делал он это хотя и вынужденно, но не без удовольствия, не без азарта. Старое пальто и завалявшаяся кепка – это полбеды. Перед тем как выйти из дома в ту ночь, Ленин, и без того на себя не похожий, обмотал повязкой щеку, причем «достаточно грязной», если верить Эйно Рахье, написавшему к третьей годовщине смерти вождя воспоминания об этом историческом променаде (как видим, в 1927 году многие выступали с мемуарами). Грязная повязка поверх парика – это уже, пожалуй, эксцентрика. Что-то есть в этом чрезмерное, нецелесообразное. Грязный платок не столько скрывает лицо, сколько обращает на себя внимание. Ленин в грязном платке – это уже почти клоунада. Константин Иванов, мнимый рабочий Сестрорецкого оружейного завода, обвязав щеку грязным платком, на самом деле предвосхищает Игоря Ильинского в роли эксцентричного пройдохи из фильма Якова Протазанова «Праздник святого Йоргена» (1930) – тому тоже придется прятаться от полиции, обвязав щеку платком. На Шпалерной улице, по воспоминаниям Рахьи, героев остановили двое верховых юнкеров с требованием предъявить пропуск. Ленин, проигнорировав требование, прикинулся недоумком и дальше побрел, а Рахья, отвлекая внимание от вождя пролетариата, стал активно изображать пьяного. «По всей вероятности, – пишет Рахья, – они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг».

Типичных бродяг!.. А тут интеллигент, и далеко не типичный!.. Один к одному, и все на месте – лысина и бородка. И это напротив дома, из которого он не выходил иначе как ряженым! И посвящен памятник не просто Ленину, а Ленину-конспиратору, обитателю тайной квартиры, о которой даже члены ЦК ничего не знали!.. Нет, дорогие товарищи, вы как хотите, но выставление на всеобщий показ гранитного Ленина в узнаваемом виде для данного места означает одно – символическое, пускай и позднее, но разоблачение реально скрывавшегося Ильича, грубую насмешку над его опытом революционера-подпольщика. Памятник словно подсказывает задним числом, кого надо брать – человека именно с этой наружностью: он здесь живет, здесь!

Мало того, Ленин, выставленный напоказ, не только предательски похож сам на себя, но и все мысли его у него же на лице написаны: и про «весь мир насилья мы разрушим», и про «светлое будущее». В общем, сдан Ильич с потрохами.

Не понимаю, почему в год 50-летия Октября создатели памятника об этом не думали. Ведь у них не было цели разоблачить Ленина!

А каким же он должен быть, этот памятник? – спросят меня.

Каким бы он ни был, он не должен быть очевидным. До известных пределов памятник Ленину на данном месте должен быть, полагаю, секретным (это правильно, что на пьедестале нет надписи). То есть да, по идее – памятник, разумеется, Ленину, но по внешнему несходству – совершенно не Ленину. Пусть бы думал зритель, что это памятник другому кому-нибудь. Пусть бы ему казалось, что это памятник яркой роли актера Игоря Ильинского. А тот, кто мысленно смог бы снять гранитную повязку с гранитной головы героя Ильинского, распознал бы в образе якобы бродяги-забулдыги черты вполне сознательного рабочего – Константина Петровича Иванова. Распознать в Иванове Ленина смог бы тот, кто был бы посвящен в тайну.

Вот это был бы настоящий памятник великому конспиратору!

Поскольку имеющийся бюст далек от нашего идеала, соблазнительно присмотреть на пути Ленина в Смольный какой-нибудь другой, уже готовый объект, который мог бы отвечать нашим конспирологическим представлениям.

Известно, что примерно половину пути Ленин и Рахья проехали на трамвае (как-то от трамвайной темы никуда не уйти). По воспоминаниям своего сопроводителя, Ленин был сильно возбужден и, вместо того чтобы тихо сидеть на месте, донимал кондуктора расспросами о настроениях в городе. О состоянии Ильича косвенно свидетельствует хозяйка квартиры Фофанова, запомнившая, что в тот день Ленин ничего не ел, так он был сильно взволнован. Думаю, он был бы еще сильнее взволнован, если бы узнал, что проспект, на котором они вскочили в трамвай, скоро будет называться проспектом Карла Маркса (но и, конечно, расстроился бы, узнай, что это не навсегда). Когда трамвай повернул на Боткинскую улицу, дабы отправиться в парк, наши герои вышли.

На углу Боткинской улицы и Большого Сампсониевского проспекта стоит, как известно, бронзовый Боткин. Он как бы отошел в сторонку, повернулся лицом к фасаду родной клиники, а к жителям города спиной – кому-нибудь может показаться, что он скрывает от посторонних лицо. И стетоскоп держит за спиной так, чтобы мы видели: мол, я доктор, доктор я, а не кто-нибудь (не революционер). Но нет! Мы не позволим себе поддаться соблазну подозревать в Боткине загримировавшегося Ленина. Это Боткин. Тем более что появился он здесь за девять лет до Октябрьского переворота.

Преодолев с приключениями Финляндский мост, Ленин и Рахья добрались до Шпалерной.

Сегодня на Шпалерной улице по маршруту следования Ленина в Смольный можно встретить два памятника, открытые соответственно в 1981-м и 2007 году. Это Дзержинский и генерал Брусилов. Ни в том ни в другом немыслимо заподозрить скрытого Ленина. Определенно они, кому реально посвящены, тому и памятники.

А вот декоративная скульптура «Петербургский водовоз» достойна того, чтобы к ней приглядеться. Она установлена около входа в музей «Мир воды Санкт-Петербурга», разместившийся в бывшей водонапорной станции. Ну, что тут сказать… Во-первых, Водовоз не стоит на месте, а как бы идет вдоль Шпалерной, причем как раз по направлению к Смольному. Во-вторых…

Но вы, конечно, спросите… Вы, конечно, спросите: а при чем тут бочка на колесах? Зачем он ее туда катит, в Смольный? А откуда собачка взялась? И почему у него нос такой острый? И главное – борода, она-то откуда?

Я вам сам могу поставить с десяток подобных вопросов. «Почему?», «зачем?», «откуда?».

Я ведь ничего не утверждаю.

Просто сказал, что стоило бы приглядеться.