Джорджо де Кирико

С де Кирико я таскаюсь всю жизнь. Он как будто сбежал из того чешского словаря изобразительного искусства (его подарила мне ещё в Харькове Анна) налип на сетчатку моих глаз и путешествует со мною по миру вот уже полсотни лет. Сколько раз, оказываясь на таинственных улицах, я говорил себе: «Это пейзаж де Кирико». Попав по ошибке в разрушенный Южный Бронкс, разве не вспомнил я де Кирико в рассказе «Ист-Сайд — Вест-Сайд»?

В один из последних по времени годов я нашёл де Кирико в мрачном скоплении каменных отростков в «Москва-Сити». Ей-ей-ей-богу Я приехал туда заключать договор на книгу «Апология Чукчей» и оказался в строящемся пейзаже де Кирико. Там было холодно и страшно, и казалось — вот-вот тебя убьют с неба.

Если убрать из московского метро его на селение — пассажиров, то будет сплошной де Кирико.

Все циклопические сооружения — это де Кирико. Здание МИД на Смоленской площади, я называю его «Храм Змеи» — классический страшный де Кирико.

В 1989 году мне довелось пожить в разрушавшейся тогда стремительно советской гостинице «Украина», описание содержится на первом десятке страниц моей книги «Иностранец в смутное время». Там царил классический де Кирико.

К старости Джорджо де Кирико стал пухлым, как человек, любящий сладости. Такой себе добродушный, седовласый итальянский man. Хотя если судить по циклу его работ «Гладиаторы», то живописец был гомосексуалистом. К тому же ещё и гомосексуалистом! Впрочем, мало ли животастых стареньких добрых гомиков бродят по дорожкам центральных парков европейских стран, кроша тапочками одуванчики. Спешу заметить, что у гомосексуалистов больше тайн, чем у разнополых.

«Не надо забывать, что картина должна быть отражением внутреннего ощущения, а внутреннее означает странное, странное же означает неизведанное или не совсем известное».

«В тени человека, идущего под солнцем, больше тайны, чем во всех настоящих, бывших и будущих религиях».

^{Гладиаторы 1928 г.}

Джорджо располагал на своих холстах пейзажи и предметы таким образом, что создавал всякий раз ощущение тайны. А разве не тайну, а разве что-нибудь кроме тайны содержит пустынная незнакомая улица, у входа в которую Вы стоите трепеща? Человеки спугивают тайну, чем большее количество человеков проникают в улицу, топчут собой площадь, тем более задыхается тайна. А тайна — это Вы, стоящий на пороге улицы, ты. Ты весь — тайна, неизвестно зачем пришёл в этот мир, неизвестно зачем родился, неизвестно, когда уйдёшь из этого мира. Даже неизвестно, есть ли другой мир после этого, вслед за этим.

Он изображал самые простые архитектурные формы. Аркады. В первую очередь аркады. В Paris целый длиннющий кусок Ru de Rivoli вдоль Лувра занят тянущимися аркадами, где разместились лавки антикваров и всякие мало кому нужные шопы. Так вот такие Аркады. Ещё любимы де Кирико колонны, башни ещё, площади ещё.

Вообще куски безлюдных улиц. Вообще обезлюдившие пространства городов есть объекты воображения этого живописца. Откуда он их выдергивал? «Видения», — отвечал он. Но, может быть, из снов, но, может быть, просто сложение воедино нескольких химер. Разобранные на элементы, изображаемые им пейзажи и предметы будут лишены тайны. Собранные вместе изображением этого итальянского «де» они есть тайна. Он конструктор тайн.

Папа сюрреализма Андре Бретон: «Прекрасна как встреча швейной машинки и зонтика на столе для анатомирования трупов». Это точная формула де Кирико. «Песня любви» — это встреча гипсового бюста (хочется верить, бюста Алек сандра Великого) с резиновой оранжевой перчаткой и зелёным шаром.

«Меланхолия и тайна улицы» — девочка с обручем бежит по неприятному и опасному отрезку широкой улицы. Слева — пустые аркады, справа к стене прижался фургон с открытыми дверцами. В Петербурге есть улица Росси, где помещается школа Вагановой (там учился балету мальчик Нуриев). Так девочка де Кирико бежит по улице Росси. Впереди её ожидает зловещая тень, вероятно, там гибель девочки. Девочки ведь связаны невидимыми, но крепкими узами с пустынными улицами, с открытыми дверцами фургонов и со зловещей тенью из-за угла. Впоследствии, через столетие фотограф Хельмут Ньютон будет делать свои угрожающие фотографии полуобнажённых моделей, заброшенных на зловещие крыши или в тупики промзон, по тому же рецепту де Кирико. Модели — это ведь чуть подросшие девочки с обручем, они загипнотизированно катят свой обруч невинности среди окружающих их опасностей, открытых дверей фургонов к зловещей тени. Где их ждёт старая недобрая смертельная неожиданность.

^{Гладиаторы 1928 г.}

Зритель — он тоже девочка с обручем. Потому замирает сердце и начинает вдруг судорожно стучать. Сердце бежит от предчувствия опасности, но ноги приклеились к камню.