По законам военного времени

Вернемся к статье из «Комсомолки» 1941 года. Смотрите, как журналист описывает вокал своего героя — сперва это «гнусавый тенорок», который ближе к финалу превращается неожиданно в «хриплый голос»: «В промежутке между двумя вариантами ‘Чубчика” — залихватским и жалостным — хриплый, пропитый голос, подозрительно похожий на голос самого Лещенко, обращается к русскому населению в прозе и без музыкального сопровождения».

Непонятно, зачем в программе прозвучали два «Чубчика» сразу — «залихватский и жалостный»? Никакого «жалостного» «Чубчика» у Лещенко нет. Так может, это была другая песня или два разных варианта исполнения одной песни? Допустим, Петра Лещенко («залихватский») и Юрия Морфесси (его версия и впрямь малость нудновата).

А может быть, и вовсе прозвучал «парикмахерский хит» не в исполнении Лещенко и Морфесси, а, например, Ежи Семонова или Муни Сереброва. Кто только «Чубчик» не пел!

И в этой связи родилась у меня еще одна версия появления этой статьи, но о ней расскажу позднее. Пока разберем основные гипотезы.

А может, не стоит ломать голову и нестыковки — это горящий между строк, едва заметный огонек совести журналиста? И загадочной трансформацией из «тенорка» в «хриплый голос без музыкального сопровождения» Савич вольно (или невольно), но обнажает истинное положение вещей: имела место некая пропагандистская передача, в которой для усиления эффекта были использованы песни эмигрантов с дикторскими вставками. Кто, как не они, певцы с пластинок, олицетворяли для нас, обретавшихся за железным занавесом, дореволюционную Россию? Все эти незначительные «о- и проговорки» наводят меня на мысль о том, что статья в «Комсомолке» написана, во-первых, с чьих-то слов, во-вторых, на основе все тех же бытовых, курсирующих в СССР слухах о певце («белогвардейский унтер») и, в-третьих, человеком, равнодушным к подобной музыке в принципе, слишком уж сильны и вульгарны оскорбления в адрес певца.

Каковы же выводы из моего пассажа?

Мне думается, что имя Петра Лещенко здесь — образ собирательный. Автор сознательно выбрал самого известного «запрещенного» певца того периода да еще с одиозной славой белогвардейца. И блестяще использовал его для контрпропаганды.

Шаг понятный. И если даже у микрофона был вовсе не Лещенко, а кто угодно, распевающий русские песни (из сотни-другой тысяч артистов-эмигрантов нашлось бы к кому обратиться), его стоило бы назвать «Петром Лещенко» хотя бы для этой публикации зимой 1941-го.

Война — время мало располагающее для четких и ясных выводов о чем бы то ни было вообще. Ежедневно перетекающие с места на место дивизии и батальоны. Ежечасные бои, десятки тысяч погибших или пропавших без вести… В такой ситуации немудрено обмануться, принять ложный слух за правду, а истину посчитать происками врага…

В качестве иллюстрации приведу рассказ легенды советской эстрады Клавдии Ивановны Шульженко [12].

«Весной 1942 года выступали мы в одной из частей Волховского фронта 24 марта, в день моего рождения. Работая на легендарной трассе “Дорога жизни”, концертируя по три-четыре раза в день, я так уставала, что и вовсе забыла о своем дне. И вот 24 марта вечером неожиданно пришел адъютант командующего армией и пригласил меня с товарищами в генеральскую землянку. Приходим… Накрыт стол. Первый тост — за Победу, второй — за новорожденную.

Клавдия Ивановна Шульженко

В. Ф. Коралли (руководитель оркестра и муж К. Шульженко. — М. К.) спросил у генерала:

— Как вы узнали о дне рождения Клавдии Шульженко?

Генерал, улыбнувшись, ответил:

— Моя разведка работает четко. — И вдруг с напускной строгостью спросил: — Что же это вы, друзья, одновременно обслуживаете нашу армию и фашистскую?

Мы опешили.

— Как… фашистскую?!.

— Да, да, — продолжал генерал, рассмеявшись, — я однажды слушал по радио из оккупированных городов Пскова и Новгорода концерт вашего джаз-ансамбля.

А дело было вот в чем. В первые месяцы войны, когда мы вместе с нашими войсками отходили от Выборга к Ленинграду, культработники воинских частей часто записывали наши выступления на пленку. Видимо одна из пленок попала в руки врага, и мы стали жертвой фальсификации. Советские люди, слушая на оккупированной территории пленку, естественно негодовали. Концерт начинался словами В. Ф. Коралли: “Мы счастливы, друзья, что сегодня выступаем для вас. И далее: “Для вас, истребителей ненавистных фашистских захватчиков, Клавдия Шульженко исполнит песню "О Юге”…”

Когда Петр Лещенко начинал петь, в зале стояла абсолютная тишина

В том концерте, который передавали по радио в окупированных районах, заводилась довоенная пластинка "О Юге” — эту песню я вообще не пела в военных концертах. Слова же “истребителей фашистских захватчиков” убирались из пленки, вот и получалось, что В. Ф. Коралли обращается… к фашистам».

Наш журналист мог в равной степени как быть осведомленным об истинном положении вещей, так и оставаться в блаженном неведении. Но есть и другие факты.

Перенесемся в декабрь 1941 года. Неделю-другую назад окончилась битва под Москвой. Казалось бы, что власти не до «Чубчика», и вдруг статья.

Оказывается, по утверждению Владимира Гридина, в конце 1941 года «Одесская газета» со ссылкой на телефонный разговор с Лещенко поместила информацию о том, что певец готовится прибыть с гастролями в Одессу.

Знаменитый, неподражаемый исполнитель русских и цыганских танго, фокстротов и романсов, напетых на пластинках фирмы «Колумбия» и разошедшихся по всему миру, Петр Константинович Лещенко даст концерты в помещении Одесского театра оперы и балета.

Последняя любовь Петра Лещенко — молодая одесситка Вера Белоусова

Позднее появилась и точная дата -19 января 1942 года. Но потом, сославшись на «внезапную болезнь артиста», мероприятие отменили.

Только 24 мая певец наконец-то вышел на сцену, но не оперного, а Русского драмтеатра. По требованию оккупационных властей началась программа с исполнения румынских песен, но закончилась… закончилась триумфальным исполнением «Чубчика», овациями и выносом на руках поклонников к машине в теплую майскую ночь.

За удачным дебютом последовали новые встречи с публикой. 17 июня исполнитель принял участие в благотворительном вечере и получил благодарность от примаря (городского головы) Германа Пынтя.

«Одесская газета», 22.12.1942. Архив M. Пойзнера (Одесса)

«Одесская газета» сообщала также о появлении Лещенко с «новым репертуаром» в «концерте в пользу румынского и германского Красного Креста». О том, что за «новый репертуар» это был, остается только гадать…

Воодушевленный приемом артист принимает решение обосноваться в городе. Не обошлось и без femme fatal — Петр Константинович встретил здесь свою последнюю любовь — 19-летнюю красавицу Веру Белоусову, ставшую впоследствии его женой.

В конце июля, уладив дела в Бухаресте, он прибыл в Одессу и с головой окунулся в бизнес — приобрел с партнерами ресторан-варьете «Северный».

Листая газетную рекламу и слушая воспоминания очевидцев, становится, в общем-то, понятно, отчего в СССР Лещенко воспринимали как пособника фашистов.

Посудите сами: советские войска оставили Севастополь, захватчики рвались к Дону, в блокадном Ленинграде люди умирали от голода, разворачивались жаркие бои на подступах к Сталинграду, а в это время «Одесская газета» информировала горожан:

Ресторан представляет из себя приятный и уютный уголок для отдыха <…> одесситы найдут здесь прекрасное место для проведения своих досугов. Как нововведение, кроме официантов публику будут обслуживать пикколо и бои <…> с тем, чтобы создать максимум удобств для посетителей.

Меню обещало изысканные блюда — «кавказский шашлык, люля-кебаб из барашка и гратар из филе», которые предстояло вкушать в «отдельных ложах», «редком по красоте колонном зале» или на летней веранде.

Не знаю, как вам, а мне сразу приходят на ум строчки, написанные по схожему поводу куплетистом Сергеем Сокольским зимой 1916 года после возвращения с фронта:

О, вы, пришедшие сюда,

Для смеха, шуток и забавы <…>

Позвольте мне напомнить вам,

Что где-то бой кипит кровавый!

В этом здании располагался ресторан «Северный» («Норд»). Архив М. Пойзнера

7 августа grand-opening состоялся. В № 149 «Одесской газеты» появилось объявление:

Ресторан «Северный»-«Nord» (Театральный переулок, 12) открыт от 8 часов утра, начало выступлений в 6 час. Вечера при участии Петра Лещенко и Веры Белоусовой с джаз-оркестром под управлением Петра Нечаева.

Даже в конце войны культурная жизнь била в Жемчужине у моря ключом. Реклама спектаклей и концертов из «Одесской газеты» от 12.12.1944. Архив М. Пойзнера

Побывавший в заведении Владимир Гридин вспоминал, что в зале сидели румынские и немецкие офицеры, по паркету сновали те самые «пикколо и бои», а Лещенко с Белоусовой пели русские и популярные румынские песни. Злые языки трепали, что кроме своих шлягеров случалось Петру Константиновичу исполнять гимн Русской освободительной армии «Мы идем широкими полями», хотя документально это ничем не подтверждается.

Не стоит тем не менее делать скоропалительные выводы о бездушном и алчном коммерсанте, победившем певца. Воспоминания участницы его ансамбля Сони Ширман об их работе в Румынии подтверждают эту мысль:

«В моей памяти он остался как добрый, честный человек.

Король Кароль Д, отправляясь на охоту, прихватывал с собой рыжеволосую красавицу Лупяско, национальный театр и эстрадных актеров. Кортеж ехал на охоту в бронепоезде. Обслуживали нас по высшему разряду. Готовили, натаскивали, как надо вести себя в присутствии короля. После выступления Лещенко получил конверт с весьма значительной суммой. Всю сумму он полностью разделил между всеми участниками концерта. А сумма была такова, что я сразу смогла купить небольшой особнячок в Бухаресте.

На мою свадьбу Петр Константинович подарил обеденный сервиз на 24 персоны…»[14]

Румынский солдат в Одессе изучает театральную афишу. Архив М. Пойзнера

Известно, что Петр Константинович, несмотря на неприятные разговоры с полицией, держал цыганский хор, сплошь состоявший из евреек, и вообще не раз помогал оказавшимся в трудных ситуациях людям. Гридин озвучивает даже невнятные слухи о якобы имевшей место помощи Лещенко одесскому подполью, что, на мой взгляд, на 99,9 процента является мифом, хотя и нашло свое отражение в сериале Владимира Котта по сценарию Эдуарда Володарского «Все, что было», где главную роль сыграл Константин Хабенский. Другой «лещенковед» Виталий Бардадым в своей книге, напротив, утверждает, что певец получал угрозы от крымских партизан.

Эту информацию категорически опровергала его вдова Вера Георгиевна.

Так или иначе, но когда сведения из оккупированной Одессы по каналам спецслужб проникли в Москву, из верхних эшелонов власти поступил приказ — срочно отреагировать на его трели статьей в центральной прессе. Это был заочный приговор «бессарабскому соловью». Тем более что из-за разногласий с компаньонами весной 1943 года Петр Константинович покинул «Северный», а потом как подданный Румынии был… призван в армию. Богатый ресторанный опыт позволил ему устроиться заведующим офицерской столовой.

К слову, в армию Лещенко призывали не раз, но удача была на его стороне и от отправки на фронт удавалось отвертеться, хотя один раз за уклонение его судили офицерским судом, а в другой — он специально согласился на ненужную операцию по удалению аппендицита.

В июне 1943-го с молодой женой Верой он короткое время выступал перед румынскими военными в составе артистической бригады.

Сохранились документальные подтверждения о планировавшихся концертах и выступлениях по радио в крымских городах.

Программы с его участием имели место в 1943–1944 гг., о чем неоднократно сообщала периодическая печать.

Из газеты «Голос Крыма» (5.12.1943):

В пятницу 3 декабря выступил по радио известный заграницей исполнитель цыганских романсов и жанровых песен, эмигрант Петр Лещенко. Он исполнил на русском языке четыре песенки, в том числе «Прощай мой табор» и свою коронную песенку — «Чубчик». Голос певца звучал прекрасно и приятно обрадовал удивленных симферопольских радиослушателей, для которых его выступление было сюрпризом. Певец даст в Симферополе открытый концерт.

По иронии судьбы заметка вышла ровно два года спустя, день в день после публикации статьи Савича в «Комсомолке». Автор новости сообщает, что в эфире звучали исключительно песни в исполнении Лещенко. А что уж там было на самом деле — поди знай сегодня. Но как бы то ни было, в 1951 году Петр Лещенко был взят под стражу спецслужбами социалистической Румынии и умер в концлагере летом 1954-го.

Причина ареста до сих пор вызывает споры, и, видимо, с коллаборационизмом ее связывать не стоит, речь скорее о бытовых вещах. Скажем, о чрезмерном увлечении трофейным имуществом[15]. Писатель Эдуард Хруц-кий выдвигает версию, что певец пострадал потому, что слишком тесно общался в оккупированной Одессе со своим поклонником, чемпионом СССР по боксу Олегом Загоруйченко, который на поверку оказался немецким агентом и под вывеской спортивной школы держал разведшколу.

На волне перестройки, летом 1987 года, замминистра культуры СССР М. А. Грибанов направил запрос в КГБ:

«В соответствии с многочисленными просьбами слушателей фирма “Мелодия” включила в тематический план выпуска на 1987–1988 годы пластинку с записями песен Петра Лещенко. Просим сообщить, соответствуют ли действительности сведения о том, что якобы он во время войны <…> сотрудничал с оккупантами, и имеются ли какие-либо другие компрометирующие его как советского гражданина данные».

Замечу, что советским гражданином Лещенко никогда не был, но тот факт, что пластинки вышли, дает, казалось бы, однозначный ответ на поставленный вопрос.